С прискорбием сообщаем, что 8 мая в 16.30 скончалась Ирэна Орлова (Ясногородская) — педагог фортепьяно, музыкальный терапевт, редактор «Музыкальной гостиной» в литературно-художественном журнале «Этажи».
Ирэна Орлова вошла в редакцию журнала практически на самом старте, осенью 2015-го года, и сразу стала активным участником всех журнальных дел, приняв свою новую должность — редактора рубрики «Музыкальная гостиная» — не номинально, а с полным энтузиазмом и самоотдачей. Ирэна сразу приняла журнал как свое детище, наравне с его основателями, беспокоилась о проблемах и радовалась победам. Под ее руководством рубрика стала популярной и привлекательной интернет-гостиной для многих профессиональных музыкантов и любителей. За два года она успела сделать 14 незабываемых, ярких интервью с известными музыкантами нашего времени. Эти беседы получили высочайшую оценку читателей, а Ирэна стала Лауреатом ежегодной премии "Этажей". Приводим полный список ее работ для журнала:
Полина Осетинская: «Я долго воспитывала свою аудиторию»
Композитор Валерий Арзуманов: "Свою ноту я уже нашел"
Дмитрий Маслеев: "У меня нет никаких ритуалов перед выходом на сцену"
Николай Луганский: "Мне удается скрывать свой страх"
Леонид Десятников: «Почему вы решили, что я дезориентирую слушателя?»
Андрей Борейко: «Сегодня мы являемся свидетелями агонии дирижёрского ремесла»
Гленн Гульд: путешествие в Россию
Сегодня мы должны играть, как кошка мяукает — мяу, мяу...
Гофман, Гершкович и гармония по Шёнбергу
Рахманинов сказал мне, как играть сонату
Его спасла одаренность. О пианисте Сантьяго Родригесе
Люка Дебарг: «Музыка — это пространство между нотами»
Одиннадцать вопросов сыну композитора Локшина
Не стало нашего друга, человека, которого мы очень любили.
Без неё наши жизни и сам наш журнал будут какими-то другими, и нам пока трудно осознать всю необратимость этой потери.
Ирэна была трудягой, была человеком, полностью отдавшим себя музыке. Работать преподавателем фортепьяно она начала в 15 лет и работала буквально до последнего дня: в понедельник вечером у неё был последний урок, а во вторник утром она поехала на плановую операцию, ставшую для неё роковой.
Ирэна выросла в послевоенном Ленинграде и в юности была частью ленинградского андеграунда, на многие десятилетия сохранив дружеские отношения с талантливейшими литераторами, художниками, композиторами, театральными режиссёрами, ставшими гордостью русской культуры. Крупнейшие композиторы посвящали ей свои музыкальные произведения. Крупнейшие поэты посвящали ей свои стихи. Знаменитое стихотворение Елены Шварц "Танцующий Давид" посвящено ей...
Уехав в 1980 году в Израиль, Ирэна стала там одним из пионеров музыкальной терапии. Работала с тяжелейшими больными в психиатрической клинике. В 1986 году Ирэна с мужем — выдающимся музыковедом Генрихом Орловым — переехала в США и начала преподавать в знаменитой Levine School of Music, вырастив целую плеяду прекрасных музыкантов. В дополнение к преподавательской деятельности, Ирэна с Генрихом основали небольшое издательство, в котором вышли книги авторов, запрещённых в Советском Союзе, включая первое издание стихотворений Леонида Аронзона.
Её уход был для нас неожиданным. Осложнение после операции на сердце оборвало её жизнь. Невозможно "подготовиться" к уходу близкого человека, но она ушла так внезапно, что не хочется принимать этот уход, не хочется осознавать его неизбежность. Не стало человека настолько яркого, настолько жизнелюбивого, настолько живого, что в это просто невозможно поверить. Кажется, что можно набрать её номер или написать ей в мессенджере, и она ответит — посмеётся над абсурдностью самой мысли о её смерти. Кажется, что она здесь, с нами. Возможно, так оно и есть, и она действительно с нами, и будет с нами навсегда. И мы всегда будем хранить её в наших сердцах, в нашей памяти, в наших душах. И благодарить судьбу за то, что нам повезло знать и любить её — и что эта любовь была взаимной.
Игорь Курас:
Вся моя последняя книга стихов связана с Ирэной. Там три части: "Авиатор", "Араукария" и "Арка", — и все три написаны "по следам" наших разговоров с Ирэной о жизни, о смерти, о судьбе — и, конечно, о музыке. Ирэна в шутку говорила, что я должен обозначить её как соавтора. Я смеялся: нет, так это не работает. А сейчас понимаю, что работает — и работает именно так: человек живёт не в пустоте, а в окружении других людей — и именно эти люди, особенно самые яркие из них, вольно или невольно становятся соавторами нашей жизни и всего, что мы делаем в ней.
Это стихотворение из "Авиатора" Ирэна особенно любила и ценила. Я перечитываю его сейчас и вижу, сколько много здесь Ирэниного. Как оно сплетено с моим, "сплавлено". И это сплетение, этот сплав невозможно уже нарушить. И смерть бессильна перед ними. И вчера, забрав Ирэну с собой, смерть всё равно проиграла, ведь Ирэна будет продолжать жить и в этих моих строчках, и в строчках других поэтов, которым посчастливилось её знать, и в картинах художников, друживших с ней, и в звуках музыки её учеников — везде, повсюду, всегда.
Это поражение смерти, а значит, торжество жизни — и есть бессмертие.
***
Подари мне небо, когда подойдёт мой день —
с облаками, нелепо надвинутыми набекрень
на вершины холмов
(наподобие моцартовского парика).
Пусть будут только вершины в небе — и облака.
Долго шёл я вдоль берега
пока не понял, что берега нет.
Видел прожилки листьев,
заметные лишь напросвет;
слышал звуки жизни в траве
и рокот огромных вод;
летал высоко,
но не мог понять покорителей всяких высот.
Мне открылось такое, что вряд ли доступно всем:
голоса ушедших, небесный курсив
и смычок в росе;
страх посмотреть вперёд —
боязнь обернуться назад;
и блаженство видеть то,
что видно только закрыв глаза.
Я потратил время на всякую ерунду,
но у жизни нет перемотки и кнопки undo —
и теперь растраченный каждый бесценный миг
невозможно вернуть или выдать за черновик.
Подари мне небо, когда подойдёт мой час:
всё приходит в тонику — это всего лишь часть,
где парик снимает Моцарт
и Чарли бросает трость,
и забыв про шлем с разбитым стеклом,
можно в небо войти, как гвоздь.
Хорошо, когда есть салфетка, бокал шабли,
на террасе музыка, десять ступенек в сад —
но закат последний будет вот-вот разлит,
наступает время снова лететь назад.
И устало скажешь жестом простым: домой —
подразумевая небо над головой.
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи