«Где теперь эти звуки, в коих слышалось, бывало, то удалое разгулье, то сердечная тоска; где эти вспышки пламенного и глубокого чувства, потрясавшего сердца, сжимавшего и волновавшего груди...»

В. Белинский

Приключилась на твердую вещь напасть,

Будто лишних дней циферблата пасть

Отрыгнула назад, до бровей сыта

Крупным будущим, чтобы считать до ста.

И вокруг твердой вещи чужие ей

Стали кодлом, базаря «Ржавей живей»

И «Даешь песок, чтобы в гроб хромать,

Если ты из кости или камня, мать».

Отвечала вещь, на слова скупа:

«Не замай меня, лишних дней толпа!

Гнуть свинцовый дрын или кровли жесть —

Не рукой под черную юбку лезть.

А тот камень-кость, гвоздь моей красы —

Он скучает по вам с мезозоя, псы.

От него в веках борозда длинней,

Чем у вас с вечной жизнью, с кадилом в ней».

1995

Благодаря мужским рифмам и волевому и агрессивному течению стихотворение соответствует краткому и грубому жесту, торчащему из него: «вот вам!» Об этом писали когда-то А. Найман и Н. Славинский. Наверное, не только они. «Вот вам, псы!»

(А. Найман: «”Поэтическое слово”, способное произвести на свет не существовавший до его произнесения «нерукотворный памятник» поэзии, есть тем самым некий порождающий орган, “дрын”, “камень-кость”, “гвоздь” — “твердая вещь”».

Естественно, «perennius» при этом превращается в «penis»).

Несколько непонятное в частностях, стихотворение понятно в целом.

Это памятник — и сам поэт. Циферблат (по-английски «face») выплюнул шикарное будущее (в котором слава и пр.) и говорит поэту, ещё живому, мол, давай я буду считать до ста, а ты увидишь судьбу памятника, о котором грезишь и который строишь своей писаниной, да и сам окочуришься на глазах у почтенной публики.

И почтенная публика заорала: «Ржавей живей!»

Другой вариант, предложенный Валерием Черешней, вернее: «...время пренебрегло нашей привычкой мыслить юбилеями и соответственно им ставить памятники («считать до ста»), и в связи с крупным будущим, предстоящим поэту, пренебрегло недостающими до юбилея днями («отрыгнуло») и поставило ему «твердую вещь» при жизни».

И почтенная публика заорала: «Ржавей живей!»

Памятник-поэт отвечает: «Fuck off!» От моего стила («камень-кость»), которое ждёт не дождётся, как бы тебя, быдло, поуничижительней выписать, след существенней, чем от всех «кадил» вместе взятых. Шумерские таблички живы, а где шумерские боги? Ну то-то. Поэзия и раньше, и долговечней религии. Бродский: «Ведь поэтическая идея бесконечности гораздо более всеобъемлюща, чем соответствующие представления какой-то конкретной религии...» Что касается именно христианской религии, то внецерковное искусство ранними отцами церкви не почиталась, поскольку было, по их убеждению, занятием бесцельным.

Для кого как. Бог поэта — Аполлон. Вспомним автора другого «памятника»: «Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон...» С обращения к Музе начинались поэмы Гомера. Ода Горация называется «К Мельпомене». Она, муза трагедии, изображалась с трагической маской в одной руке и мечом или палицей в другой (для наказания тех, кто нарушает волю богов). Трагическая маска и дрын (воинственность) — такая атрибутика сродни поэтике Бродского. Кстати, одна из знаменитых статуй Мельпомены стоит в Эрмитаже.

У Горация о поэте: «...буду я славиться / До тех пор, пока жрец с девой безмолвною / Всходит по ступеням в храм Капитолия». Дева сия — Весталка. Веста — покровительница семейного очага. Отсюда и «кровли жесть» в стихотворении Бродского: «Гнуть свинцовый дрын или кровли жесть — / Не рукой под чёрную юбку лезть». А вот справка о «домостроительном» значении слова «дрын»: «свинцовый дрын, т.е. прут, активно использовали в древнем Риме (как связку, соединительный элемент) при возведении стен, акведуков и т.п.»

Есть и ещё одна ассоциация, связанная со словом «дрын» — дрында. Дрында — это соха. Соха проводит борозду (в стихотворении: «От него в веках борозда длинней...»), а наконечник сохи делался когда-то из камня или кости.

Как видим, в одном слове присутствуют значения палицы, строительного материала и сохи. Лексические единицы в стихотворении многозначны. Но что значит «гнуть свинцовый дрын»? Почему «гнуть»? Почему «свинцовый»? Почему «дрын»? Ясности нет.

Последнее — неизбежная ассоциации при чтении строк:

А тот камень-кость, гвоздь моей красы —

Он скучает по вам с мезозоя, псы. —

Каменный гость очевидно присутствует в первой строке. Памятник (опять же — памятник!) командора, который приходит по душу того, чья «профессия» — лезть под юбку.              

В 1962 году Бродский написал стихотворение, которое начиналось:

Я памятник воздвиг себе иной!

К постыдному столетию — спиной.  

В 1995 году Бродский повернулся к столетию лицом и сделал жест: «Вот тебе!»

Мне кажется, жест — актуальный поныне, поскольку всё чаще слышны бодрые критические голоса современников (литераторов прежде всего), о том, что, мол, к концу жизни поэт иссяк, исписался, мол, всех победил и не с кем было соревноваться, поэтому и приумолк... — и это говорится о человеке, перенёсшем три инфаркта; известно ли им, что для написания хотя бы одной строчки нужны физические силы? — короче говоря, мы слышим голоса тех, которые «...стали кодлом, базаря “Ржавей живей”». Старенькая бездарная песня, звучащая с 30-х годов ХIХ века.

Владимир Гандельсман родился в 1948 г. в Ленинграде, закончил электротехнический вуз, работал кочегаром, сторожем, гидом, грузчиком и т. д. С 1991 года живет в Нью-Йорке и Санкт-Петербурге. Поэт и переводчик, автор полутора десятков стихотворных сборников; многочисленных публикаций в русскоязычных журналах; переводов из Шекспира (сонеты и «Макбет»), Льюиса Кэрролла, Уоллеса Стивенса, Джеймса Меррилла, Ричарда Уилбера, Имона Греннана, Энтони Хекта, Томаса Венцловы.