1975-2015
(опыт самоанализа)
Портрет отца. Фото Кирилла Грушко.
В удобном кресле и в дороге,
в толпе или в лесной глуши, —
о, внутренние монологи,
слепые доводы души!..
1. В удобном кресле и в дороге...
У каждого есть область одиночества,
в котором ты без имени и отчества,
где время мысли — чистый возраст твой.
При внешнем тяготении к публичности
никто не утаит улику личности —
отсутствующий взгляд полуживой.
В пространство это, у границ которого
ты оставляешь все издержки норова,
все льготы, кроме льготы не солгать,
ты входишь, как в убежище надёжное,
где удаётся нечто невозможное —
всё, что подумал, тут же излагать.
Поскольку в зоне этой нет опасности,
что откровенье, преданное гласности,
воспримется не так, как ты хотел, —
ты, не боясь случайного увечья,
обсудишь здраво все противоречия
души и тела, замыслов и дел.
Обычно тут же делаешь открытие,
что ты на белом свете не событие —
что быть ещё не означает стать,
а жизнь, скорей всего, тем совершеннее,
чем меньше в ней пустого мельтешения,
и лучше не метаться, а мечтать.
Но тут нахлынет то, что ты в поспешности,
как паутину, смахивал со внешности —
небрежность мненья, скользкое словцо,
которым душу ты задел безвинную,
и то, что посчитал ты паутиною,
морщиной тронуло твоё лицо.
А там пойдёт живее, и окажется,
что есть в твоей душе иная сажица,
и седина твоя растёт на ней:
ведь есть такое, с чем тебе беседовать
всю жизнь, а, как известно, исповедовать
самих себя — повеситься верней.
Ты не дойдёшь до этой неприличности:
ведь конфискация отдельной личности
самою личностью — тягчайший грех,
и ты найдёшь по ходу разбирательства
смягчающие душу обстоятельства
для долгой жизни с пользою для всех.
2. В толпе или в лесной глуши...
Такого рода самоочищение
намного действенней и совершеннее,
чем внешние воздействия на стыд:
из общих бань с горластыми нудистами
не все, отнюдь не все выходят чистыми,
каким бы ни был чисто внешний вид.
А здесь погибнет каждая бактерия
от суесловия до суеверия:
здесь действует, как бактериофаг,
спасающая всё и вся ирония,
которую среда потусторонняя
использует не часто и не так.
И всё же, это область неутешности,
поскольку даже малые погрешности
твоей житейской тяжбы предстают
в жестоком свете внутреннего зрения
как гибельные знаки изнурения,
что создаёт душевный неуют.
То, что казалось счастьем незаслуженным —
быть минералом самообнаруженным,
единственным из мыслеродных тел,
вдруг обернулось завистью к безглазому
костру времён, к пространственному разуму
и к вечной речи светоносных стрел!
3. О, внутренние монологи!..
(Не гасни, одиночество, — чистилище
души моей, бесшумное вместилище
моих обличий в бытность хмурых руд,
беспамятной воды, распространения
безличностных личинок, в пору трения
брюхатых рыб и крокодильих груд!
Сопоставляй распад деревьев с ропотом
руин, стрекозий пепел с трезвым опытом
печей, чьи пасти — разумом корми,
лечи, целебная энциклопедия,
хоть кроху дай от хрупкого наследия,
творимого травою и людьми!
Считай, что я всего лишь вспышка ранняя —
примат людского самовозгорания,
и от того, как выгорит со мной,
мой люд неслыханных вольгот сподобится,
и смертью будет не междоусобица,
а совестливость ветхости земной!)
4. Слепые доводы души...
Так, смутными познаньями ворочая
внутри неведомого средоточия
догадок, смыслов, страхов и идей,
кося глазами и губами делая,
как некая субстанция безтелая,
ты возвращаешься в среду людей.
Обычно в эту пору возвращения
ты словно хочешь попросить прощения,
как будто за собой недосмотрел,
бросаясь в крайность противоположную,
считаешь бегство в вольницу подкожную
поступком мерзостным, как самострел.
Но убеждаешься по неким признакам,
что ты не осуждён за связи с призраком,
и даже голову на отсеченье дашь,
что все мы вхожи в область одиночества,
в котором мы без имени и отчества,
а время мысли — чистый возраст наш.
Павел Грушко — автор четырёх поэтических сборников: «Заброшенный сад» (1999), «Обнять кролика» (2003), «Между Я и Явью» (2007) и «Свобода слов» (2011). В переводе на испанский его сборники опубликованы в Испании, в Мексике и в Перу. Награждён Золотой медалью Альберико Сала (по жанру поэзии) на литературном конкурсе в Италии (Безана-Брианца, 1994 г.).
Он автор пьес и либретто, собранных в антологии «Театр в стихах» (Москва. АСТ-Астрель. 2008). Одна из них — "Звезда и Смерть Хоакина Мурьеты" (по мотивам драматической кантаты П. Неруды) выдержала около 1200 представлений в московском театре "Ленком", стала кинофильмом и аудио-альбомом.
Павел Грушко — испанист по образованию — переводчик классической и современной литератур Испании и стран Латинской Америки, Португалии и Бразилии, Англии и США. Он один из учредителей и вице-президент Ассоциации испанистов России. Член Союза писателей Москвы с 1965 года.
Автор арт-концепции "Trans/формы" (теория и практика художественного перевода как метод перевоплощения в разных жанрах искусства).
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи