Нобелевскую премию получила баба. Но боюсь, что братья — писатели между собой ее называют иначе. Как меня. То есть сукой.

Давно, честно говоря, я не была свидетельницей таких массовых писательских истерик. Как будто их забыли покормить. Я так себя веду, когда мне каши в миску старый дурак не положил. (Ну забыл, с кем не бывает. Но что с него возьмешь? Больной человек). А тут писатели. Уважаемые люди.

Вот вбегает один писатель в фб. Глаза выпучил, кричит: — Это всё русофобия! Нобелевский комитет никогда не даст премию тому, кто пишет о России хорошо! Алексиевич специально дали Нобелевку, чтоб Россию унизить!

Вообще-то я уважаю такой фаллоцентризм. Я тоже всегда думаю, что всё, что ни делает старый толстый дурак,  он делает только для того, чтоб меня унизить. Растоптать мое, так сказать, собачье женское достоинство. Ушел в магазин — специально! Пришел из магазина — назло. Напился, упал на пол — это чтоб я вокруг попрыгала. Не напился — опять-таки нарочно. Чтоб я прискучнела без физических упражнений.

Захар Прилепин (мой кумир) орлиным взором вообще за облака проникает!

— Лет пять — шесть назад я говорил и в Париже, что Нобелевская премия вспомнит о русской литературе, как только русские подлодки начнут плавать возле Европы. «Дайте без подлодок», — шутил я. Несколько раз я писал об этом в статьях: до тех пор пока Россия не претендует на звание сверхдержавы, ее нет. Я угадал. Большого ума не надо, чтоб это угадать. Без подлодок они не могут.

Есть у меня смутное подозрение, что без подлодок как раз никак не может сам Захар, но я всего лишь маленькая собачка, так что промолчу.

Вторая претензия к новоиспеченному лауреату позаковыристей.

Эту мысль, как правило, озвучивают дамы. Пыхнут папироской и озвучат.

— Видите ли, Софочка! — говорит одна и ложечкой так неприятно в чашке с чаем «Белый шум» побренчит. — Нобелевскую премию по литературе в этот раз дали тому, кто литературой в буквальном смысле слова не занимается. Вы же, Софочка, понимаете, что с точки зрения стиля, жанра, языка и прочего — это всё очень посредственно. Подумаешь, записала разговоры других людей на диктофон, а потом расшифровала. Это в лучшем случае журналистика, а не литература, да и та не выдающаяся. Але, Софочка! Вы меня слушаете или нет?

Но Софочка уже не слушает. Она между прочим селфи свое с чашкой сделала, фильтры наставила, в фейсбук запостила и сидит, ждет комментариев.

Но я не Софочка и с этим умозаключением я категорически согласна!

Какое мне дело, что жанр нон-фикшен как раз сейчас на самом острие находится? Что только он и интересен. Нет, пусть премию за рассказ «Легкое дыхание» дадут.

Кстати, о легком дыхании.

Есть мнение, что если белоруске дали премию в этом году, то русский писатель получит ее не раньше, чем через лет тридцать.

Бунин (это он написал «Легкое дыхание») получил Нобелевскую премию в 1933 году. В день присуждения премии Иван Алексеевич в «синема» смотрел «веселую глупость» — «Бэби». Вдруг темноту зала прорезал узкий луч фонарика. Это разыскивали писателя. Где-то за пределами Бэби и чавкающих зрительских кресел его вызывали по телефону из Стокгольма.

(Вот же скотина легкомысленная! «Бэби» он смотрел. Наши, если бы их номинировали, сидели бы в фейсбуке, нервно вскакивали бы и бегали по комнате с уже заготовленным текстом в вордовском документе: «Я так и знал! Русскому человеку за правду премия не светит! Без подлодки-то!»)

Но потом, действительно, был большой перерыв.

Однако позже всё как-то наладилось.

И уже между премиями Борису Пастернаку и Михаилу Шолохову прошло восемь лет, а между премиями Шолохову и Александру Солженицыну и того меньше — пять.

Может, дело всё-таки не в том, что тут какие-то козни против нас строят?

А просто в том, что писатели у нас, к сожалению, паршивенькие?

Хотя…

Есть у нас две писательницы, которые мне реально нравятся.

Это Татьяна Толстая и Людмила Петрушевская.

Будь на то моя воля, я бы им и дала.

Помните, как у Людмилы Стефановны?

«…Я знала, что все это не мое и никогда не будет мое, это чудо доброты, чистоты и чего угодно, вплоть до красоты. Им завладел его друг, они принялись играть в шахматы, его ждала и невеста, а я не ждала, а грелась душой после долгого и трудного жизненного пути, сознавая, что завтра и даже сегодня меня оторвут от тепла и света и швырнут опять одну идти по глинистому полю, под дождем, и это и есть жизнь, и надо укрепиться, поскольку всем приходится так же, как мне, и Вовику в том числе, и бедной Вовиковой невесте, потому что человек светит только одному человеку один раз в жизни, и это все.»

Это прямо про Нобелевку. Светит только одному человеку и только один раз в жизни.

И этот человек не вы.

Жозефина Тауровна — прибабахнутая, злая, ревнивая такса. Сука. Знает один язык. Язык силы.

Рисунки Тани Кноссен-Полищук

Читайте также от Жозефины Тауровны:

Гибель Европы, как и предсказывал Сашенька

От обезьяны к человеку

Жить с нами будет всё веселее и веселее