Литературно-художественный журнал «ЭТАЖИ» в сотрудничестве с издательством «АСТ: Редакция Елены Шубиной» представляет читателям новые книги, вышедшие в издательстве. Сегодня к 90-летию со Дня рождения актера и режиссера Ролана Быкова в «ЭТАЖАХ» публикуются фрагменты из новой книги «Я побит — начну сначала!», дневники Ролана Быкова с комментариями Елены Санаевой.

Ролан Быков (1929–1998) вел дневники с пятнадцати лет и до самого конца жизни. Надо ли говорить, что перед читателем разворачивается история страны, театра и кино, но прежде всего — история уникальной личности, гениального режиссера («Айболит-66», «Чучело», «Телеграмма») и актера («Шинель», «Андрей Рублев», «Проверка на дорогах», «Комиссар», «Служили два товарища», «Письма мертвого человека», «Из жизни отдыхающих», «Мертвый сезон»...). Эта книга поражает своей откровенностью. «Неистовый Ролан», как звали его близкие, вел записи для себя, не думая ни о цензуре, ни о дальнейшей публикации. Перед читателем встает натура страстная, бескомпромиссная — идет ли речь об искусстве или личных отношениях. «Я побит — начну сначала!» — эти слова стали девизом для Ролана Быкова на всю жизнь...

Дневники сопровождают комментарии вдовы Ролана Быкова Елены Всеволодовны Санаевой.

Все чаще возвращался Быков мыслями к «Чучелу». Уж очень больно становилось жить. Он сам начинал чувствовать себя «чучелом». Хотя по основным своим ощущениям и поступкам был из породы победителей. Со скрипом писался сценарий по повести В. Железникова и непростым было построение этого сценария. На студии и при утверждении в Госкино все возражали против сожжения чучела. Это пугало в написанном виде, а тут широкий экран! Масштаб! Быков настаивал: «Без этой сцены снимать не буду». Ему уступили, решив — пусть снимает пока, а потом разберемся. Но вот 15 марта 1982 года сценарий был принят объединением и студией. А дальше сколачивание группы и, главное, поиск детей. Начались кинопробы. Детей сначала искали по школам, потом по подмосковным пионерским лагерям, а затем в Артеке и в «Орленке». За пять месяцев было отсмотрено семнадцать тысяч детей. Все были найдены, кроме Лены Бессольцевой. В какой-то момент он сказал: «Я неверно ищу героиню. Мне нужна наивная, добрая, с распахнутыми глазами. А наивность и доброта сегодня под ударом. Их надо отстаивать. Нужно мужество и сила характера». Он вернулся к отвергнутой им Кристине Орбакайте. Попробовал ее еще раз. Она была под номером 342 в первой тысяче детей. При утверждении кинопроб осталось четверо, и все — замечательные. Николай Трофимович Сизов, директор студии, сказал: «С девчонкой тебе повезло». Никто даже не спросил, с которой из четырех. Остальные тоже были хороши. Но Кристина интереснее всех. Было одно «но» — ее мама Алла Пугачева. На студии еще свежа была память о картине Стефановича, которая потом снималась с Софией Ротару. Быков сказал: «Маму я возьму на себя». Но когда в начале съемок Кристина упала и сломала руку, встречу с мамой ожидали в большом волнении. Слава богу, перелом был легкий, мама все поняла и не возражала против дальнейших съемок. На роль дедушки Быков пробовал несколько актеров, дважды пробовался сам, а потом утвердил Санаева. Я была счастлива — и в предвкушении их совместной работы готова была отказаться от роли учительницы, лишь бы сыграл отец. Мама моя негодовала: «Что за семейственность!» Когда приехали забирать отца на съемку в Калинин (теперь Тверь), он не мог встать, прихватило сердце от нелегких разговоров с женой. Ждать, пока поправится Санаев, не могли. Фильм начинался с его проходов по городу. Первые числа сентября, то, что в кино называется «уходящей натурой». К счастью, согласился сыграть деда Юрий Никулин, очень интересно работавший в кино. От Балбеса до главной роли в картине Алексея Германа по повести Константина Симонова в фильме «Двадцать дней без войны» — диапазон впечатляющий. Итак, два с половиной месяца натуры в Твери и два с половиной в Москве в павильонах «Мосфильма». Пролетело это замечательное время мгновенно. А дальше счастье кончилось и началась Голгофа. М.И. Ромм, к которому в объединение пришел работать Быков, говорил режиссерам: «Мало снять картину, надо еще быть ее лоцманом. Надо потрудиться, чтобы продолжить ей путь к зрителю». Эти слова и были руководством к действию. Михаила Ильича Ромма Быков считал своим учителем в кино. Быков из картины ничего не отдал. Ни клеточки не вырезал, как ни выкручивали ему руки. Но об этом позже.

{…}

Быков начал готовиться к серьезному бою за «Чучело», ибо началось серьезное удушение картины. Надо было искать единомышленников. Главное для него было доделать картину и сделать перезапись. Так как в неперезаписанном виде она существует в лучшем виде на двух пленках, это значит, ее никому нельзя вне студии показать. Он для себя решил, пусть положат на полку, как «Комиссар» или «Операция “С Новым годом”». Придет ее черед, важно, торговаться за поправки, сцены, собирать силы, общественное мнение...

{…}

Н.Т. Сизов угрожал Быкову, что он как директор студии запретит пускать его на «Мосфильм» и, если он сам не хочет сократить картину (что будет лучше), это сделают за него другие. На это Быков сказал: «Вас, очевидно, Николай Трофимович, дезориентирует мое скромное звание заслуженного артиста. Вы меня поставили куда-то в конец очереди. Но я там не стою. И картину защитить сумею. А в монтажную никто ко мне не войдет. Приказ ваш о моем недопущении стоит недорого, десятка. Я заплачу. А если кто-то войдет в монтажную — убью. И говорю заранее — чем. Монтажным прессом». (Пресс для склейки пленки — довольно тяжелая вещь.) Когда последний раз Быков был вместе с Н. Сизовым у Ф.Т. Ермаша — председателя Госкино СССР, то, пытаясь быть более демократичным, Филипп Тимофеевич в разговоре, нажимая на Быкова, подпускал матерок, а Быков в «пылу» как аргумент стал подпускать его тоже. Когда вышли от Ермаша, Быков сказал Сизову: «Как-то я в пылу перебрал». На что Сизов сказал: «Нет, почему, все нормально. У тебя были аргументы». Понять этих людей можно, их партбилеты лежали в Московском городском комитете партии, которым руководил член Политбюро В.В. Гришин, который сказал: «Не хотел бы я, чтобы картину увидел мой внук». Но ради этого убивать картину Быков не согласился. Пришлось писать письмо Андропову. Это письмо, короткое и ясное, смысл которого заключался в том, что картина нужна государству и защитить ее может только государство, Юрию Владимировичу передал его первый помощник — генерал Шарапов. Ю.В. Андропов, лежа в больнице ЦКБ, сказал: «Надо помочь Быкову». Дальше действовал Шарапов. В день премьеры за несколько часов мы примчались в Дом кино, прошел слух об отмене премьеры. Все в порядке — афиша висит. Премьера была в двух залах. Шарапов пришел с помощником К. Черненко — Л. Печеневым. Они смотрели картину в Белом зале. Когда не стало вскоре Андропова и жизнь «Чучела» была на волоске, Печенев стал помогать (Черненко ненадолго встал во главе государства). А дальше она сама завоевывала пространство.

13–14.09.84 г.

Но я все-таки верю в саму картину и больше верю в нашего зрителя. Картина сама постоит за себя, как не раз уже делала. Давай! Родное мое «Чучело» — вывози! Давай, моя хорошая! Моя дорогая! Драгоценная!

Картина вышла одновременно с фильмом И. Гостева «Европейская история». Всесоюзная премьера — это значит 1200 копий, реклама по городам, на TВ, радио и все сеансы в кинотеатрах. Внахлест вышла картина Э. Рязанова «Жестокий романс». Картина «Чучело» была под сильным ударом в прокате. Но она, «ласточка», как ее называл Быков, при печати в 450 копий (потом к 350 еще допечатали) собрала 17 млн зрителей. А если бы не было кое-где запретов (на Украине, в Башкирии и т.д.), собрала бы гораздо больше.

18.09.84 г.

С 17-го сентября картина вышла в одиннадцати кинотеатрах. Вышла тайно, тихонечко — ни рекламы, ни сообщений в газетах, ни афиш, ни стендов по городу. Звоню — в чем дело? Объяснили — дело в том, что не знали, придут ли с фабрики копии. Копии пришли, но прокат перестраховался. В результате — «инкогнито»: в «России» — 10.30 и 21.00 — ползала. В «Центральном Детском» аншлаг только на 15.00.

10.11.84 г.

«Советская культура» выступила и во второй раз — напечатала учителей: «Это сгущено». Барабаш борется с картиной. Интересно — сам или чья-то интрига? Подонок Капралов — трусит и еще больше теперь струсит! Вот суки-то! Предпринимать или не замечать? Что там такое Барабаш? И он ли? А что если попросить «Культуру» выступить в газете? А что если послать Барабашу справку? А может нас...ть? Огорчает ли меня это? Вовсе нет. Они делают на «Чучеле» свой маленький политический бизнес. Да, но ведь они поддерживают самую темную, самую гнусную, самую непонимающую часть зрителя. Это же безмозгло! Это не политика, а обывательщина! Это им зачем? Я понимаю, что Барабаш, как профессиональный человек в «ефтом» деле, решил найти позицию этой газете, которая потеряла все, что было и чего не было. Выбрал позицию «поправей» — оно всегда лучше. Но тут уже упрямство! Тут уже амбиция. Не солидно эдак-то солидной газете.

15.11.84 г.

Суета продолжается. Можно сказать, что год потрачен на борьбу за фильм, за его понимание, за зрителя и прессу. Конечно, все это для меня не бесполезно. Это все же деятельность, и, как всякая деятельность, она дала новый материал, новые знания, которые требуют осмысления. Восприятие зрителя совсем не однозначно и вовсе не такая ясная вещь, как мне представлялось, когда я думал о «Чучеле».

Среди взрослых: 1. От полного отрицания (тупого) до полного (часто глубочайшего) понимания и восторга (притом в обоих случаях есть и неглубокое, даже неверное понимание смысла и содержания). 2. Среди детей: отрицания нет, но: а) есть восторг и понимание, как у взрослых; б) есть неприятие героини — дура; в) есть даже тоска по такому классу (они же дружат!); г) есть некоторое безразличие и непонимание. В большинстве, в подавляющем количестве — приятие фильма, одобрение и восторг. Смотрят по одному, два, три и даже восемь раз (из письма). Письма читать — одно наслаждение. Письма интересны и содержательны, даже ругательные, по ним многое видно. Действительно, интересен совет Аверина из МГК ВЛКСМ: написать книгу о «Чучеле» и зрителях. Хорошо бы, чтобы вместо стихов это было бы первым, что напечатала «Юность».

В конце 1984 года Быков уехал в санаторий. Там и начал эту тетрадь (Красная тетрадь 1984–1985, ред). Накопившаяся усталость, напряжение борьбы за фильм «Чучело» вылились в вялотекущий бронхит. Впервые за двенадцать лет Быков купил путевку и отбыл в Сочи. Сын учился, и я не могла составить мужу компанию. Он взял с собой пишущую машинку, дневники, наброски сценария «Поцелуй на прощание». Перезванивались мы почти ежедневно. Но тем не менее через две недели он сорвался из санатория и прилетел домой. «Ты даже можешь со мной не разговаривать, главное, чтобы я знал, что мы рядом». И потекла прежняя жизнь с ее хлопотами, волнениями, непрекращающейся работой. В очередной раз Быков пытался организовать свою жизнь без лишних дел, лишней работы, все спланировать. Но мешало этому, по его мнению, легкомыслие (ему всегда казалось, что легче сделать, чем отказаться) и привычка все делать одновременно: сниматься и снимать самому, писать, выступать, записывать пластинки, вести передачи. Это подчас приводило к тому, что «поезда сталкивались», по его выражению, копились усталость, разочарование. Он как-то одно свое письмо подписал: «Твой Ролмул». Это была констатация его десятижильности, а порой, может быть, и упрямства в решении тех задач, которые он перед собой ставил. Год 1985 — год Быка. «Каким он будет, мой год, я ведь Быков», — пишет он в дневнике. Тем временем картина «Чучело» не сходит с экранов страны, продолжая завоевывать республики и регионы. И хоть в Крыму один партийный начальник обещал Быкова посадить, если он приедет, добралась картина и до Крыма. Семнадцать миллионов зрителей посмотрели фильм при пятистах с небольшим копиях. Быков, помня слова своего учителя М.И. Ромма о том, что надо быть лоцманом своей картины, использовал любую возможность, чтобы как можно большему числу людей показать «Чучело», рассказать о картине, чтобы на возглас тех, кто не принимает его работу, восклицая «Это не наши дети!», найти аргументы, сделать этих зрителей своими союзниками. «Нет, это все наши дети, но они обделены нашей любовью, заботой, вниманием, воспитанием», — убеждал не без успеха Быков. Для журнала «Юность» была написана статья «До и после “Чучела”», за которую Быков получил в журнале премию имени Бориса Полевого, многолетнего главного редактора «Юности». И действительно, жизнь разделилась на время до и после. Судьба картины еще больше вовлекла его в вопросы школы, образования, искусства для детей и юношества. Дружба с консультантом картины Артуром Владимировичем Петровским, академиком, автором психологического словаря, свела его со многими педагогами-новаторами, которые по своей судьбе были «чучелами». Работая с журналистом «Литгазеты» А. Сабовым над проектом «Европейский групповой портрет», Быков, человек далекий от политики, стал интересоваться проблемами мировыми. Знакомство с академиком Велиховым привело его на Конгресс мира в Данию. Наша страна, названная президентом США империей зла, по убеждению Р. Рейгана подлежала уничтожению. Что мог думать об этом сын человека, прошедшего три войны? Быков видел многие беды своей страны, но он любил ее горькой любовью и не мечтал о капитализме для нее, а, как многие люди его поколения, хотел видеть социализм с человеческим лицом. Беседы с такими серьезными учеными, как Велихов и Раушенбах, давали пищу его уму, формировали планетарное мышление.