Начало здесь: 

Пролог, отъезд

Глава 1. Первые шаги 

Глава II

Письма

From: Андрей    To:  Анна    Tuesday, February 27 2:44 PM

Моя дорогая любимая Аниша!

Самое непонятное ощущение – что тебя нет рядом. Другой край света, другое пространство, время – это все ладно, но почему здесь нет тебя?! Я же не умею без тебя жить. Очень пусто и больно, но пусть это хоть будет недолго, ладно?

Про страну пока ничего не знаю, но город этот ни на что не похож – он так многолик и многослоен, что только покажется, будто ты что-то подсмотрел и понял, как он поворачивается к тебе другой и совсем незнакомой стороной. Я очень много хожу пешком и никак не могу остановиться. Нужно что-то делать, как-то начинать жить, а мне просто интересно, и любопытство то и дело берет верх над здравым смыслом.

Снял маленькую квартирку, по здешним меркам очень дешевую, хотя и на полтора месяца нет денег за нее платить. Нашел на улице приличный почти новый диван, стол и кожаное кресло. Люди выбрасывают. Пока можно жить. Но если не найду работу – скоро катастрофа.

Русской речи слышу пока больше, чем английской, и она дивно причудлива, это целый брайтонский диалект – роскошная идишистская интонация местечкового русского, пересыпанного английскими словами, с русскими, естественно, суффиксами. Окружающие предметы гордо щеголяют английскими именами как портовые красотки иностранными обновками, а некоторые американские глаголы изо всех сил стараются обрусеть. Звучит очень забавно, хотя и чудовищно временами. Прачечная становится лаундри, вечеринка пари, заем лоном, встреча митингом. То и дело слышишь «залокай дверь», «проранай программу», «возьми экзит», «ты уже отсэйвал текст?», и классическое «наслайсайте мне вон тот писочек колбаски». Это уже эмиграция, моя дорогая, ее язык и стиль. Иной раз выразителен необычайно. Деваться некуда, придется жить, терпеть.

Пожалуй, надо написать статью про чудный этот пиджин, вот только когда?

Пиши - что делаешь, думаешь, где бываешь.

А

From: Анна    To:  Андрей Wednesday, February 28 2 AM

Привет, Андрюша, дорогой, милый, любимый!

Тебя как-то сразу очень и везде не хватает. Все куда-то идут вместе, что-то планируют, делают, а я одна. Ты очень нужен, я совсем не привыкла без тебя. И непонятно, когда тебя увижу.

Пиши подробно обо всем, что видишь и слышишь, очень хочется понять, что такое твоя Америка и что тебе нравится в ней. С тех пор, как ты уехал,  думаю об этом непрерывно, не люблю ее (она нас разлучила, пусть временно) и хочу представить себя там и стать частью той, далекой пока от меня нашей жизни.

В твоем Институте мне внезапно выдали твою последнюю зарплату, так что я вдруг чуть-чуть разбогатела. Все спрашивают про тебя, а мне, в сущности, нечего сказать. Оба твоих отдела в полном составе передают привет.

Мои психологические консультации внезапно пошли полным ходом. Ходят девочки, которые хотят замуж и свято верят, что я им в этом помогу – одной как раз помогла и теперь от них нет отбоя, а кроме того, мамы, у которых проблемы с детьми – тинейджерами, супруги, если им самим не разобраться в собственных отношениях, и все прочие. Я как-то без особых усилий становлюсь модным психологом, а мне это сейчас совсем не в радость.

Была на репетиции нового спектакля у Фоменок – «Семейное счастье» по повести Толстого (сам Л.Н. ее не жаловал и, думаю, справедливо) и поняла, насколько же наша с тобой жизнь интересней, счастливей и проще, чем была у него. А мы так и не научились ценить божий дар легкости и совпадения желаний.

Твои заметки о русском языке в окружении английского забавны, остры и, наверное, точны, но похоже, так было всегда. Посылаю тебе монолог из стихотворения Маяковского «Американские русские», опубликованного в сборнике «Стихи об Америке» 1925 года.

"Я вам,

сэр,

назначаю апойнтман.

Вы знаете,

кажется,

мой апартман?

Тудой пройдёте четыре блока,

потом

сюдой дадите крен.

А если

стриткара набита,

около

можете взять

подземный трен.

Возьмите

с меняньем пересядки тикет

и прите спокойно,

будто в телеге.

Слезете на корнере

у дроге ликет,

а мне уж

и пинту

принёс бутлегер.

Приходите ровно

в севен оклок, –

поговорим

про новости в городе

и проведём

по-московски вечерок, –

одни свои: жена да бордер.

А с джабом завозитесь в течение дня

или

раздумаете вовсе –

тогда

обязательно

отзвоните меня.

Я буду

в офисе."

Адик, а понимаешь ли ты своих новых американских соотечественников? Как они тебе вообще?

Пока я все это писала, прилетел воробей с куском хлеба в клюве. Видно, что стреляный. Оглядывается - безопасно ли, не отберет ли кто-нибудь добычу. Есть пошел на крышу.

А.

From: Андрей    To:  Анна    Wednesday, February 28 11 PM

Мой родной любимый Зверь!

Маяковский все изобразил точно. Что-то подобное писали Ильф и Петров в «Одноэтажной Америке». К счастью, все-таки это не единственный язык эмиграции. Просто он самый заметный.

Привычные нам с тобой люди, которые говорят не так варварски, живут тише. Я стараюсь смотреть внимательней и видеть не только то, что сразу бросается в глаза.

Американскую речь понимаю пока больше интуитивно, всю фразу, а не отдельные слова. Причем иногда неправильно.

В НАЙАНЕ (организации, где помогают эмигрантам-евреям) познакомился с немолодым инженером, вице-президентом небольшой компьютерной компании или что-то вроде того. Его родители бежали в 30-е годы от Гитлера. Алан родился в Америке, но что такое эмиграция, знает не понаслышке, это его детство. Старается помочь и советом и делом. Таких здесь много. Рассказал, что всегда хотел быть адвокатом, но не было возможности. Теперь ему исполнилось 60 и он решил осуществить мечту. Раньше надо было зарабатывать деньги, растить детей. Наконец, дети выросли и у него достаточно денег, чтобы выйти на пенсию и начать новую жизнь. Будет поступать в университет на юридический. Рассчитывает еще поработать защитником.

Много ли ты знаешь соотечественников, в 60 лет радостно готовых начать жизнь с чистого листа. По-моему, совершенно невероятная история. Но здесь она звучит как-то естественно.

А

Аня прочла письмо, привычным движением достала из пачки сигарету и пошла курить на балкон. Он выходил на другой такой же дом, скучную серую коробку, и даже мысль, что если идти минут десять вдоль этих домов, окажешься в усадьбе Трубецких, ее сейчас не радовала.

Они любили гулять с Андреем по извилистым парковым аллеям, могучие старые липы помнили и Хлебникова с Владимиром Соловьевым и поколения русских аристократов – Стрешневых, Трубецких, Голицыных. Всегда так сладостно было сбегать в их жизнь, но нужно возвращаться в свою. С Андреем ей было легко и просто, чтобы ни случилось. Никакой он не был стеной, ни деревянной ни каменной. И ничего не мог вроде бы сделать особенного, хотя его цепкий ум всегда находил какой-то выход. Но дело было не в этом, а в том, что с ним ей было хорошо и совершенно иррационально спокойно. Ей так не хватало сейчас его богатого эмоциями голоса, так по-разному умеющего выразить одни и те же слова, мягкой непреклонности, трогательной, чуть виноватой иногда улыбки.

Почему-то вспомнила сейчас, как пару лет назад они сидели на кухне и смотрели друг на друга с изумлением и легкой печалью - денег не было даже на то, чтобы купить самой простой еды. Однако это их не столько огорчало, сколько озадачивало. Андрей штудировал газету бесплатных объявлений с внимательностью корректора, выискивающего последние опечатки. Вдруг он прочел лаконичный призыв: «Требуется колдун», и потянулся за телефонной трубкой. На вопрос работодателя: «А как вы колдуете, через козлика?» отвечал задумчиво и несколько свысока, в голосе чувствовался пафос заслуженного профессионала, потомка древнего колдовского рода.  Козел был отвергнут как устаревшая технология, вместо нее Андрей, почувствовав шальные деньги, уверенно выдавал гремучую смесь из психоанализа Фрейда, Юнга и Адлера за новейшие приемы колдовства. Аня рыдала от смеха. Следующие пару дней он успешно колдовал за наличные. В пятницу вечером вместо очередного посетителя в комнату зашли два мордоворота. Потребовали сумму раза в полтора больше, чем Андрей заработал, забрали все деньги и ушли. На семейном совете решено было с колдовством завязать. Правда, тут внезапно выдали зарплату за предыдущие полгода и денежная проблема ненадолго была решена.

В ней вдруг вспыхнуло желание, она захотела его остро и мучительно. Так бывало, когда его низкий хрипловатый голос неожиданно возникал где-то рядом. Тело пронзила память о той ночи на узком односпальном диване в гостиничном номере, когда они ездили вместе на какую-то его конференцию. Одна из их божественных ночей. Аня закусила нижнюю губу. Все ее существо рвалось к Андрею, вопило об этом, но как жить в этой самой Америке? Без профессии, без друзей. Она совершенно не понимала. Хватит ли за все про все одной их любви, выдержит ли она?  Вдруг подумала, что у Алешки через месяц экзамены, восьмой класс. Надо бы позаниматься с ним русским, а то наделает ошибок в сочинении. Прикурила следующую сигарету.

Толя, бывший муж, ставший вдруг успешным политиком и заодно патриотом, слышать не хотел о том, чтобы отпустить сына заграницу. Об этом Аня даже думать не могла. В самой мысли был какой-то непереносимый зуд, как будто монетой терли и терли о стекло, и прекратить его никак не получалось. И Андрюша, умевший находить выходы, был так далеко, а все их решения и договоренности стали сыпаться как карточный домик, стоило ему уехать. Пока Андрей был рядом, это было как бы немножко игрой – мало ли, о чем можно говорить и что планировать, ведь они же здесь, вместе, и еще некоторое время после отъезда продолжалась такая легкая эйфория полуосуществленной мечты, но в какой-то момент Аню швырнуло в реальность как головой об угол комода.

From: Андрей    To:  Анна    March 1 1 AM

Анишка, я, кажется, получил свой первый американский ангажемент. Буду работать помощником преподавателя в одной из компьютерных школ, их здесь очень много. Говорят, что сейчас компьютерный бум, т.е. требуется много программистов и они неплохо зарабатывают, поэтому много людей, в основном эмигрантов, стараются выучиться новой профессии и устроиться на работу. Похоже, это и моя судьба. Пока побуду немного инструктором – так здесь называется преподаватель низшего ранга.

Вспомнил твою фразу после спектакля у Фоменок в одном из недавних писем и понял, что сам часто думаю – как удивительно легко мне с тобой, мы понимаем друг друга с полувзгляда и полуслова, почти ничего не надо объяснять, потому что совпадаем без всяких усилий настолько во многом, что редкие различия вызывают не скрытое раздражение, а удивление: «Надо же, мы не во всем одинаковы. Вот об этом мы думаем по-разному и здесь у нас разные точки зрения.» Только сейчас, когда ты так далеко, я осознал, какой чудный дар мы получили от судьбы. Никогда не чувствовал себя как-то скованным твоими желаниями, опасением, что тебе не понравится то, что я сделаю или скажу. Я рядом с тобой всегда совершенно свободен и счастлив. Если бы ты знала, как важно это ощущение свободы.

Твой воробей обернулся сегодня бруклинской белкой. Здесь их примерно столько же, сколько в Москве воробьев. Одна такая рыжая красавица (большинство ее товарок тут серебристые) присела поесть рядом со мной на траве, совершенно ничего не опасаясь. Сидела для белки очень долго, наверное, целую минуту. Дала себя полностью рассмотреть от черных пуговок глаз до кончика роскошного хвоста.

Когда же тебя ждать?

А

From: Анна    To:  Андрей   March 3 11 AM

Мой любимый далекий Андрюша!

Поздравляю с первой американской работой, мой дорогой!  Это, конечно, только начало, но все же каково тебе, доктору наук, в шкуре помощника преподавателя? Ты, конечно, многого достигнешь в новой стране, но вот станет ли она своей, будет ли в ней легко и естественно?

Твоя история чудная. Откуда же берутся такие лихие Аланы? И это его человеческий подвиг или обычное американское поведение? А я у тебя, похоже, увы, совсем другая.

Чем больше думаю о твоей Америке, тем больше боюсь. Стараюсь в себе этот страх победить, но выходит плохо. Я не смогла тебе это сказать по телефону, но написать могу, так все-таки легче.  Что я буду там делать? Я психолог, по-английски практически не говорю, сколько времени понадобится, чтобы остаться в профессии, да и получится ли? Ведь это годы, а мне уже не 18. Как их прожить? Мы обо всем этом сто раз говорили, но ведь от разговоров ничего не меняется. А что я без профессии, милый? Ты представляешь меня без нее?

Оказывается, я совсем не умею рассчитывать силы. Плохой из меня эмигрант. Здесь все так же:

Мост новый построен,

Да смыт половодьем.

-Все то же, Сережа?

-Все то же, Володя.

Но это все свое, привычное, понятное. Нет у меня ни жизнерадостности ни отваги, а без этого ничего не завоюешь.

И еще. Я не могу увезти Алешу. Толя сказал, что никогда не даст мне разрешения, он полон оптимизма и хочет, чтобы сын жил в России. До совершеннолетия еще два года и я совершенно не понимаю, как он будет без меня, да и что решит потом. Наверное, ему в любом случае лучше закончить школу в России. Слишком большая ломка. Как ты думаешь?

Пока ты был рядом, все казалось легко и просто. А одна я не могу даже мысленно все это преодолеть.

Прости меня.

А.

From: Андрей    To:  Анна    March 4 1 AM

Дорогая любимая Аниша! Мой милый родной зверек!

Ничего не бойся. Ты мне очень очень нужна! Так пусто без тебя. Я помню только одну заповедь: «С любимыми не расставайтесь!» Нужно быть вместе! Сначала будет нелегко, но мы вытянем. Здесь много людей сдают экзамены и становятся психологами. Твоя профессия очень востребована. Можно немного поучиться и стать социальным работником – это такой психолог-консультант на все случаи жизни, они нужны в разных местах. А можно доучиваться на психотерапевта с докторской степенью. Жизнь подскажет. Все это решаемо и преодолимо. Язык выучишь.

С Алешей сложнее, со школой, возможно, ты и права, но мы можем забирать его на лето, а ты сможешь поехать в Россию, как только получишь  Green card - вид на жительство. Обычно это занимает год. За это время он немножко подрастет и сам разберется, как ему жить.

Ты знаешь, что меньше всего я думаю про иерархии. Мне в этой новой шкуре пока интересно, а дальше посмотрим. Еще одно обличье, из которого выглядываю все тот же я. Здесь все настолько другое, что и в голову не приходит сравнивать.

Жду тебя.

А

Слезы текли по щекам и Аня не вытирала их, пока читала письмо. Потом рухнула на диван и забилась в беззвучных рыданиях. Плечи вздрагивали и так хотелось, чтобы Андрюшина рука легла сверху, нежно погладила по голове, по спине, так нужно было к нему прижаться, почувствовать его тело, себя в его руках. –«Андрюша, Андрюшенька, любимый», - шептала Аня, трясясь и всхлипывая. Больше всего на свете хотелось купить билет, собрать вещи и лететь в эту неведомую Америку.

From: Андрей    To:  Анна (отрывок из письма)

В разлуке (да и вообще в жизни, даже если рядом, но когда далеко особенно) бывают моменты, когда все кажется каким-то зыбким и непонятным. Это естественно - каждый живет своей жизнью, эта жизнь затягивает, эмоции, даже самые яркие, отходят на второй план, появляется усталость от чего-то. В общем, мы это прекрасно понимаем - и то, что понимаем, защищает. Я это нам двоим рассказываю сейчас, поскольку показалось, что то ли такой момент вдруг наступил, а если не наступил, так может наступить.

Женя Брейдо родился в Нижнем Новгороде. Живет в Нью-Йорке и Бостоне. В прошлом – научный сотрудник Института русского языка им. Виноградова РАН и преподаватель ОТиПЛ (отделение теоретической и прикладной лингвистики) МГУ.
Автор диссертации и монографии по теории стиха и более 70 научных статей по фундаментальной и прикладной лингвистике,  филологии,  медицинской информатике.  Печатался в журналах Лиterraтура, «7 искусств», «Слово-Word»,   и др.