* * *
Там, где Боровск, где вереск и воск,
Монастырский закат над рекою —
Кружит мой переполненный мозг
И нигде не отыщет покоя.
Чуть вздыхает мосток без перил,
И провисло июльское небо.
Кто-то жизнь, словно вещь, позабыл
У церквушки Бориса и Глеба.
Гаснет взгляд, отразивший закат,
И безвольно опущены руки —
Я себя приучаю к разлуке
С этим городом… Там, где стоят
Тополя вдоль дорог, где Христос
Не распят, а раскинут как птица —
Над больницей, где ночью от слёз
Всё никак моей дочке не спится.
* * *
Вячеславу Черникову
Перемешались буковки
У ангела во рту.
От Боровска до Бутовки
Июль провёл черту.
На небе ни кровиночки —
Бескрайний синий холст.
А жизнь — посерединочке,
А лето — в полный рост.
И с ангелом-заикою
Я заглянул за край:
Усыпан земляникою
Наш путь из рая в рай.
И зреет медной луковкой
Церквушка на крови.
Меж Боровском и Бутовкой —
Немой восторг любви.
Фотография
Помнишь, мама, губастого мальчика,
На руках твоих птицей сидящего?
Это я.
Двадцать два — это возраст неоконченной юности,
Перемешанной с риском.
Совершаются детские глупости,
Но с надрывом и визгом.
Не боялся, поверь, поражения,
Только вдруг на рассвете
Приоткрылась причина рождения,
Объяснив сущность смерти.
Между жизнью и смертью
Помнишь, мама, губастого мальчика,
На руках твоих птицей сидящего…
Это я?
Колыбельная 37 года
Спите, граждане, гражданки, намотавшись по стране,
Пусть у вас прольются слёзы покаяния — во сне.
Тёмной ночью у подвалов вновь ревут грузовики —
Там расстреливают левых правые большевики.
Полстраны спит на Лубянке, в Магадане — полстраны.
Спите, граждане, гражданки, вы пока что не нужны.
Спите все, кому сегодня жизнь по-прежнему мила,
Ничего, что вас разули и раздели догола.
Ничего, что кровь и слёзы душат вас, когда темно,
Завтра утром вы вздохнёте и проснётесь все равно.
Спите крепко, спите долго... Вас никто не ждёт нигде,
Ваши сны летят и гибнут в соннике НКВД.
* * *
За решёткой окна зреет лунный апрель.
Больше нет
Сил терпеть. Я нашёл потаённый туннель
На тот свет.
Ольга, слышишь сигнал: точка, точка, тире?
Сердце — вскачь.
Вспомни наши свидания на пустыре,
И не плачь.
Знаю, стыдно у всех на виду нагишом
Падать ниц.
Потерпи, я спасу тебя в мире чужом —
Дай мне шприц.
Подождём наступления адовой тьмы —
На режим.
Я раскрашу туннель, по которому мы
Убежим.
И пускай инквизиция жжёт на костре
Нашу боль.
Ольга, слышишь сигнал: точка, точка, тире?
Дальше — ноль...
* * *
Здесь, посреди российских жгучих зим,
Так сладко быть среди своих — чужим,
И наблюдать за будущим с крыльца.
Здесь, где барак раскинул два крыла,
Вчера соседка Анна умерла —
Она была любовницей отца.
Здесь быт напоминает криминал:
Сапожник — спился, часовщик — пропал,
Фотограф ходит с дыркой под ребром.
Здесь в праздники для всех один закон:
Пить под гармошку адский самогон,
Разбавленный церковным серебром.
Здесь можно жить, но обморок тоски
Страшнее, чем у гробовой доски.
Сквозь щель в стене сочится нашатырь.
Здесь жизнь прошла, которую не жаль
Переписать на старую скрижаль
У запасного входа в монастырь.
* * *
Возвращайся в мой сад из кирпичных чужих трущоб,
Я тебе расскажу про дождь ночных многоточий,
Объясню, почему у стрекоз по утрам озноб,
И кому пчела собирает нектар цветочный.
Я тебе расшифрую стук дятла и свист скворца,
И открою секрет, как ткёт паук паутину.
Я тебя заколдую кольцом своего отца,
А потом оживлю, как Бог, ожививший глину.
Я тебя научу различать жизнь и смерть впотьмах,
Я тебя ублажу вином и пшеничным хлебом…
Возвращайся в мой сад, я уже починил гамак,
Где мы будем спать голышом под июльским небом.
* * *
говорю тебе пока мы налегке
говорю тебе на птичьем языке
до-ре-ми-фа-соль-ля-си и снова до
ну зачем нам разорённое гнездо
пусть лежат как письмена в стране глухих
эти сломанные прутики ольхи
наша родина теперь в другом краю
на чужбине штат айдахо говорю
а в россии пусть страдают от любви
от любви неразделённой воробьи
говорю тебе не спорь и не суди
море лаптевых осталось позади
льётся речь моя отравленной водой
до-ре-ми-фа-соль-ля-си и снова до
мы летим уже над стиксом говорю
я люблю тебя… и я тебя люблю
Читайте в "Этажах" воспоминания о Валерии Прокошине:
Вячеслав Черников "Как будни хороши, как праздники печальны"
Андрей Коровин "Мать-и-матрица" Валерия Прокошина"
Эльвира Частикова "Узелки на память"
Валерий Прокошин — поэт, прозаик, журналист. Родился в 1959 году в деревне Буда Калужской области. Работал электриком, кочегаром, редактором на городском телевидении, сотрудником центра социальной помощи семье и детям. Автор книг стихов: «Поводырь души» (1990), «Боровск. Провинция» (1992), «Новая сказка о рыбаке и рыбке» (совместно с Э. Частиковой) (1999, 2000), «Между Пушкиным и Бродским» (2006), «Прогулки по Боровску» (совместно с Э. Частиковой) (2008), «Ворованный воздух» (2012). В 2019 г. издана книга избранных стихотворений «Тяжелей чернозёма» (составитель А. Коровин). Под псевдонимом Евгений Козинаки опубликовал несколько детских книг. Стихи публиковались в интернет-журналах и печатных изданиях «Дети Ра», «Крещатик», «Новый мир», «Футурум АРТ», «Floridа» и других журналах. Лауреат литературных премий имени Валентина Берестова и Марины Цветаевой, премии журнала «Футурум АРТ», финалист Илья-Премии (2002) и Международной Волошинской премии (2008). Жил в Обнинске. Скончался 17 февраля 2009 года. Похоронен в г. Ермолино Калужской области.
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи