Памяти Виктора Когана (1949–2024)

Умер Виктор Коган.

Переводчик современной англоязычной литературы на русский язык. Знаковая фигура в мире российского переводческого сообщества последних трёх десятилетий. Профессионал экстра-класса. Человек, чьё имя при жизни стало брендом.

* * *

Для меня, как и для ещё очень и очень многих, имя Виктора Когана в первую очередь ассоциируется с именем Чарльза Буковски.

Буковски был, пожалуй, самым моим любимым писателем в эпоху «смутных девяностых» — с того момента, когда мне привелось впервые ознакомиться с тем, про что он пишет и как это делает. Дело было летом 1993-го, и первые переведённые на русский рассказы Буковски были мною не прочитаны (поскольку ни единой его книги в России в тот момент издано ещё не было, а две его публикации в литературной периодике тогда проскочили мимо моего внимания), а прослушаны — посредством транзисторного приёмника, настроенного на одну из частот самых коротких в мире волн, на которых в ту пору работала американская радиостанция «Свобода», ещё не успевшая перебазироваться из Английского парка на Вацлавскую площадь. Это, как сейчас помню, были рассказы «Мужчина», «Высокий класс» и «Вот что погубило Дилана Томаса», все в переводе писателя-невозвращенца Сергея Юрьенена и в чтении сотрудников тогдашней Русской службы — экс-диссидента Евгения Кушева и музыканта-невозвращенца Игоря Берукштиса — того самого, про которого советский народ сложил общеизвестную рифмованную хохму «Сегодня он играет джаз, а завтра — Родину продаст». Впрочем, это к данному делу не относится.

С Буковски в переводе Виктора Когана я ознакомился двумя годами позже, летом 1995-го, когда ко мне в руки попал 8-й номер журнала «Иностранная литература» за тот год, в котором они и были впервые опубликованы — наряду с несколькими другими, в переводе Виктора «Мики» Голышева. При всём своём безграничном уважении к Виктору Петровичу, не могу не признаться в том, что переводы Буковски, сделанные Виктором Ильичом, представляются мне несколько более соответствующими оригиналу. Хотя это не более чем субъективное читательское мнение, не претендующее ни на что больше того.

С той поры я старался читать все книги, в выходных данных которых значилось: «Перевод с английского В. Когана». Таковых же начиная с середины тех же 1990-х становилось с каждым годом всё больше и больше. Кого только Коган не переводил: от обожаемого им Уильяма Берроуза («Голый завтрак» — вообще самая первая им переведённая иностранная книга) и неимоверно почитаемого Джека Керуака («В дороге» — книга, перевод которой Коган, по его собственному признанию, «доводил до ума» больше двадцати лет) до Джерзи Косински («Раскрашенная птица») и Дона Делилло («Белый шум»). А между ними — Роберт Ирвин («Арабский кошмар»), Том Вулф («Электропрохладительный кислотный тест»), Хьюберт Сэлби-младший («Последний поворот на Бруклин») и многие другие, включая таких оригинальных мастеров пера, пишущих только для тех, кому это очень надо, как Иэн Макьюен, Роальд Даль и Стивен Спендер. Ну и Кристофер Бакли, разумеется, — куда же без него. Кажется, это полный комплект, хотя не поручусь: полный перечень переводов Виктора Когана до настоящего времени ещё не составлен, теперь это работа для профессионалов от библиографии.

* * *

Я не был знаком с Виктором Коганом лично, наше с ним общение происходило в формате, имеющем название «путь взаимной переписки». О моём восторженном отношении к его работе Когану было хорошо известно, хотя сам к себе — и, как следствие, к своей профессиональной деятельности — он относился крайне иронично и «звезданутостью» ни в малейшей степени не страдал. Соответственно, Коган был также напрочь лишён тщеславия, высшей для своей работы похвалой считая слова, произносимые в телефонную трубку издателем: «Витя, тираж — всё, будем допечатывать». Также он ничуть не стремался самого себя называть раздолбаем, бабником и пьяницей, а на вопрос о том, какую черту своей натуры считает самым большим недостатком, а какую — достоинством, без малейшего смущения ответствовал: «Мой самый большой недостаток — отсутствие непомерных амбиций, а самое большое достоинство — лень. Благодаря ему я не совершил многих поступков, которые мне потом было бы не очень приятно вспоминать». Ну разве можно было не полюбить такого человека? Вопрос, разумеется, риторический.

Пять лет назад, весной 2019-го, в преддверии когановского семидесятилетия — он родился 4 апреля 1949 года, — я предложил ему сделать юбилейное интервью. Виктор мгновенно согласился, однако поставил непременное условие, точнее два: во-первых — чтобы не было дурацких вопросов; во-вторых — чтобы читателям готового материала не было скучно его читать. Насчёт первого я было вознамерился слегка обидеться, но не стал этого делать, потому что быстро понял, что Коган никаких моих прежних интервью просто не читал; а про второе — ответил, что его выполнение зависит в равной степени от нас обоих — поскольку отсутствие дурацких вопросов не может быть гарантией от присутствия дурацких ответов. Виктор хмыкнул: «Умыл, студент…» — и понеслось.

Интервью, получившее хулиганское название — «Раздолбайство, чугун и кураж» — было опубликовано в день рождения легендарного переводчика и вызвало несколько порадовавших юбиляра откликов, полученных им от тех его друзей, к чьему мнению он привык относиться со вниманием. Что, само собой, не могло не порадовать также и интервьюера.

* * *

Помимо неизменной присущей ему самоиронии, Виктор Коган обладал также таким весьма полезным для человека, которому не повезло родиться в Советском Союзе и умереть в неосоветской России, качеством, как презрение к правящему режиму. Сказать, что Коган коммунистов и гэбистов ненавидел, как враждебный класс, было бы сильным преувеличением. Он их не ненавидел — он их высокомерно презирал: «Власть имущие? Это всего лишь безмозглые многоножки. Рассчитывать на них смешно, а бояться не стоит. Главное — подобрать правильный инсектицид». — «ДДТ?» — не смог удержаться я, когда узнал эту его рекомендацию. «Каждый выбирает сам», — ответствовал мастер. И прекратил дискуссию.

* * *

Впрочем, темы, не имеющие прямого отношения к литературе, занимали в моём с Виктором Коганом заочном общении весьма немного места. В основном оно — общение — вертелось вокруг книг и писателей. Хороших и разных. Коган, насколько я могу об этом судить, относился к литературе как к явлению мировой культуры весьма прагматично и со здоровым цинизмом. То есть категорически не считал, что писатели обязаны кого-то чему-то учить, тем паче просвещать и воспитывать. Как максимум — предостерегать от чего-либо не очень правильного, но — исключительно на своём собственном примере. То есть на примере собственной шкуры. Полагаю, что именно такое отношение и обусловило выбор им авторов, которых он переводил. Когда же я как-то принялся рассуждать о том, что литература — это всё же нечто большее, чем одно только развлекалово за ваши деньги, что она таки имеет свойство прочищать мозги и облагораживать души и так далее и тому подобное, — Коган, терпеливо вынеся всю эту пургу до конца, изрёк: «В моём мире слово “литература” уже лет двадцать как пишется только с маленькой буквы, да и та, по-моему, слишком большая». Отлил, можно сказать, в граните.

Не знаю, какая будет сделана эпитафия на надгробии его могилы, да и будет ли сделана хоть какая-то. Но если бы это зависело от моего решения — там была бы выведена именно эта фраза. Она очень точно соответствует его образу — тому, который сложился у меня в голове за время нашего общения путём взаимной переписки.

Прощайте, дорогой Виктор Ильич. Надеюсь, в том мире, куда вы только что попали, вам будет не менее комфортно, чем было в этом. По крайней мере, в нём не будет надобности бороться с так раздражавшими вас тараканами. А это уже дорогого стоит. И пусть сбудется ваше самое главное желание — то, которое Бог обязан исполнить непременно. Вы заслужили это своей земной жизнью. Абсолютно.

Публикуется с сокращениями

Павел Матвеев — редактор рубрики Exegi Monumentum в журнале «Этажи», литературовед, эссеист, публицист. Сферой его интересов является деятельность советской цензуры эпохи СССР, история преследования тайной политической полицией коммунистического режима советских писателей, литература Русского Зарубежья периода 1920–1980-х годов. Эссеистика и литературоведческие статьи публиковались в журналах «Время и место» (Нью-Йорк), «Новая Польша» (Варшава), «Русское слово» (Прага), «Знамя» (Москва), а также в интернет-изданиях. Как редактор сотрудничает со многими литераторами, проживающими как в России, так и за её пределами — в странах Западной Европы, Соединённых Штатах Америки и в Израиле. Лауреат премии журнала «Этажи» 2020 года за лучшее эссе.