Василий Аксёнов о Союзе писателей

20 августа исполняется 90 лет со дня рождения Василия Павловича Аксёнова (1932 — 2009), одного из лидеров поколения шестидесятников, вошедших в литературу после ХХ съезда КПСС, где был окончательно разоблачён режим единоличной власти Сталина.    

В творческом наследии писателя около трёх десятков романов: «Ожог» и «Остров Крым» сосуществуют тут рядом с «Бумажным пейзажем» и «Поисками грустного беби», а также с «Новым сладостным стилем», «Московской сагой», «Вольтерьянцами и вольтерьянками» и откровенно экспериментальными романами самых последних лет.

А кроме того, читателям старших поколений памятны столь же стилистически разнообразные, как и романы, блистательные повести «Затоваренная бочкотара», «Жаль, что Вас не было с нами», «Пора, мой друг, пора», «Свияжск»…

Не менее памятны аксёновские рассказы, жанр, в котором Аксёнова с полным основанием можно назвать продолжателем классической традиции — такие как «На полпути к Луне», «Папа, сложи», «Завтраки 43-го года» или написанные в совершенно иной манере «Победа», «Вне сезона», «Право на остров», «АААА», «Три шинели и нос»…

При этом, несмотря на популярность и востребованность, Василий Аксёнов с самого начала постоянно чувствовал свою чужесть вкусам литературного начальства, писательского генералитета, и, что еще важнее, катастрофическую отстраненность от идеологических установок советского времени.

И система, как могла мстила ему. С конца шестидесятых годов прошлого века и до конца семидесятых Аксёнову не удалось опубликовать ни одной крупной вещи, что в конечном счете и предопределило его эмиграцию.

Но и в эмиграции мысли о положении дел в отечественной литературе не оставляют Аксёнова, своим видением её развития и роли в нём Союза писателей он поделился в выступлении на радио «Свобода» в ноябре 1984 года, где во время пребывания в США вел литературную передачу «Смена столиц».

Его размышления и соображения на эту тему остаются весьма актуальными для тех, кого интересует история советской литературы.

Подготовка текста публикации — Андрея Кулика, вступительная статья и комментарии — Виктора Есипова.

 ***

Союз писателей всегда вызывает подозрение у партии, потому что дело-то уж больно несоветское — уединенное сочинение всяческого хлама. Бригадный метод что-то не внедряется, а в одиночестве в сочинительской гордыне любого, даже самого верного подручного партии может занести в опасные виражи.

Как-то пришлось мне быть в огромной newsroom[1] большой американской газеты. Все репортеры сидели за своими компьютерами и быстренько катали свои новости — кто о Ближнем Востоке, кто об избирательной кампании, кто о стачке автомобилестроителей, кто о недавнем пожаре… о сексуальных делишках, о модах, о спорте и так далее. Руководство газеты могло в любой момент вызвать на экран своего центрального компьютера текст каждого репортера и проверить, как идет производство новостей. «Вот идеальная схема для Союза писателей СССР! — подумал я. — Все писатели работают на соединенных в одну цепь компьютерах, бумагой и перьями пользоваться запрещено. В центре цековский дядька Альберт Беляев[2]. Он может в любой момент нажатием на соответствующие клавиши проследить творческий процесс хоть деревенщиков, хоть производственников, хоть приключенцев, хоть любезных его сердцу маринистов. Хоть Ивана Стаднюка[3], хоть Василия Белова[4], хоть Егора Исаева[5], хоть Булата Окуджаву[6]…

Увы, такая организация литературного труда и сейчас еще остается лишь мечтой, а в начале 60-х годов она казалась просто мечтой несбыточной. К 1963 году Союз писателей, особенно его московское отделение, оказался под большим и вроде бы даже почти заслуженным подозрением со стороны партии. В обшитых дубом кабинетах бывшего особняка Олсуфьевых[7] распространилось вольнодумство. Из ресторанной кухни пополз ревизионистский душок: зажаривали иноземные деволяи, а отечественная баланда соцреализма пошла на выброс. Под влиянием нового поколения писателей пошли какие-то сомнительные балы с буги-вуги и дерзновенные разговорчики об идеологическом сосуществовании. Самые верные из верных подручных сигнализировали на верха: вот так, мол, и в Венгрии начиналось, вот именно в писательском клубе Петефи[8] зародилась зловредная крамола, окончившаяся на баррикадах[9].

Нечего и говорить о том, каким немыслимым абсурдом несло от этих сигналов, насколько преувеличивалась литературная опасность. Какие там к черту баррикады? Крамола московского отделения не шла дальше изгнания сталинских старых стукачей Эльсберга[10] и Лесючевского[11]. Эльсберга вроде бы изгнали, до Лесючевского руки не дошли — начались ответные мероприятия партии.

Смешно сказать, в те времена даже старый боевой конь соцреализма Алексей Сурков[12] оказался под подозрением и во временной (весьма, впрочем, кратковременной) опале. Первый секретарь московского Союза Степан Щипачев[13] и чуть ли не целиком партком столичных писателей удостоились высочайшего громыхания и кулачной «но пасаран!» жестикуляции.

Идеологическая кампания зимы 1963 года имела своей целью не только запугивание творческой молодежи, но и удар по московскому СП. Ходили даже разговоры о его возможном роспуске. Кончилось все-таки полумерами. На некоторое время была распущена партийная организация, а писатели члены партии были прикреплены к источникам классового самосознания, то есть к производственным предприятиям столицы и Подмосковья. Вместо выбранного секретаря парторганизации появился секретарь, назначенный горкомом. Им стал, кажется, Виктор Тельпугов[14], сохранивший и на этом посту странную особенность мучительно краснеть.

Прекрасно помню тот зимний день, когда, вернувшись с процесса Синявского и Даниэля[15], мы с Владимовым[16] составили проект первого письма. Поначалу целились почему-то в адрес Луи Арагона[17], видя в нем, очевидно, самого некоммунистического коммуниста всех времен и народов. Потом изменили адрес с бульвара Сен-Жермен на «Москва, Кремль» — все же ближе по делу. Потом к нам присоединился Гладилин[18], мы удалились в пустой кабинет главного редактора «Юности» и там шлифовали записку.

Сбор подписей проходил во время писательского собрания, на котором Михалков[19] впервые артикулировал заветную формулу: «Слава Богу, — вообразите, именно так это и было сказано! — есть еще у нас органы госбезопасности!» Именно на этом фоне тогда 27 писателей подписали первое письмо протеста против политического процесса. Иные из них сейчас в больших чинах, небось, потом покрываются, когда вспоминают тот день.

Странным образом протесты против суда над Синявским и Даниэлем прошли едва ли не безнаказанно. До сих пор не понимаю, как это получилось.

Однако вторая подобная и более широкая кампания, связанная с процессом Гинзбурга и Галанскова[20], уже вызвала основательные карательные акции. Писателей-подписантов наказали длительным непечатанием, невыпуском за границу, членов партии иных из оной исключили, а для нечленов введено было новое порицание, казавшееся поначалу смехотворным — выговоры по Союзу писателей СССР. То есть по всем статьям, как на какой-нибудь трикотажной фабрике: предупреждение без занесения в личное дело, предупреждение с занесением в личное дело, выговор, строгий выговор, строгий выговор с предупреждением. Я вот как раз тогда получил на полную катушку, да еще и формулу о политической незрелости в придачу. Поразительное все-таки по вздору и смехотворности царит на нашей земле мелкобесие.

К концу 60-х годов закрутка в Союзе пошла все круче, однако все круче становилось и неприятие этой закрутки, как говорится, в некоторых писательских кругах. Одно время (увы, недолгое) в этих кругах даже обсуждался коллективный выход из официального Союза, организация независимой писательской группы и вступление в международный ПЕН-клуб. Пороху тогда все-таки на такое сногсшибательное дело не хватило.

Следует также напомнить, что среди членов Союза в те времена еще ходил небезызвестный прозаик Солженицын[21]. Его письмо в адрес IV съезда писателей вызвало переполох в президиуме Кремлевского Дворца съездов. Возвращаясь к началу этой передачи, можно сказать, конечно, что переполох — слишком сильное слово для такого президиума, однако некоторое движение лицевых мышц все же наблюдалось. Во всяком случае, лица были относительно различимы. В кулуарах же съезда, который товарищами Беляевыми был задуман как съезд так называемой консолидации, возникло брожение сродни брожениям Государственной Думы. Забыты были даже буфет и книжный киоск с дефицитом, писатели обсуждали злодеяния цензуры, снова сочинялись письма, иные смутьяны требовали даже слова с высокой трибуны.

Консолидация все-таки товарищам Беляевым удалась. Союз в начале 70-х был уже не тот, конфронтация «Нового мира» и «Октября» отошла в историю, писатели затихали, все больше стало появляться в творческом клубе быстроглазых молодчиков в казенных блейзерах и с обязательными обручальными колечками на тренированных лапах. Все-таки человек 400 собралось на похороны злодейски убитого Кости Богатырева[22] на Переделкинском кладбище. Старуха Шагинян[23], проезжавшая в это время мимо на такси, позже устроила в секретариате истерику, крича, что это были не похороны, а политическая демонстрация, что она требует принятия должных мер, что в мире нет простого гуманизма, а есть только ленинский гуманизм.

В затихшем московском отделении все-таки еще долгое время поддерживалось то, что можно было бы условно назвать профессиональной порядочностью. В составе Союза ведь немало было настоящих профессионалов и даже талантливых людей, которые уж что-что, но могли отличить графоманию от литературы. С молчаливой солидарностью писатели как-то старались поддерживать друг друга и отпихиваться от наступающих графоманов.

Я был в течение нескольких лет членом приемной комиссии Московской писательской организации и могу смело сказать, что в ней преобладал дух довольно трезвого профессионального суждения. В те времена многие идеологические бонзы вознамерились вступить в Союз писателей, добавить к своим многочисленным титулам еще и членство в Союзе писателей. Комиссия, состоявшая в основном из действительных профессионалов, нередко этих рвачей одергивала, а иной раз и высмеивала: куда, мол, вы, достопочтенные, с суконным рылом в калашный ряд.

Как-то я по неведению удивился, почему не принимают в Союз некого автора чуть ли не двух десятков книг. Один из членов комиссии, сморщившись от брезгливости, сказал: «Неужели ты думаешь, что можно принять в профессиональный союз литераторов автора строчек «Шагал по Франции Шагал по трупам реалистов?»

Последним всплеском жизни в Московском Союзе было дело альманаха «Метрополь»[24]. Разгромив и обгадив группу «Метрополя», графоманы окончательно установили уже желанную свою консолидацию, или лучше сказать — энтропию. Уже и деревенщики нынче под сомнением, одни только остались мелко пульсирующие в рукоплесканиях графоманские ладошки.

Цитирую из «Аристофанианы с лягушками»[25]:

Графоман фильтрует воду,

Получается моча.

Любит графоман природу,

Даже кажного грача.

Хорошо тому живется,

Кто в коровнике живет,

Молочишко попивает,

Стенгазету выпускает,

Песню звонкую поет.

Ради пищи аппетитной

Графоманом надо стать,

Ежедневно графоманить

И на сильных не роптать.

Василий Аксенов, эфир на «Радио Свобода», 1984 год

[1] Отдел новостей.

[2] Беляев Альберт Андреевич (р. 1928) — зам. зав. Отделом культуры ЦК КПСС с 1966 г., член Союза писателей с 1972 г.

[3] Стаднюк Иван Фотиевич (1920 — 1994) — совестский пистель, журналист.

[4] Балов Василий Иванович (1932 — 2012) — советский писатель, один из лидеров «деревенской прозы».

[5] Исаев Егор Александрович (1926 — 2013) — советский поэт, лауреат Ленинской премии.

[6] Окуджава Булат Шалвович (1924 —1997) — поэт и прозаик, друг Василия Аксёнова.

[7] Здание ЦДЛ — бывший особняк Святополк-Четвертинских-Олсуфьевых.

[8] Петефи Шандор (1823 — 1849) — национальный поэт Венгрии.

[9] Так называемые венгерские события 1956 г. — восстание против коммунистической власти, окончившееся вступлением в Венгрию советских войск и расправой с лидерами восстания.

[10] Эльсберг Яков Ефимович (1901 — 1976) — литературовед, профессиональный стукач, исключённый из Союза писателей в 1962 г., но вскоре восстановленный руководством «в рабочем порядке».

[11] Лесючевский Николай Васильевич (1908 — 1978) — литературный критик, главный редактор, затем директор изд-ва «Советский писатель», профессиональный стукач, по его экспертным заключениям были репрессированы многие писатели, в том числе известные поэты Борис Корнилов, Бенедикт Лившиц, Николай Заболоцкий.

[12] Сурков Алексей Александрович (1899 — 1893) — советский поэт и общественный деятель, лауреат двух Сталинских премий.

[13] Щипачёв Степан Петрович (1898/99 — 1980) — советский поэт, лауреат двух Сталинских премий.

[14] Тельпугов Виктор Петрович (1915 — 1999) — советский писатель.

[15] Писатели Синявский Андрей Донатович (1925 — 1997) и Даниэль Юрий Маркович (1925 —

1988) были осуждены на длительные сроки за публикацию на Западе произведений, содержащих сдержанную критику советского режима. Процесс длился с осени 1965 года по середину февраля 1966-го.

[16] Владимов Георгий Николаевич (1931 — 2003) — писатель, правозащитник, диссидент.

[17] Арагон Луи (1897 — 1982) — французский писатель, деятель французмкой коммунистической партии, лауреат Ленинской премии «за укрепление дружбы между народами».

[18] Гладилин Анатолий Тихонович (1935 — 2018) — писатель, друг Василия Аксёнова, диссидент.

[19] Михалков Сергей Владимирович (1913 — 2009) — советский писатель, общественный деятель, соавтор гимна Советского Союза и автор гимна РФ.

[20] Новый процесс, теперь уже над журналистом и правозащитников Гинзбургом Александром Ильичём (1936 —2002) за составление и распространение в самиздате «Белой книги» о процессе над Синявским и Даниэлема также над поэтом и диссидентомГалансковым Юрием Тимофеевичем (1939 — 1972) и двумя его сотрудниками Алексеем Добровольским и Верой Лашковой за составление и распространение в самиздате общественно-политического альманаха «Феникс—66».

[21] Солженицын Александр Исаевич (1918 — 2008) — писатель и политический деятель, диссидент.

[22] Богатырёв Константин Петрович (1925 — 1976) — поэт-переводчик, диссидент, был убит у дверей собственной квартиры.

[23] Шагинян Мариэтта Сергеевна (1888 — 1982) — советская писательница, член коммунистической партии, лауреат Сталинской и Ленинской премий.

[24] Издание группой писателей, лидером которой был Василий Аксёнов, неподцензурного альманаха «Метрополь», отпечтанного на пишущей машинке в количестве 12 экз., окончившееся репрессиями против двух молодых авторов (Евгения Попова и Виктора Ерофеева) и демонстративным выходом из Союза писателей Василия Аксёнова, Семёна Липкина, Инны Лиснянской.

[25] Бурлескная пьеса Василия Аксёнова (1968).