литературно-художественный журнал «ЭТАЖИ»

[email protected]

Анна Гедымин

Вера в счастье

22.11.2023
Вход через соц сети:
08.12.20153 195
Автор: Владимир Гандельсман Категория: Литературная кухня

Стихи неизвестного солдата - рецензия

 

Как-то дзенского наставника Сэттана пригласили в монастырь, чтобы он выступил с беседой об одном классическом сочинении. На беседе присутствовал знатный самурай этой провинции, сидевший за ширмой. Когда Сэттан начал говорить и увидел ширму, он закричал: «Что это за нахал слушает из-за занавески? На моих беседах нет ошмётков, так что нет нужды и в сите. Пока вы не уберете отсюда эту корзину для просеивания, никакой беседы не будет».

За ширмой сидит подслушивающее сознание, склонное обсудить, оспорить, пропустить через сито... Но у Сэттана, как и у великой поэзии, нет ошмётков, потому вся эта рвущаяся в бой «критика» напрасна. Воду, тем более живую воду, в решете подслушивающего сознания не носят, а цельное  и неоспоримое событие поэзии подразумевает столь же абсолютное слушание.

Уровень поэта-современника мы распознаем по степени серьезности его намерений стать достойным Сэттана. В русской поэзии найдется десятка два поэтов (более или менее одни и те же имена для всех, кто исповедует поэзию), которые играют роль дзенского наставника .

Читая Григория Стариковского, я, как и при чтении любого значительного для меня автора, вспоминал имена прославленных предшественников, с которыми он перекликается, и прежде всего Осипа Мандельштама, с его содержательной свободой ассоциаций, с не отделимыми друг от друга звуком и смыслом, с голосом, обретающим плоть и кровь, овеществленным голосом, который преодолевает физическое отсутствие говорящего, доказывая верность догадки «быть может, прежде губ уже родился шёпот» по другую сторону, в посмертном существовании поэта.

 

нет имени, и хорошо, что нет,

зачем оно, когда вокруг поют…

 

Так могли бы звучать стихи неизвестного солдата, тем более, что:

 

и я живу неслышно, как солдат –

неустрашимый, оловянный брат,

который, расстреляв запас драже,

вернётся в снег, и снег пошёл уже.

 

Неизвестный солдат – это солдат, который служит верой и правдой себе. Сам себе отдаёт приказ, сам выполняет, и кажется иногда, что всё это не вполне в его воле, потому что будь его воля (вольная), он, возможно, пропал бы без вести.

 

…здесь ничего меня уже не держит.
по городу оплавленному вплавь
перемещаюсь лодочкой настольной,
направь меня, куда-нибудь направь,
скажи хоть слово, но и это – больно. 

 

Неизвестный солдат – это тот, кто положил камень в изголовье«и взял один из камней того места, и положил себе изголовьем, и лег на том месте» (Бытие, гл.28):

 

…на короткую ночь, чтобы выспаться,
он под голову камень кладет. 

 

В нашем случае – это, конечно, и «Камень» Мандельштама. Впрочем, он заложен в фундамент всей последующей поэзии, и среди прочих «камней» – не последний.

Г. С. – поэт горячий, мир ему не дан, а причинён. Иней у него горький, вода мучительна, река слезится, свет пыточный, у темноты свинцовая слюна, тело ледовитое, а поезд идет из междуреченска в соликамск, не меньше. Но зато и ветвь – золотая, взор – голубиный, полёт – нестеснённый, сон – заповедный, давность – кристаллическая и песнь - тростниковая.

Человек у Г. С. – на грани исчезновения, то есть в самом естественном своём состоянии, и с какой ясностью и быстротой он оказывается на этой грани!

 

прямизна поступка – электричка:

сел, уехал, в прошлом не жилец…

 

Или так:

 

обмотали голову шерстяным шарфом,

и отправили в путь воробьем катулла…

 

Человек у Г. С. – на грани рождения, и правильнее и благословеннее, чем это, нет состояния. Оно сердечно и понятно, как понятна рабочая усталость, которая дарует просветление в конце дня.

 

…так и сидишь, пока безгласую

не изведет ребенок ласкою

ревнивой, не вдаваясь в тонкости

негромкости твоей и робости.

 

Поэзия пишется силой любви и – в силу любви. А любовь – это обостренное переживание реальности, точнее сама реальность, в которой нет зазора между видящим и видимым, – удвоенная реальность. Что говорят любящие, соединяясь в одно? «Да, да, да», – вот что они говорят. В поэзии эта непрерывная декларация утверждения заводит разумное слово в тупик, потому что слово, сколь бы ни преуспевало в своей разумности, тут же становится преградой к постижению того, что должно быть прояснено. Картина, как стекло, моментально затуманивается дыханием. Но для того и существуют обыкновенные слова в необыкновенном порядке, которые не затуманивают окно, а – по метафоре Хармса – его разбивают. В конце концов, поэт в своем стихотворении есть порождение события реальности, и потому – его единственное доказательство. Это истина в последней инстанции, которая никому не навязывается, всякий волен принять или не принять ее на веру.

Конечно, это книга о слове, и страстность Г. С. связана прежде всего с «появлением ткани», с возможностью и невозможностью слова. Верность неизвестного солдата себе равносильна его вере в слово.

 

только слово, слово тебя спасет,

сбереги его, как самое дорогое…

 

Но страстность не была бы собой, если бы не приводила к ощущению недостаточности, к мысли о том, что ты всего лишь переводчик с подлинного (и «надсловесного») на язык поэзии. Не случайно книга заканчивается стихотворением «переводчик».

 

как быть, если быть невозможно собой? до трухи

себя измолов в переводе с чужого на хлесткий,

на что ты, алхимик, надеешься с красной строки,

когда попадаешь опять в подголоски?

 

Речь здесь идёт не только и не столько о работе переводчика в буквальном смысле, сколько о поэтической работе произнесения слов.

Тут, пожалуй, уместно будет сказать вот что. Г. С. не понаслышке знает античную поэзию, он переводит с древнегреческого и латинского, а потому строгая метрика при отсутствии рифмы органичны для его стихов. Я бы сказал точнее: отсутствие рифмы заметно с каким-то запаздыванием, словно бы тебя окликнули, но ты расслышал не сразу, а через несколько шагов. Дальше еще любопытней: ты оглянулся, но никого не увидел. Как не было рифмы, так и нет. Тем не менее эффект кажущейся рифмы несомненен. Это устройство замедленного действия, которое срабатывает не так, как мы привыкли.  Если рифмованный стих на рифмах взрывается и достигает мгновенного эмоционального результата (по определению Пруста: «...тирания рифмы заставляет хороших поэтов достигать совершенства»), то здесь стихотворение словно бы раскаляется ожиданием отложенного взрыва.

В русской поэзии с помощью кажущейся рифмы ворожил Вагинов, тоже льнувший к античности, и эта рифма как нельзя лучше подходит к Петербургу и, в частности, к гипнотическим сеансам петербургских белых ночей, в которых есть покой и прозрачность, но у Г. С. – по-другому, по-своему, а как именно – читатель увидит и услышит, если не будет сидеть за ширмой.

Я же убеждён, что тот неизвестный солдат, который «под голову камень кладёт», в своей яростной вере завоевал своё имя: Григорий Стариковский.

 

не жалуйся на одиночество,

на медленность и умирание,

есть в облаках такое зодчество,

которое – почти отечество

для всех живущих. до свидания,

 

до нового, до надсловесного…

 

7 марта 2013

 

книга Григория Стариковского "Левиты и певцы" 

 

 

Владимир Аркадьевич Гандельсман родился в 1948 г. в Ленинграде, закончил электротехнический вуз, работал кочегаром, сторожем, гидом, грузчиком и т. д. С 1991 года живет в Нью-Йорке и Санкт-Петербурге. Поэт и переводчик, автор полутора десятков стихотворных сборников; многочисленных публикаций в русскоязычных журналах; переводов из Шекспира (сонеты и «Макбет»), Льюиса Кэрролла, Уоллеса Стивенса, Джеймса Меррилла, Ричарда Уилбера, Имона Греннана, Энтони Хекта, Томаса Венцловы

08.12.20153 195
  • 6
Комментарии

Ольга Смагаринская

Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»

Павел Матвеев

Смерть Блока

Ольга Смагаринская

Роман Каплан — душа «Русского Самовара»

Ирина Терра

Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»

Ирина Терра

Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»

Елена Кушнерова

Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже

Эмиль Сокольский

Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца

Михаил Вирозуб

Покаяние Пастернака. Черновик

Игорь Джерри Курас

Камертон

Елена Кушнерова

Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»

Людмила Безрукова

Возвращение невозвращенца

Дмитрий Петров

Смена столиц

Елизавета Евстигнеева

Земное и небесное

Наталья Рапопорт

Катапульта

Анна Лужбина

Стыд

Галина Лившиц

Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder

Борис Фабрикант

Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»

Марианна Тайманова

Встреча с Кундерой

Сергей Беляков

Парижские мальчики

Наталья Рапопорт

Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи

Уже в продаже ЭТАЖИ 1 (33) март 2024




Коллектив авторов Самое важное — в нюансах
Галина Калинкина Текст найдёт писателя и задушит
Михаил Эпштейн Зияние, или Заклятие кистью
Николай Грозни Признак Будды
Юлия Медведева Роман с Индией
Александр Курапцев Кумаровские россказни
Ефим Бершин С чистого листа
Дмитрий В. Новиков Волканы
Марат Баскин Жили-были
Павел Матвеев Встреча двух разумов, или Искусство парадокса
Ефим Бершин Чистый ангел
Наталья Рапопорт Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи
Алёна Рычкова-Закаблуковская Взошла глубинная вода
Анна Агнич Та самая женщина
Юрий Анненков (1889 – 1974) Воспоминания о Ленине
Елизавета Евстигнеева Яблочные кольца
Владимир Гуга Миноги с шампанским
Этажи Лауреаты премии журнала «Этажи» за 2023 год
Галина Калинкина Ольга Балла: «Критика — это служба понимания»
Михаил Эпштейн Лаборатория чувств. Рассказы о любви.
Наверх

Ваше сообщение успешно отправлено, мы ответим Вам в ближайшее время. Спасибо!

Обратная связь

Файл не выбран
Отправить

Регистрация прошла успешно, теперь Вы можете авторизоваться на сайте, используя свой Логин и Пароль.

Регистрация на сайте

Зарегистрироваться

Авторизация

Неверный e-mail или пароль

Авторизоваться