* * *
Редеет со лба, за висками... они
лишаются раньше убранства.
И видишь сквозь лес новостроек огни:
редеют уже и пространства.
Все реже знакомых, все меньше друзей
встречаешь на просеке гулкой —
зашел в краеведческий будто музей,
а не на обычной прогулке.
А дальше поедет за ниточкой нить:
сосед, парикмахерша, слесарь...
Спохватишься: некому больше звонить!
И кабель провайдер отрезал.
Потянутся долгие ночи и дни...
И в окна не тополи трутся,
кругом обступив —
новостройки одни,
и ждут, как родня...
И дождутся.
Телефон
У Фархада Хайдарова был телефон.
— Это кто говорит?
— Это Слон,
а со мной еще Пимен и Бяшка!
— Как всегда: полседьмого, стекляшка?
Шли в пельменную у заводского пруда,
где, бездонна, стояла, как время, вода.
Задыхаясь, безбашенно храбры,
пропускали сквозь юные жабры!
Через год телефон и моим провели —
только был я с другого припёка земли,
и молчал аппарат, будто помер,
лишь бумажный топорщился номер...
Ты ладошками, мама, как лампу, потри,
и верни меня вместе со всеми:
и Фархада, и Пимена из-под земли,
и наш пруд, обмелевший, как время…
* * *
Помнит хрупкая девочка вся помещались в горсти
а сейчас он не может и рук за спиною свести
впрочем дело-то даже не в этом а главное в том
что не хочется вечером в этот нерадостный дом
неприятны привычки ее и как спичка любой
взгляд косой или слово кривое какая любовь
а потянешь за нить неизвестно что вытянешь как
бросил с сыном в четвертом а тестю ответил мудак
это что-то другое не знает он что это что
как не носит но выбросить тоже не может пальто
Помнит был франтоватый забавный росточком хоть мал
и шутил представляясь что звать его тоже Ямал
обнимал только дверь открывала кета на пару
на столе остывала когда он ее на полу
а сейчас ощетиненный вечно в айфоне сопит
а потом отвернется и хоть притворился б что спит
иногда и подумаешь грешная боже ж ты мой
лучше б он вечерами и не возвращался домой
да какая любовь просто кончились силы и прыть
просто некуда плыть да и не за кем плыть и не хочется плыть
* * *
Если в очках для близи смотреть вдаль:
только фигурки. А что там — апрель? февраль?
Утро ли брезжит? Брызжет ли непогода?
Город какой в окне? И какого года?..
Если коньяк хорош, то уж после двух
в воображенье зренье мое и слух.
Ты ли мне шепчешь, дышишь в плечо: люблю.
Руку целую? Или сквозняк ловлю?..
* * *
За пальмовой рощей/ еловой чащей
светлеет лицом заря.
Какая разница — где встречаешь
первое января?
И на лыжне и на пляже пусто,
свет прогоняет тьму...
Но не пропить мастерство/искусство
быть везде одному.
Гильзы копченые из-под салютов,
выжженные круги...
Псов и ворон не тревожат люди —
только мои шаги.
Снега скрип или песка под пяткой —
разницы, в общем, нет.
С кем я, наивный, играю в прятки?..
В тень отступает свет.
* * *
В одно большое слово слиплись,
неотделяемо и слитно,
проходят утраночидни.
На горизонте гор не видно,
хотя я знаю: есть они.
И море — есть! Я даже слышу
сквозь ветер, шарящий по крыше,
сквозь листья пальм и сон, когда
вздыхает долгая вода...
Но снова крутятся повторы
про горечь кофе, глупость ссоры...
В тумане всё... Трешь по виску,
и — по песку туда, где горы,
по непросохшему песку.
* * *
Старый репейник встал на тропе, как дед Пыхто,
возле крыльца высохшими семенами бренчит крапива...
А ведь пока не толкнул калитку, казалось, что
нет, ничего не кончилось,
молоды все и живы:
пробует сын молотком по гвоздю, а тесть
ладит парник, теща поливает жимолость, флоксы, левкои...
Счастье не то, чтобы где-то, оно прямо здесь — есть
борщ на веранде с зеленью, красное пить сухое.
Солнцем, дождем облизаны бревнышки...
И над всем
перистыми написано, но не прочесть:
Эдем.
* * *
Всё боль и горечь, всё упадок…
Сгнила скамейка, высох клён,
во впалом баке лишь осадок,
ржавь — золотых ещё времен.
Откуда эта память детства?..
Она из Книги Перемен:
все умирают королевства
и переходят в прах и тлен.
Как принц непризнанный, у трона
стою разбитого… Трава,
трубы чугунная корона
средь королевского двора.
Принцессы за морем в полоне,
мать-королева без ума,
отец у станции на склоне.
А у меня одна сума…
И солнце прячется в распадок
пугливой кошкой меж руин,
и остаётся лишь осадок,
один осадок, он один…
Андрей Баранов, родился в 1968 году в г.Сарапул (Удмуртия). Окончил Литинститут им. Горького, аспирантуру Литинститута, РЭА им. Плеханова. Последнее место работы (2004-2014) — директор Ижевского филиала ОАО «Вымпелком» (Билайн). 6 книг стихов, печатался в журналах «Новый мир», «Знамя», «День и Ночь», «Новый Берег», «Плавучий мост», «ШО», «Смена», в «Литгазете». Лауреат Международного Волошинского конкурса (2008г.). В период с конца 90-х по 2007г. публиковался под псевдонимом Глеб Бардодым. В настоящее время живет в деревне Яромаска на Каме.
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи