Рассказы из моей жизни 

Мне кажется, что Андрей Чернышёв был в моей жизни всегда. Нам было по 19 лет, мы оба перешли на второй курс университета, он — на факультете журналистики, я — на филфаке. Встретились мы летом 1954 года (Боже мой, 55 лет назад!) в университетском доме отдыха в Дубултах, на Рижском взморье. Каждый из нас мог бы сказать об этой встрече словами Осипа Мандельштама: «Я дружбой был, как выстрелом, разбужен».

Андрей — высокий, красивый молодой человек, застенчивый, неловкий, не умел танцевать, а все вокруг были помешаны на танцах, он же был воспитан несовременно — всем девочкам целовал руку, произносил по-старомосковски некоторые слова: грешневая каша, коришневый цвет, булошная, яблошный пирог. Потом-то я узнала, что так говорила его бабушка, которая Андрюшу воспитала. Андрей смотрел на меня восторженно, нежно и робко, как только смотрят мальчики, впервые влюбившись в девочку.

На своей последней книге «Открывая новые горизонты» Андрей Чернышёв написал мне: «Люда, в мои зелёные (годы — Л.С.) ты была перлом, сном, кумиром…». Так он и относился ко мне все годы, пока я не вышла замуж. Мне льстило столь трогательное и восхищённое отношение Андрея, тем более, что этот интеллигентный мальчик был умён и начитан, с ним интересно было общаться. «Всё-таки мы были публикой книжной, а в известном возрасте, веря в литературу, предполагаешь, что все разделяют или должны разделять твои вкусы и пристрастия», — написал Иосиф Бродский как будто точно о нас.

Сохранились две фотографии того времени. Одна — у террасы нашего летнего домика в Дубултах, где мы дружно и весело жили втроём: слева Юля Алиханова, студентка второго курса исторического факультета МГУ, посередине Лиля (фамилии не помню), студентка четвёртого курса Московской консерватории, справа — я. Мы сидим на крылечке, а в ногах у нас, положив голову Лиле на колени, дурачится Андрюша. Снимал нас мой знакомый рижанин — студент, тоже будущий журналист, Игорь Дижбуте, которого все называли ласково просто Диж. Кстати, с Юлей я продолжала общаться и в Москве. У её родного дяди, знаменитого физика академика Алиханяна, была прекрасная библиотека. Из этой библиотеки мы впервые прочли Олдоса Хаксли, Олдингтона и Хемингуэя — «Фиесту», «Иметь и не иметь», «Прощай, оружие». Это всё довоенные издания в отличных переводах. Мы с Андреем Чернышёвым всегда обменивались хорошими книгами, читали их аккуратно и всегда возвращали хозяевам.

А вот вторая фотография, где мы с Андреем в рижском парке у парапета, вышла более интимной благодаря Дижу. Он сказал Андрею: «Ну что ты стоишь рядом с Людой, как солдатик, руки по швам, обнял бы её». И это объятие Андрея стало таким неожиданным и неловким, запрокинуло меня на спину, я едва удержалась на ногах, судорожно ухватившись за руку Андрея. Я засмеялась, а Андрей едва коснулся губами моей щеки — это максимум того, что он мог позволить себе, глядя на меня влюблёнными глазами.

Вернувшись в Москву, Андрей сразу пригласил меня к себе домой на Петровку и познакомил с бабушкой. Вот в его бабушку я влюбилась сразу и навсегда. Мне в жизни не достались бабушки и дедушки, я поздний ребёнок, а мне так всегда хотелось иметь бабушку. Лидия Александровна была не просто Андрюшиной бабушкой, но личностью неординарной, дамой «не из нашего столетья». Она говорила на прекрасном русском языке, не подверженном советскому новоязу, была глубоко верующим человеком — в углу её комнаты всегда у иконы горела лампадка. Лидия Александровна хорошо знала и любила русскую литературу. Как-то она сказала мне о Чехове, которого часто перечитывала: «Чехов — это мой пятый Евангелист». Её подругами смолоду были Елена Сергеевна Шиловская, задолго до того, как она стала женой Булгакова, а также Александра Леонидовна Оболенская, княжна, мать Константина Симонова. Всё это окружало Андрея с детства.

Лидия Александровна меня сразу приветила и полюбила. Я нередко забегала к ней, когда она была одна, без Андрея. Жила я неподалёку — в Малом Гнездниковском переулке. Лидия Александровна рассказала, что Андрюша писал ей из Дубулт восторженные письма о своих чувствах ко мне, чего я никогда от самого Андрея не слышала. Но он почти всё время был рядом: мы вместе ходили в кино, на выставки, в библиотеку МГУ, я его взяла на встречу с Бурлюком в музей Маяковского в Гендриковом переулке, ходили мы и в гости к знакомым Андрея. Помню, однажды были в Хлыновском тупике у молодого Льва Тимофеева, ставшего впоследствии известным журналистом и правозащитником. Андрей познакомил меня с Толей Якобсоном, бурным и очень интересным человеком, тогда он был школьным учителем и только начал заниматься литературной деятельностью. Позже Толя Якобсон стал известным диссидентом, его преследовали власти, ему пришлось эмигрировать в Израиль, где он трагически закончил жизнь. Познакомил меня Андрей и со своим лучшим университетским другом Володей Бонч-Бруевичем, с которым они дружили потом всю жизнь, и ушли друг за другом: сначала Володя, следом за ним — Андрей Чернышёв.

Я тоже представила Андрея своим университетским подругам — красавице Зое Сироткиной, Люсе Мякиньковой, Тане Калинушкиной (увы, всех троих уже нет на этом свете), Тане Соколовой. Девочки были от Андрея Чернышёва в восторге: такой воспитанный интересный несовременный молодой человек. Андрея Чернышёва они всегда предпочитали двум моим поклонникам, которые позже появились на горизонте.

После речи Хрущёва на XX-м съезде КПСС с разоблачением сталинских злодеяний, Андрей открыл мне свою семейную тайну. Его отец Казимир Мечиславович Доброницкий расстрелян в 1937 году, как и дед с бабушкой по отцовской линии. Отец Андрея был известный журналист, библиофил, входил в круг близких знакомых Волошина и Ахматовой. Андрей носил фамилию и отчество отца до тех пор, пока его мама, Нина Георгиевна, не вернулась из лагеря, где провела 8 лет своей молодости, попала она туда 22-хлетней. Вернувшись на свободу, она снова вышла замуж за инженера-полиграфиста Александра Николаевича Чернышёва, очень доброго и достойного человека, который Андрюшу усыновил. Так Андрей Доброницкий перестал быть сыном «врага народа» и стал на всю оставшуюся жизнь Андреем Чернышёвым.

Андрей поведал мне, что он не только не помнит своего отца (ему не было и 2х лет, когда отца арестовали), но даже не знает, как он выглядел. Ни одной его фотографии в доме не осталось: то ли забрали все при обыске, то ли бабушка уничтожила из страха за маленького внука, которого бабушка забрала к себе и воспитывала одна почти до 10-ти лет. С вернувшейся из лагеря мамой отношения у Андрея всегда были напряженными, и маму и папу ему навсегда заменила бабушка. Лидия Александровна мне как-то призналась: «Я очень любила своего мужа, люблю Ниночку, мою единственную дочь, но Андрюшу я люблю больше всех, наверно потому, что это моя последняя любовь в жизни».

В 1957 году я вышла замуж за Андрея Сергеева. Я сразу поехала на Петровку, чтобы самой рассказать об этом Андрюше — он заплакал, но сказал, что все равно мы останемся друзьями. Так и вышло: хотя виделись мы теперь реже, чаще звонили друг другу.

Осенью 1959 года мы с Андреем Сергеевым поехали отдыхать в Коктебель. Сойдя с автобуса, с вещами, мы сразу пошли к Дому Поэта. Нам отрыла Мария Степановна, вдова Максимилиана Александровича Волошина. Мой муж с порога начал читать наизусть «Дом Поэта».

Войди, мой гость, стряхни житейский прах

И плесень дум у моего порога…

Со дна веков тебя приветит строго

Огромный лик царицы Таиах.

Мой кров — убог. И времена — суровы.

Но полки книг возносятся стеной.

Тут по ночам беседуют со мной

Историки, поэты, богословы…

Мария Степановна расторгалась — к ней в то время еще не приходили молодые люди, знавшие наизусть ненапечатанные стихи Волошина. Паломничество к Дому Поэта случится много позже. Мария Степановна предложила нам пожить у нее, пока мы не найдем комнату в поселке, допустила к архиву Волошина. Мы стали ее «новыми молодыми друзьями», как аттестовала нас Мария Степановна. И в один из вечеров на ее кухне я спросила, говорит ли ей что-нибудь имя Казимира Доброницкого. Она сразу оживилась и сказала, что Казик был большим почитателем Волошина и частым гостем в их доме. Казик был очаровательный молодой человек, хорошо воспитанный и образованный, они с Максом его очень любили. И тогда я рассказала, что дружу с сыном Казимира Доброницкого, который ничего не знает об отце и даже не представляет себе, как он выглядел. Мария Степановна немедленно пошла в свою комнату искать фотографию Казика. И вскоре вернулась с любительским снимком отца Андрея Чернышева. Я умолила Марию Степановну дать эту фотографию, чтобы показать сыну, а он непременно приедет к вам, я его уговорю, вернет это фото и лично услышит Ваши воспоминания о своем отце. Что Андрей Чернышев и сделал примерно через год. По-моему, мой поступок не одобрила Нина Георгиевна, мама Андрея, страх в ней сидел глубоко, прошлую свою жизнь она не склонна была вспоминать, она хотела ее забыть. Я же всегда была на стороне правдивой памяти, пусть даже страшной.

Похожий разговор о Казимире Доброницком я однажды завела и с Анной Андреевной Ахматовой. Она сказала: «Да, был такой милый молодой человек, весьма образованный, страстный библиофил, у него были все мои книжки стихов. Меня давно не печатали, и как-то в начале 30-х годов Казик мне с энтузиазмом сказал: «Вот когда мы придем к власти, Анна Андреевна, ваши стихи будут печататься всегда и везде». — «Это значит, что для меня ничего не изменится, потому что вы никогда не придете к власти». И как всегда оказалась пророчицей. Догадывалась ли Анна Андреевна о том, что Казимир Доброницкий был осведомителем НКВД с 1932 года, о чём стало известно из рассекреченных архивов?

Алексей Варламов в книге о Михаиле Булгакове в серии ЖЗЛ тоже ссылается на архивы, из которых следует, что и дед Андрея Мечислав Михайлович Доброницкий, европейски образованный человек, бывший послом в Швейцарии, а в конце жизни директором Публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина, сотрудничал с НКВД. Понять бы психологию этих людей, образованных, способных, интеллигентных, пламенных революционеров, помогавших ЧК, ОГПУ, НКВД. Неужели они наивно полагали, что этот «карающий меч революции», уничтожая миллионы людей вокруг, никогда не обрушится на их головы и их семьи?!

Андрюша попросил меня снять копии страниц из книги Варламова, где говорится о его отце и деде, и прислать ему. Похоже, долго скрывавшаяся от Андрея подлинная семейная история его не только интересовала, но волновала, беспокоила и даже страшила. Может быть, поэтому он не хотел идти на Лубянку знакомиться со следственным делом отца. Но жена его Алла, сама опытная архивистка, уговорила Андрея всё-таки ознакомиться лично с делом расстрелянных родных и осуждённой на восемь лет лагерей матери. Для нежной и ранимой души Андрея это было тяжелейшим испытанием. Но самой виноватой в его глазах почему-то оказалась выжившая мама: из дела Андрей узнал, что она вела себя на допросах не безупречно. И до конца жизни Андрей не мог матери этого простить. В расчёт не бралось, что она, таким образом, может быть пыталась спасти двухлетнего сына. Наши с Аллой доводы, что мы не можем быть судьями этим несчастным людям, потому что сами не проходили через эту жуткую мясорубку и не знаем, как бы вели себя в той ситуации, на Андрея, к сожалению, не действовали. Он так и ушёл не примирённым с матерью. Андрей — невинная и трагическая жертва жестокой советской истории. Такая участь постигла многих детей «врагов народа».

Андрей был всегда трудолюбив, работа и творчество спасали его от всех невзгод. Академическая карьера Андрея Чернышёва — он стал профессором факультета журналистики МГУ, — его преподавательская деятельность не проходили у меня на глазах, об этом я знаю лишь из его собственных скупых рассказов. Я родила дочь и надолго ушла в материнство и воспитание дочери, потому редко видела Андрея. В судьбе Андрея за это время тоже произошли два важнейших события, целиком поглотивших его. Во-первых, он выбрал себе уникальную, умную, добрую и заботливую жену Аллу Азарову, с которой прожил долгую счастливую жизнь. С Аллой легко дружить всем Андрюшиным друзьям юности, мне в том числе.

Во-вторых, он открыл для себя и для русской литературы эмигрантского писателя Марка Алданова, которого самозабвенно полюбил, долго изучал и написал интересные, глубокие статьи, впервые составил его собрания сочинений с собственным развёрнутым предисловием и комментариями. Имя Андрея Чернышёва теперь навсегда вписано в историю отечественной словесности именно в связи с писателем Марком Алдановым.

Андрей написал мне на своей последней книге и такие слова: «Потом вдруг и одновременно мы опять стали испытывать тяготение друг к другу. В тебе открылся новый дар: ты стала интересным и мудрым телефонным собеседником. Благодарю судьбу за твоё участие в моём персональном спектакле». Не так литературно и метафорично, как это сделал Андрей, я тоже благодарю судьбу за то, что он был моим близким другом.

К сожалению, я не исполнила последнюю просьбу Андрея в его 83-й день рождения. Я его поздравила 14 февраля, мы хорошо поговорили по телефону, он мне печально сказал: «Маленький, я умру через неделю». Я обратила его слова в шутку, чтобы подбодрить его: «Мы все умрём, Андрюша, только, в отличие от тебя, не знаем когда». Через час мне перезвонила Алла: «Андрей просит тебя приехать, он хочет проститься с тобой». Мне очень нездоровилось в тот день, да и звал меня Андрей проститься не первый раз, и я не приехала. Андрей Чернышёв умер ровно через неделю! Теперь до конца дней мне каяться и корить себя. Прости меня, Андрюша, я перед тобой очень виновата. Но я уповаю на твоё великодушие, ибо верю вслед за Иосифом Бродским, что

Бог сохраняет всё; особенно — слова

прощенья и любви, как собственный свой голос.

 

Людмила Георгиевна Сергеева, окончила филологический факультет МГУ: филолог, редактор, критик, мемуарист. Двадцать два года проработала редактором издательства "Советский писатель", последние двенадцать лет — в журнале о новых изданиях "Библио-Глобус. Книжный дайджест". Публиковалась в журналах "Дружба народов", "Литературное обозрение", в "Независимой газете". В журнале "Знамя" печатались воспоминания Людмилы Сергеевой об Анне Ахматовой, Н.Я.Мандельштам, Иосифе Бродском, Андрее Синявском, Марии Розановой, впоследствии вошедшие в книгу "Жизнь оказалась длинной" М.:АСТ. Редакция Елены Шубиной, 2019. В 2018 году за многолетнее плодотворное сотрудничество с журналом Людмила Сергеева была удостоена ордена "Знамени".