Литературно-художественный журнал «ЭТАЖИ» в сотрудничестве с издательством «АСТ: Редакция Елены Шубиной» представляет читателям новые книги, вышедшие в издательстве. Сегодня к 85-летию со Дня рождения актера и режиссера Михаила Козакова в «ЭТАЖАХ» публикуются фрагменты из новой книги «Михаил Козаков: «Ниоткуда с любовью…», воспоминания друзей (автор-составитель Елена Тришина). Мы предлагаем для прочтения воспоминания Олега Меньшикова и Михаила Барышникова.
Михаил Козаков (1934–2011) — известный актер («Убийство на улице Данте», «Выстрел», «Здравствуйте, я ваша тетя!»), режиссер («Безымянная звезда», «Покровские ворота»), автор поэтических программ по произведениям Бродского, Пушкина, Тютчева, автор книг «Рисунки на песке» и «Третий звонок». Автор-составитель книги «Михаил Козаков: «Ниоткуда с любовью» Елена Тришина — журналист, редактор и близкий друг М.М.Козакова. «Он всё о себе сказал сам. Но мне захотелось сейчас поговорить о нем с людьми, которых он любил, кто вспоминает откровенно и просто, без лишней патетики о Мише–Мишке–МихМихе–ММ...»
Мы живем для воспоминаний,
пока, разумеется, еще живем.
Михаил Козаков
Олег МЕНЬШИКОВ
(актер, режиссер. Художественный руководитель Театра им. Ермоловой)
МихМих
Как-то в коридоре Мосфильма я повстречал режиссера Серёжу Соловьёва.
— Что в тоске? — спрашивает. Я рассказал. — Так тебе нужен шпаликовский мальчик середины пятидесятых?
— Вот-вот, — с надеждой подхватил я.
— Не ищи. Таких нынче нет, — успокоил меня Соловьёв.
Однако, слава Богу, один нашелся. Случай! Моя жена в каком-то фильме Киевской киностудии про партизан, который показывали по телевизору, обратила внимание на одного парнишку. И записала фамилию — Меньшиков. Мой ассистент по актерам Наташа Коренева узнала: студент Щепкинского училища, только что снялся в «Родне» у Михалкова. Наутро в нашей киногруппе появился паренек с очаровательной улыбкой, невысокого роста, в туфлях на каблуках и с часами, на циферблате которых был изображен красный Кремль. Ну, Кремль так Кремль. Зато глаза сообразительные, заразительный хохоток, не тронутый бритьем пушок над верхней губой. А когда они вместе с Таней Догилевой сыграли первые же реплики на пробе, мы с оператором Немоляевым облегченно вздохнули: у нас появился актер, без которого бы не было нашей комедии.
Михаил Козаков
Я знаю, что Михаил Михайлович (а я его звал МихМих) ко мне потрясающе относился. Он впустил меня в мир, который не многим открывается даже по истечении многих лет. Просто ввел туда. Подарил любовь к литературе. В его исполнении — блестящего артиста, обладающего феноменальной памятью, большого знатока поэзии — я впервые услышал «Реквием» Ахматовой. Запомнил, как он читал. Для меня это было открытием.
Помню его Кочкарёва в замечательной «Женитьбе» Эфроса. Он был потрясающий. И их дуэт с Ольгой Яковлевой! Там вся команда была необыкновенная!
Я до сих пор всем рассказываю о Козакове. Хорошо помню его квартиру на Гиляровского, в которой встретил буквально всех замечательных людей того времени. Сейчас ведь никто уже не знает, кто такой Эйдельман, кто такой Свободин, стали забывать, кто такой Гердт. В его доме я познакомился с Юрой Башметом, с Валерием Фокиным, который потом позвал меня в Театр Ермоловой, в мой первый заход. Я был счастлив в компании этих людей, слушал их разговоры.
Козаков таскал меня за собой всё время. Раздавался его телефонный звонок, он даже не спрашивал, что я делаю: «Приезжай!» — и всё! Иногда я приезжал, когда дома были только они с Региной. Он ставил нам пластинку с божественной музыкой — фортепьянным концертом Горовца. Мы смотрели фильмы, которые никто еще не видел, у них единственных из моих знакомых был тогда видеомагнитофон.
Словом, у меня была общеобразовательная школа, театральный институт и МихМих Козаков, который стал моим университетом. Потому что все книжки, запрещенные в то время, вся поэзия, всё вольнодумное и талантливое шло через него.
Артист — профессия зависимая. И если я впитал в себя что-то такое, что не ограничивается только рамками профессии, а просто называется высоким словом «жизнь», то это, конечно, МихМих. Меня многие учили профессии, но так расширить ее понимание, далеко выходившее за рамки восприятия этого слова, смог только Козаков.
И это не только «Покровские ворота». Козаков открыл мне целый мир, за это я буду вечно ему благодарен. И если есть в моей жизни Учитель, то это, конечно, МихМих.
Потом на многие годы мы с ним как-то потерялись. Он даже обижался, выговаривал мне во время встреч, что мы мало общаемся. А вот когда его не стало, и чем дальше он сейчас уходит, тем ближе для меня становится. Я о нем сейчас часто вспоминаю. Жалко, что не досидел с ним, не дослушал… Мы ведь с Региной иногда хохотали, как сумасшедшие, когда он принимался читать стихи, считали это даже занудством. А сейчас думаешь: сколько упущено...
Когда Регина увидела меня в каком-то фильме и порекомендовала Козакову, он не утвердил меня сразу. Он уже был измучен поисками Костика, у него были десятки претендентов. И я помню, как потом он пришел в Щепкинское училище, где учился его сын Кирилл. И вот я иду по двору, здороваюсь с ним, он на меня изучающе смотрит, с фразой: «На ловца и зверь бежит». Мы перекинулись взглядами…
Потом были пробы. После этого он позвал меня к себе в кабинет и стал нервно ходить из угла в угол. Я не мог понять, что с ним происходит. Он стал узнавать про мои планы. И стал повторять: «Главное, чтобы утвердил директор Мосфильма Сизов» (я одновременно пробовался у Ю.Райзмана. И был утвержден). И МихМих стал воевать с Райзманом. А я что мог выбрать? Конечно, я выбрал Козакова, хотя мне все вокруг говорили: «Ты с ума сошел? Это же Райзман! Герой Соц. труда, лауреат Ленинской премии!» А мне что? Какая разница? Мне же девятнадцать лет!
Юрий Яковлевич — ревнивый был, как и все режиссеры, и он пошел к Сизову с требованием запретить мне сниматься на Мосфильме в течение двух лет — такая тогда мера наказания была. И Сизов мог запретить. Но МихМих нападал: «Я тоже, между прочим, народный артист! И лауреат Государственных премий!» В общем, какими-то правдами-неправдами договорились они мирно, и я стал сниматься у Козакова.
Как уважительно, как деликатно к нам, молодым, относились во время съемок мастера: Пилявская, Ульянова, Равикович. Все интеллигенты, как и сам Козаков.
Режиссер — это же интонация. Кто ее создал? Козаков.
Тогда мне казалось, что у нас с Козаковым колоссальная разница в возрасте. Но если приходилось выбирать: идти ли на тусовку со своими ровесниками, или идти к Козакову, я, конечно, выбирал его. Потому что там меня неизменно ожидали необыкновенные знакомства и сюрпризы от него и от Регины, которая потрясающе готовила.
На съемках «Покровских» со мной произошел удивительный случай. Леонид Сергеевич Броневой, как известно, очень сложный человек. Его все побаивались, старались не вступать в контакт. И вдруг Леонид Сергеевич пригласил меня после съемок к себе домой на ужин! Это было потрясающе! Потому что я увидел Броневого совсем не таким, каким его все знали на площадке. У него была потрясающая жена. Было очень вкусно. Броневой расслабился и рассказал мне про свою юность актерскую, как он играл во дворе в домино на деньги, чтобы купить кефир для больной тетки.
Я уверен, что он мне тогда рассказывал вещи, которые до этого не рассказывал никому. Что это было, я не знаю. Я, участвуя в этом козаковском фильме, почему-то заслужил такое доверие. Мы с Леонидом Сергеевичем курили Camel, попивали виски, что было в то время совершенной редкостью. Я очень быстро окосел, потому что никак не мог понять, как же так? Со мной? Броневой? Я запомнил на всю жизнь, как, прощаясь, в дверном проеме стоял Леонид Сергеевич со своей женой, и они мне махали руками вслед. Это была картинка. Это было превращение Броневого в совсем другого человека.
А на следующий день последовала потрясающая реакция Козакова, когда я ему рассказал об этом ужине. Он не мог поверить, что я вот так запросто был у Броневого, ужинал и выпивал с ним, потому что сам он никогда в жизни не был в его доме.
У Козакова была какая-то неуемная энергия: ему не давали делать спектакли — он делал фильмы. Он предпочитал быть независимым, потому и ушел в кино. Не давали делать фильмы — он делал что-то на радио. Не давали снимать то, что он хотел, — он делал басни. Не давали басни — он придумывал с Бутманом концерты. Не давали этого — он озвучивал мультфильмы. У него было свое видение всего.
А какие потрясающие книги он написал! Я же их могу бесконечно перечитывать! Я могу их открывать на любой странице и читать, не отрываясь! Любой интеллигентный человек просто обязан держать их на своем прикроватном столике. Это замечательно написанные литературные произведения.
И наверняка были обстоятельства, когда у него опускались руки. Конечно! И нельзя сказать, что он был веселого нрава. Но в нем была действительно неуемная энергия!
Я по натуре более веселый человек. А в МихМихе какая-то постоянная хмурь была. Не негатив, нет, но лоб его был всегда отягощен раздумьями.
Больше в работе мы с ним, к сожалению, не встречались. И он даже на меня обижался, потому что я крутился в своем ритме. Не склеивалось у нас с ним. Но мне достаточно было, что мы поработали в «Покровских воротах». Да и не с «Покровскими» у меня жизнь была связана, а с Козаковым. Была такая планета, на которой мне разрешили поселиться на какое-то время.
Это был подарок судьбы. Мне было всего девятнадцать лет, я тогда до конца не понимал, с кем рядом нахожусь, но, слава Богу, я всё это впитывал в себя. Могло же быть и по-другому!
Летом 2017 года мы сделали проект в нашем театре «Кино на сцене». Когда придумывали, с чего начать, сомнений не было — первым опытом должен стать сценарий «Покровских ворот». Мы выставили на сцене пюпитры, я читал от автора, Миша Ефремов — за Велюрова, Юра Стоянов — за Хоботова.
Мы знали, что зрители любят этот фильм, но чтоб настолько! И через столько лет! Был такой ажиотаж, билеты раскупили задолго до спектакля. Зрители подпевали, реагировали на каждую реплику, подсказывали артистам текст. Игра проходила в атмосфере полного счастья. И я понял: это наша дань памяти Козакова, мое посвящение ему.
Михаил Козаков создал остров, на который хочется всё время возвращаться. У кого-то такой остров существует в детстве, у кого-то позже. Для меня это — «Покровские ворота».
Михаил БАРЫШНИКОВ
(артист балета, балетмейстер)
«Мы люди одного круга, мы оба — ленинградцы»
Я мог жить в Москве без транзистора и со слов театральных завсегдатаев узнать, что, например, вчера Михаил Шемякин у себя в мастерской в Париже принял Михаила Барышникова и тот читал присутствующим стихотворение Бродского. В сентябре восемьдесят девятого я вместе с коллегами-артистами приехал в Америку на гастроли. Мой старый знакомый Роберт Де Ниро пригласил нас пообедать в ресторан, кажется, на 5-й авеню. Он был одним из совладельцев этой харчевни. Другим был Михаил Барышников. Роберт познакомил меня с петербуржцем Мишей. Нашли, как говорится, время и место увидеться друг с другом два бывших ленинградца.
Итак, был этот недлинный ланч в Нью-Йорке. Говорили о театре Льва Додина, о его спектакле «Братья и сестры», которым восхищался Барышников, об Иосифе Бродском…
Михаил Козаков
В Нью-Йорке мы встречались в нашем с Романом Капланом ресторане «Самовар». Козаков был с Региной. Я немного знал его по каким-то рассказам Регины, по нескольким фильмам, некоторым его интервью и записям его выступлений. Я помню его роль в фильме «Человек-амфибия». Я никогда не присутствовал на его поэтических выступлениях, никогда его в театре не видел. Но я знаю, что он был человеком высокой культуры. Это было понятно из разговора.
Да, у нас есть имя, которое могло бы нас объединить, — Иосиф Бродский. Михаил постоянно забрасывал его пленками со своим чтением стихов. И Бродский, помню, говорил при этом: — Ну вот, опять! Еще одно послание от Козакова!
Я уже давно уехал и поэтому не видел его творческого роста. Но во всех разговорах его очень ценили как личность, личность не самую обычную, с комплексами и проблемами. Но очень увлекающую своим отношением к русской литературе, к русской поэзии. Это было очевидно. Так что его встречи там со студентами, актерами были невероятно увлекательными и интересными. Мне рассказывали об этом те, кто присутствовал на его вечерах. Но всякое рассказывали. Многое зависело от его состояния в данный момент. Он был уже не совсем здоровым во всех отношениях, я думаю. Я не смею говорить об этом, потому что впрямую я этого не видел, могу судить только по рассказам очевидцев. Что же мне было вникать в это — я же человек со стороны. Не мне об этом рассуждать. У каждого есть свои причины для этих всех побед, и этих всех бед.
А в Израиле мы встречались, когда он зашел после моего спектакля за кулисы вместе со своей новой уже женой. Мне, к сожалению, не припомнить подробно, о чем мы говорили. Но точно — о жизни. Про местную жизнь. Он рассказал о своих театральных опытах в Тель-Авиве. И он уже собирался обратно в Россию.
Во время гастролей его балета в Израиле я зашел к Барышникову за кулисы выразить свое восхищение и увидел безмерно уставшего человека в халате, небрежно накинутом на голое тело. Я знаком с балетными, сам в детстве учился недолго в хореографическом, но тогда меня просто поразили его ноги — рабочие ноги артиста балета — раздолбанные, в шрамах, со вздутыми венами и сбитыми пальцами...
Михаил Козаков
Стал говорить об общих знакомых по Ленинграду. К тому времени я его видел только в некоторых отрывках по телевидению, он был мне интересен, хотя по отрывкам, естественно, очень трудно судить об актере. Он действительно был уважаемой и почитаемой личностью.
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи