Сегодня день рождения великого поэта 20-го века Осипа Мандельштама. В годы моей юности найти стихи Мандельштама было практически невозможно, а на его судьбу была наложена печать молчания. Одним из первых упоминаний, вслед за Эренбургом, были несколько строк в воспоминаниях Михаила Слонимского, одного из организаторов «Серапионовых братьев», о писательской коммуне в Доме искусств в Петрограде во времена гражданской войны. В январе 1966 г. он читал их в Красной гостиной Дома писателей в Ленинграде, и мне повезло быть одним из слушателей. Вот несколько строк о Мандельштаме и об эпизоде периода Кронштадтского мятежа:

«Вот он, завершив последний свой обход дома, удаляется к себе. Его шаги смолкают. Тишина. И вдруг в час ночи отворяется дверь моей комнаты, и я слышу сквозь сон: «Я слово позабыл, что я хотел сказать... Слепая ласточка в чертог теней вернется...» Это Осип Мандельштам сочиняет стихи. Исчезает. Проходит то ли минута, то ли час, и вновь он появляется: «В беспамятстве ночная песнь поется...» Моя комната попала, очевидно, в орбиту кругов поэта. Я опять засыпаю. Через какой-то период времени уверенный, окрепший голос Мандельштама вновь будит меня: «А смертным власть дана любить и узнавать!»

Уже под утро Мандельштам присел к столу и записал все стихотворение от начала до конца. Голосом торжественным и певучим, гордо вздергивая подбородок, поэт прочел вслух свое новое произведение. Небольшого роста, худенький, остролицый, преисполненный вдохновения и радости. Оставил листок, промолвил:

— Передайте куда-нибудь, пожалуйста.

Стихотворение это было напечатано в журнале Дома искусств.

На следующий день он, недоспав, мчался по лестнице, торопясь на курсы Балтфлота — читать матросам лекцию. Дом искусств вообще днем пустел — обитатели расходились по работам и службам. <...>

Из всех жильцов Дома искусств Мандельштам был самый бесприютный и самый внебытовой. Вспоминаю, как однажды он, получив большое полено хлеба — совершеннейшее сокровище тех времен, выданное ему в Балтфлоте, — забежал ко мне и попросил разрешения оставить это богатство у меня на часок-другой, это, представившееся мне огромным — не полено, а бревно хлеба. Он оставил и убежал. Я положил его драгоценность за окно и прикрыл номером «Вавилонской башни».

Затем Мандельштам исчез. Несколько дней подряд я испытывал все муки Тантала. Я спрашивал о Мандельштаме, но его не было. Его комната пустовала. И вдруг он вбежал ко мне:

— Михаил Леонидович, дайте, пожалуйста, хоть что-нибудь, может быть, корку...

Я подскочил к окну, вынул полено хлеба и протянул ему. А он, не давая мне слово сказать, торопился:

— Вы потенциально богатый... Если у вас я сегодня возьму, то уже к вечеру... Мне не нужно так много...

— Это ваш хлеб! Ваш собственный, заработанный! Весь! Целиком ваш! Вы его получили в Балтфлоте и оставили у меня! Я вам возвращаю ваш собственный хлеб!

Редко мне приходилось видеть столь изумленного человека, каким был в тот момент Осип Мандельштам. Он обо всем забыл.

Он любил матросов Балтфлота, и матросы Балтфлота любили его.

В дни кронштадтского мятежа он, встретившись со мной, схватил меня за локоть:

— Они не придут? Они не могут, не должны прийти! Они не придут!

Он весь дрожал от возбуждения. Он горел, заклинал, верил, этот поэт, впоследствии оклеветанный и погибший.

«Они», белогвардейцы, не пришли. Конечно, не пришли. Матросы Балтфлота сказали им свое весьма увесистое и грохочущее слово». 

Тогда, в далёком 66-м году, последняя фраза в воспоминаниях Слонимского не вызвала у меня никаких сомнений. В годы перестройки и позже появилось много воспоминаний о Мандельштаме того периода, прояснивших, кто такие «они», и что на самом деле происходило тогда в Петрограде. И стало ясно, что  вся фраза — фэйк, и Слонимский сделал Мандельштама просоветским. Но если пользоваться её терминологией, то настоящие  "они" — каратели Тухачевского, подавившие восстание матросов, к сожалению, пришли. И натворили большевики бед, и умертвили Блока, и убили Гумилёва...  Но я не упрекаю автора — он сделал всё, что мог, чтобы в конце оттепели возвратить из забвения великого поэта.

Аркадий Шпильский. Ньютаун, шт. Пенсильвания, США. Родился в 1949 г. в Киеве. Окончил Киевский политехнический институт. Работал в научно-исследовательских центрах СССР и США. После эмиграции в 1992 г. специализируется в области биостатистики. Подборки переводов опубликованы в журналах «Этажи», «Связь времён», «Слово\Word» и в «Вестнике Пушкинского Общества Америки».