23 сентября будет 50 лет со дня смерти лауреата Нобелевской премии по литературе, чилийского поэта Пабло Неруды. В эти дни хочется вспомнить о стихах Неруды, который часто писал о смерти (кто из живых не думает о ней) с печальной иронией и гротескным неприятием. Смерть то и дело выглядывает из стихов Неруды: он реально заглядывал смерти в глаза с детства, а в Испании в 1936 году содрогнулся, увидев кровь детей, которая «по улицам текла…».

Есть две версии о причине смерти Пабло Неруды. Официальная: Неруда скончался в клинике Санта Мария в Сантьяго от рака предстательной железы, который ему диагностировали за четыре года до этого, в 1969 году. Вторая версия, которая находит в последнее время всё больше подтверждений, — он был убит по приказу Пиночета инъекцией неизвестного яда.

По свидетельству личного шофёра и друга Неруды — Мануэля Арайа, который через двенадцать дней после военного переворота, минуя многочисленные кордоны, 23 сентября 1973 года доставил больного поэта в столичный госпиталь, смерть явилась к поэту в лице загадочного «доктора Прайса», который ввёл пациенту смертельную инъекцию. (Это подтвердили независимые эксперты в Канаде и Дании, обнаружившие после эксгумации на челюсти умершего ядовитую бактерию Clostridium botulinum).

Медсёстры и врачи, лечившие Неруду, составили описание внешности так называемого «доктора Прайса». Для адвоката Эдуардо Контрераса характеристики, описанные свидетелями, совпадают с характеристиками Майкла Таунли. «Этот “доктор Прайс” с первых же дней начал сотрудничать с зарождающейся тайной полицией режима», — сказал Контрерас. Он обвиняется также в убийстве бывшего министра иностранных дел Чили Орландо Летелье и бывшего командующего чилийской армией Карлоса Пратса и его жены.

Так это или не так, определит судебное разбирательство, открытое по инициативе племянника поэта Родольфо Рейеса, и поддержанное ходатайством Коммунистической партии Чили, членом которой долгие годы был Неруда.

Факты приведены по материалам испанской газеты «El País» от 13 февраля 2023 г.

Предисловие Павла Грушко

Стихи разных лет

Земля, жди меня

Солнце, верни мне

мой нелюдимый удел,

ливень дряхлого леса,

верни мне его запах

и упавшие с неба шпаги,

угловатый покой луга и камня,

влагу на речном берегу,

дыхание лиственницы

и ветер, живой, как сердце,

трепещущее в хмурой массе

большой араукарии.

Земля, верни мне девственные дары,

башни безмолвия, взмывшие

над величием твоих корней, —

снова я хочу быть, кем не был,

научиться возвращению из недр,

чтобы среди всех видов природы

мог жить и не жить — не всё ли равно! —

быть ещё одним смуглым камешком,

голышом, который перекатывает река…

Луна

Когда я родился, мать умирала, —

скорбная святость в ожиданье беды.

В прозрачном теле её отгорала

мерцающая лихорадка звезды.

Я смертью её рождён.

                                         Омывает

моё  тело невидимая река,

вечно улыбку мою затмевает

своей певучей мглою тоска.

Мать мой рассвет осенила устало

листопадом своей жизни больной.

Желтизна её рук увядающих стала

в душе моей лунною желтизной.

Поэтому, брат, так поле уныло

за прозрачными витражами окна.

Колосом смерти меня растила

эта жёлтая, восковая луна.

Для всех

Вдруг не могу тебе сказать

всё, что сказать намереваюсь,

прости, дружище, и пойми,

хотя ты слов моих не слышишь,

я не рыдаю и не сплю:

тебя не видя, я с тобой

давным-давно — и навсегда.

Наверно многим невдомёк:

что Пабло делает? Я — здесь.

Попробуй поискать, и ты

меня на улице увидишь

с моею неразлучной скрипкой,

когда уже собрался я

играть на ней — и умереть.

Я не покину никого,

ни тех, ни этих, ни тебя.

Слух напряги и ты сквозь ливень

услышишь, как я прихожу

и ухожу, и замираю.

Ты знаешь — я уйду опять.

Пускай не слышно моих слов,

поверь: я тот же, что и прежде.

Не вечно длится тишина.

Будь начеку, мой час придёт,

пусть знают все: я объявлюсь

на улице с моею скрипкой.

Некоторые объяснения

Вы спросите: «А где сирень?

И почему в его стихах нет маков?

Где дождь — он то и дело барабанил

по его словам, переполняя их

прорехами и птахами?»

Я расскажу вам, что со мною происходит.

Я жил в Мадриде — в квартале,

где соседями моими были

колокола, часы, деревья.

Вдали виднелось

сухое лицо Кастилии,

похожее на кожаное море.

Мой дом прозвали

Домом Цветов: здесь в каждом уголке

взрывалась герань — то был

красивый дом, где было вдосталь

собак и ребятни.

Рауль, ты помнишь?

Ты помнишь, Рафаэль?

А ты,

в земле лежащий Федерико, помнишь

мой дом с балконами, где свет июня

цветами набивал мне рот?

Мой брат!..

Повсюду шум и гам, соль рынков,

нагроможденье трепетного хлеба, —

рынки моего квартала Аргуельес со статуей,

похожей на бледную чернильницу

среди развалов рыбы,

масло ложками,

глухое биенье

ног и рук переполняло улицы,

всё мерилось на метры, литры,

острый запах жизни,

лоскутья кровель с холодным солнцем,

нанизанным на шпиль,

картофель цвета нежнейшей слоновой кости

и помидоры — до горизонта.

Но однажды утром всё запылало,

однажды утром стали

выбиваться из-под земли костры

и пожирать живое,

и с той поры — огонь,

и с той поры — порох,

с той поры — кровь.

Громилы с самолетами и марокканцами,

громилы с перстнями и герцогинями,

громилы с чёрными священниками,

благословляющими их,

летели по небу, чтоб убивать детей,

и кровь детей по улицам текла,

как кровь детей.

Шакалы, которых бы отверг шакал,

камни, которые бы проклял чертополох,

гадюки, которых искусали бы гадюки!

Я видел, как кровь Испании

восстала против вас,

чтоб утопить в большом приливе

гордости и лезвий!

Иуды-генералы,

вглядитесь в мой мёртвый дом,

в развалины Испании, —

смотрите, как из-под развалин

прорастают не цветы —

расплавленный металл,

из каждой испанской щели

прорастает Испания,

из каждого убитого ребенка

прорастает глазастая винтовка,

из каждого убийства прорастают пули, —

и однажды они разыщут ваше сердце!

Вы спросите: «А где в его стихах

слова о сновиденьях, о листве

и о больших вулканах его отчизны?»

Смотрите: кровь течет по мостовым.

Смотрите:

кровь течет по мостовым.

Смотрите: кровь течет

по мостовым!

Бессонница

Я думаю в ночи, что будет с Чили?

С моей несчастной,

с моею тёмной, бедною страной?

Я так люблю кораблик этот тонкий,

все камни, комья,

негаснущую розу побережья,

живущую бок о бок с пеной,

что стал единым целым с этой далью,

сошёлся с каждым из её детей,

с её сквозными временами года, —

я с ними плакал, с ними расцветал.

Я ощущаю, как сейчас, едва

пошёл на убыль мёртвый год сомнений,

и обескровившая нас ошибка

ушла, и снова начали мы счёт

добру и справедливости, — как снова

повеяло угрозой

и злоба щерит пасть из-за угла.

Страх

Все мне велят закаляться,

прыгать, играть в футбол,

бегать, плавать, летать.

Ну, что ж.

Все твердят — отдохни,

уступают своих врачей

и глядят на меня со смыслом.

Что случилось?

Все советуют ездить,

уехать, приехать, не ездить,

умереть и не умирать.

Чудаки.

Все находят изъяны

в моих потрохах, поражённых

рентгено-ужасными снимками.

Но позвольте!

Все тычут в мою поэзию

неодолимыми вилками,

как видно, в поисках мухи.

Я боюсь.

А боюсь я всего на свете,

холодной воды и смерти.

Ведь меня же нельзя отложить

на потом!

И в эти краткие дни

я отмахиваюсь от советов

и, открывшись, вновь запираюсь

со своим заклятым врагом

Пабло Нерудой.

Всегда в крови была земля людей…

Всегда в крови была земля людей.

Дожди, постройки, годы и дороги

на время скрадывают звёзды крови.

Планета, в сущности, невелика,

а сколько раз её в крови топили:

война и месть, охота на людей,

и люди падали, их пожирали,

и вновь забвенье отмывало каждый

квадратный метр, уже вдали маячил

очередной пройдоха-монумент,

опять звучали бронзовые речи.

А там — конгрессы, памятные даты,

муниципалитет и вновь — забвенье...

Как мы искусны в деле истребленья,

с какой научностью корчуем память!

Опять на ранах выросли цветы.

Опять цветы? Ну что ж, ребятки, снова

готовьтесь убивать и умирать

и разбивать на крови цветники.

Переводы с испанского Павла Грушко