В Тунисе, когда там еще был благословенный для туристов полицейский режим, я жила в том самом отеле, который в 2015 году выбрали исламисты, чтоб перестрелять отдыхающих прямо на пляже. Выйдя на этот пляж почти двадцать лет назад, в восемь утра, я обнаружила там девушку в полупрозрачном вечернем платье и широкополой розовой атласной шляпке, задрапированной «дымкой» тюля. Нагуталиненные ресницы, зеленые веки, тон, румяна, бриллианты – люди в купальниках и плавках отходили подальше и шушукались, косясь в ее сторону. Дива сидела на покрывале и длинными лакированными ногтями перелистывала журнал мод. Женщина, которая только что просила меня в отеле помочь ей поменять на местную валюту пятьсот долларов, ибо знала только одно нерусское слово – «доллар», познакомила меня с девушкой. Это была ее девятнадцатилетняя дочь. «Решила вот в свет ее вывезти, замуж пора». Каждое утро женщина обращалась ко мне с одной и той же просьбой: помочь поменять пятьсот долларов. Потом появилась новая просьба: посоветовать, куда эти пятьсот долларов сегодня потратить. Купила все экскурсии, поводила дочь по всем барам, кафе и ресторанам, заказала катание на верблюде. Дочь и на него взгромоздилась в вечернем наряде со шляпкой, а верблюд так удивился, что сбросил ее в заросли кактусов.

Заинтригованная этой парой, я поинтересовалась у женщины, откуда она и не жена ли олигарха.

- Что вы, муж нас давно бросил, я сама зарабатываю. Из Тюмени мы.

- И за что же так хорошо платят?

- Долото подаю.

И я легко представила себе, как хотелось этим одиноким женщинам, в их городе, пропахшем нефтью, упорхнуть в райский сад. Они представляли себе море и пляж как бал, на котором вальсируют женихи из всех стран мира, а тут полуголые люди, парами, семьями и даже поодиночке только и знают, что с брызгами выбегать из воды и падать под тент. Без тента – сразу ожог, 40 градусов, все-таки. На девушку посматривают сквозь темные очки и смеются в кулачок. «А как же курортный роман?». Дочь одета по последнему слову моды, что не так? «Заграница разочаровывает», - констатировала женщина.

А если б в парижскую оперу ее? – стала прикидывать я. – На ужин где-нибудь в Мэйфэйре? И так никуда мысленно и не пристроила. Красота пропала, хотя и была скопирована из респектабельного журнала тюменской портнихой за большие деньги.

Бесплодные усилия красоты разочаровывают все же не так кардинально, как ее плоды. Недавно меня пригласила посмотреть ее квартиру после многолетнего ремонта богатая московская дама. Вернее, богат был муж, а она при нем, что ее неизменно нервировало: дама амбициозная, а приложить амбиции не к чему. Как окажутся они с мужем в гостях, так она всем принимается объяснять, что не лыком шита, в отличие от мужа, который тюфяк и фуфло. Он иностранец, потому терпел. Наш бы не терпел, даже страшно представить, что сделал бы наш богатый муж. И вот у дамы появилась возможность проявить себя: она отказалась звать дизайнера, решив, что оборудует квартиру сама, поскольку у нее прекрасный вкус. Прихожу и вижу: зеркальный камин со стразами. Главная ее гордость. А муж-иностранец увидел и развелся. Много лет сносил капризы и унижения, а красота сгубила семью.

Фальшивые звуки различит каждый, а как сам заголосит мимо нот – не слышит. Со вкусом дело обстоит, вроде бы, похожим образом: всем ясно, что Шартрский собор или особняк ХIХ века красивы, а хрущобы и серые бетонные монстры 1970-х уродливы. Но у вкуса, в отличие от слуха, основание зыбкое. Нотная грамота уже четвертый век незыблема как американская конституция, а вносимые временем поправки – вроде додекафонии – не посягают на священную гамму, от до (Dominus, Господь), до си (Святой Иоанн – с намеком на апокалипсис).

Весь окружающий музыкальный фон создается профессионалами, так что ухо натренировано на соответствие нотной грамоте. Но по вечерам над ресторанами, особенно в провинции, идет раздача такого шансона, что я, проходя мимо, перехожу на бег, а для местных обитателей оголтелый музон – норма, естественная среда. И как поспоришь про вкус, у которого ни нот, ни законов? Одному - безвкусица, она же «бездна вкуса», а другому – красота, лепота. Неуместность, как в случае с дивой на пляже или с зеркальным камином – и та очевидна лишь с «технической» стороны. Зеркало от высокой температуры лопнет, стразы повылетают. Со свистом, как пули, могут и в глаз попасть. На пляже вечерний наряд – как купальник на балу. Но могло бы быть так, что именитый архитектор сделал бы камин с особой, новоизобретенной зеркальной поверхностью, и стразы были бы увековечены на ней клеем «Момент». Или пришла бы на пляж не тюменская девчонка, а Анжелина Джоли, и ее бы все узнали, и гадали бы, то ли у нее аллергия на солнце, то ли такая мода теперь: прийти при параде, чтоб постепенно все с себя снимать, включая приклеенные ресницы – ну такой стриптиз, он же перформанс.

Язык дизайна, между тем, читается ясно, как текст, теми, кто умеет читать. В августе, в старинном русском городке N, я рассматривала прохожих. Все как один были одеты ужасающе. «Бедность», - говорили мне заезжие, как и я, гости. Нет, и богатые, и бедные – часть определенной культуры. А мимо культуры, как мимо нот – профанация, имитация чего-то возвышенного, дорогостоящего, сложноустроенного. Пластмассовая копия мраморной античной скульптуры. Сумки из дешевого кожзама с логотипами дорогих марок, которые нелегалы раскладывают по площадям всего мира на простынях, чтоб быстро собрать контрафакт в узел и делать ноги при виде полиции. Но в них сила: «опущенные» на этих простынях бренды вынуждены менять свой традиционный дизайн, иначе их покупатель от них отвернется.

Так вот в городке N женщины были одеты не в простые ситцевые платья, джинсы и свитер, скромную юбочку и маечку, как выглядела бы «культурная», без пафоса, бедность – нет, на них было, как из песни Высоцкого: «у тети Зины кофточка с драконами да змеями». Они шли расфуфыренные и гордые, что облачение их не случайно, подобрано цвет в цвет: сумочка, туфли, бусики, кофта, юбка. С люрексом, стразами, воланами, заклепками, бантиками – чтоб красиво и богато, хоть и качества вещевого рынка, из дешевого полиэстера. Они идут с работы слушать в кафе шансон. Кафе тоже не простые: украшены пластиковыми традесканциями и пальмой в пластмассовой кадке с пластмассовой землей, а большие гипсовые зайцы типа садовых гномов стоят у входа рядом с ионическими колоннами из папье-маше.

Этим людям страшно хочется красоты, но ее неоткуда взять. Можно было бы наладить поставки из большого города, пока не произошло «импортозамещение», всего на свете. Того, над чем потрудились дизайнеры, не обязательно дорогого, есть и дешевое, но для этого нужно видеть что-то, кроме телевизора и друг друга. Нужно усилие – небольшое, но избыточное: «а у нас и так красота». Если б они меня спросили: что не так? Чисто конкретно: что? - я не знала бы, как ответить.

Вспоминаю кабинеты советских чиновников:  панели из ДСП до середины стены, на полу – акриловая красная дорожка. Казалось это ужасно уродливым. А скоммуниздили этот дизайн из британской палаты лордов. Стены, обитые дорогим деревом, красный ковер, лорды в париках заседают – самый что ни на есть образец для подражания. Но подражание вышло по анекдоту «Слышали ли вы Карузо?» «Да, Изя напел».

По-польски «красота» - урода: уродилась, значит. По-русски, когда про ягоду говорят: «в этом году уродилась» – это значит, лучше обычного, а про человека – «в кого ты такая уродилась только!». Человек, отличающийся от окружения, рода – «урод», «выродок» (выпавший из рода), «отродье» (отпавший от рода). «Народ» – это как на роду написано, природа – существующая при роде, при рождающихся нас. И вот этот мичуринским образом выращенный советский род тянет за собой в «бездну вкуса» следующие поколения. Никто же не хочет быть уродом.

Мужчины городка NN одеваются как раз без претензий на красоту, но с претензией на идеологию. Футболки с надписями «СССР», «КГБ», наклейки на машинах «На Берлин», «Сотрудник советских спецслужб» (такую тоже видела) мелькают там и сям.

Культуре в СССР противостояли «комиссары в пыльных шлемах» и «как мать вам говорю и как женщина». Они были в законе, а у культуры «чубы трещали», но вот что удивительно: они выжили и распространились, как борщевик, а культура потеряла уверенность в себе, совсем как те бренды, которые вынуждены были стать неопознаваемыми, чтоб отличаться от подделок.

Татьяна Щербина – поэт, эссеист, писатель. Закончила филологический факультет МГУ.

Основные книги: “Ноль Ноль” (1991), “Жизнь без” (1997), “Диалоги с ангелом” (1999), “Книга о плюсе и минусе…” (2001), «Лазурная скрижаль» (2003), «Запас прочности» (2006), «Исповедь шпиона» (2007), «Франция, магический шестиугольник» (2007), «Побег смысла» (2008), «Они утонули» (2009), «Размножение личности» (2010), «Крокозябры» (2011). В 2012 г. репринтно изданы три самиздатские рукописные книжки 1982-83 гг.: «Новый Пантеон», «Рассказ (Вампир)» и «Пространство».

Книги стихов переведены и изданы во Франции, Канаде, Великобритании, США, Новой Зеландии.

В 80-е годы принадлежала к неофициальной культуре, в 90-е жила и работала в Германии и во Франции, живет в Москве.