литературно-художественный журнал «ЭТАЖИ»

Михаил Эпштейн

Лаборатория чувств. Рассказы о любви

22.11.2023

О журнале

Вход через соц сети:

Как прислать рукопись

Поэзия

Популярно

18.11.20154 708

Автор: Анна Корягина Категория: Поэзия

Я видела закат твоей души

***

Я видела закат твоей души –
с тех пор мне сто пустых ночей не спится.
Я помню: карлик мякишем крошил
опавшим листьям, как замёрзшим птицам.
Безропотный, безумный – с головой
нелепой, неуверенной, лохматой –
ты говорил как будто сам с собой
сам пред собой смущаясь виновато.
Ты всё бубнил последние стихи
по памяти. Твой голос глух и выжжен,
как повторивший сотню панихид
сквозь сто пустых ночей, в которых ты же
и плакальщик, и мёртвый, и приход –
поскольку все едины, все едины
когда свершаем краткий переход
от пуповины к явке мы с повинной.

Но если есть у слова господин
к которому все звуки возвратятся,
не может ли услышать он один
беззвучный голос карлика-паяца?
Паяц с лицом немого палача
то рот скривит, то злые зубы стиснет –
он трепетную мякоть калача
крошит, крошит заиндевелым листьям.
И эта непростая немота
в своём непонимании суровом
нависла, как чугунная плита
над робким и не высказанным словом.
Но ты читал стихи и не спешил,
как будто знал, что глупо торопиться.
Я видела закат твоей души –
с тех пор мне сто пустых ночей не спится.

Авраам и Сарра в Египте

Я выдам тебя за сестру – мудаки фараона
иначе убьют меня, Сарра; убьют меня, Сарра!
Ты будешь любимой женой возле царского трона,
за это со мною пребудет овечья отара.
О скудные дни в опустевших лугах Ханаана! –
страшней изваяния с мордой собачьей. Страшнее
и слуг фараона, и злого его истукана,
и тени от камня, в которой я сам каменею.
И незачем плакать, о, женщина – плакать не надо:
в Египте, как видишь, всё те же тупые порядки,
но можно до осени выпасти тучное стадо,
где травы речные высоки, и сочны, и сладки.
Когда же закончится время, закончится время
твоё и моё, и тупых мудаков фараона, –
не нам ли обещано, женщина, целое племя –
толпиться у царского трона; у царского трона?

Тишина

And touched the sound of silence
Simon & Garfunkel

Лежать и удивляться тишине –
её протяжным, осторожным нотам,
которые по собственным частотам
передаются тем, кто на волне.
Пусть ей назло, пусть ей наперекор –
небритый бард, и престарелый битл,
и проходящий мимо новый идол,
и потерявший царство клавикорд.
Но тишина – она, как нагота –
предъявленный билет туда-обратно:
то вся в одной горсти, то – необъятна;
то до краёв полна, а то пуста.
Здесь толпы принцев, тут не счесть в плену
принцесс, которым не нашлось горошин,
но хорошо тому, кто ими брошен –
оставлен, чтобы слушать тишину.
Уже мерцает на трубе отбой,
застыло словом олово ночное,
и на часах совсем уже ручное
заискивает время пред тобой.

***

Так нежность зарождается в словах,

когда уже всё сказано другими;

и снится сон о дальних островах,

где ты в брусничном шествуешь бикини.

Вдоль берега, по белому песку –

ты, волосы подняв, шагаешь прямо

туда где я храню свою тоску:

не знаю, для чего – как в папке спама.

В какой-то шляпке круглой и смешной

на том конце антильского удушья

застывших пальм и линии сплошной

береговой, которой не нарушу

своим внезапным появленьем там,

где ты в брусничном шествуешь бикини

назло женатым жирным дуракам

и склочным бабам, что сроднились с ними –

ты совершенна. Я безмолвна здесь,

бессильна описать твоё величье.

("Где колыбель его была, там днесь

его могила" – впрочем, что за птичье

желанье повторять чужую речь?)

Но, Боже правый мой, в каких субтитрах

я описать смогу движенье плеч

твоих в брусничных лямочках нехитрых?

Не покидай меня. Не покидай.

Я буду ждать среди снегов и редких

пустых деревьев, где слепой январь

наощупь пробирается сквозь ветки.

Здесь красок нет давно и рваный пар

теснится над дорогой оголтелой.

Я знаю: ты приедешь – твой загар

в двух белых полосах видней на теле.

Губами прикоснусь, возьму в ладонь,

и пальцами к упругому дотронусь.

Я здесь одна – в груди моей огонь

антильским солнцем сходит к небосклону.

Этюд

И. Т.

Раздень меня, как раньше раздевала –
там, на веранде в городе морском.
Ненужное слетало одеяло
огромным утомлённым лепестком.
Две бабочки в цветочной сердцевине,
мы замирали крыльями (и ныне
ещё я помню бархатный нектар)
О, напоказ раскрытые святыни,
и мы с тобой – бесстыжие богини:
две белых полосы через загар.
Верни меня в своё непостоянство
в своих цветов неистовых поля.
Здесь, знаешь, ветер воет над Таганской
и голые чернеют тополя.
Ты приезжай. Я с каждого вокзала
тебя давно безумная встречала
в бездомном, тёмном скопище людском.
Найди, приди – я так тебя искала:
раздень меня, как раньше раздевала –
там, на веранде в городе морском.

Дивертисмент

Сыграй меня, мой дивный музыкант:

я – сбивчивый дивертисмент неспешный.

Терзай меня до дна, о, арестант

моих коленей и объятий грешных.

Податлива на каждый твой нажим,

как в танце, как в безмолвной пантомиме –

так тень от свечек на стене дрожит,

когда сквозняк проходит между ними.

В твоих силках безропотный зверёк:

доверчивая, робкая, ручная.

Сыграй меня и вдоль, и поперёк,

покуда в окнах темнота ночная.

Там, в темноте – в ознобе декабря

озябшая опять завоет вьюга.

Там женщина другая ждёт тебя

и думает, что я её подруга.

***

Ты мне приснился. Я тебя звала,
руками обхватила дым незримый –
и на губах неслышные слова
уже взрослели в стих неуловимый.
Плотнее воздух вкруг твоей главы
вдруг зазвучал упруго, без запинки;
и, чёрт возьми! – ты был со мной на вы,
и я с тобою тоже по старинке.

Легко нам было, радостно вдвоём,
О! Было нам легко и терпеливо.
И ряскою поросший водоём
казался морем. Вдоль его отлива
неровные песчаные края
неведомого нам доселе мира
блестели ярко. Я была твоя –
а ты был мой. А ночь была ленива.

Там запах плыл осоки и травы
Иной, земной, непризнанной былинки.
И, чёрт возьми – ты был со мной на вы,
и я с тобою тоже по старинке.
Ты мне приснился. Я теперь одна
и время жутковато смотрит мимо
меня. Туда, где за окном луна,
и облака, и звёздный рой незримый.

***

Мы друг другу с тобою ничем не обязаны.

Я хожу с голой грудью под кофточкой вязаной.

Я прострелена взглядами грубо, навылет.

Ну а ты? Ты не здесь. Но виновник не ты ли?

Вот иду как хочу без тебя по Арбату я

Вся под снегом блестит мостовая горбатая.

Вдоль по бёдрам рукой поправляю оборки.

Ну а ты? Ты не здесь. Как погода в Нью-Йорке?

В Централ Парке с тобой целовались под мостиком

Чёрный пёс любопытный помахивал хвостиком.

Ты мне врал про любовь, но смолчал, сивый мерин,

что уехать со мною в Москву не намерен.

Мы лежали у края земли где-то в Поконо –

То плеча ты касался губами, то локона

Был ты рядом со мною – доверчивый близкий.

Позвонила жена – перешёл на английский.

Что же, друг мой седой – знать, дороги нам разные.

Мы друг другу с тобою ничем не обязаны.

Шарик вертится, крутится – звёзды мерцают

Города под крылом в облаках исчезают.

Вот иду как хочу без тебя по Арбату я

Вся под снегом блестит мостовая горбатая.

Я прострелена взглядами грубо, навылет.

Ну а ты? Ты не здесь. Но виновник не ты ли?

Анна Корягина. Родилась в конце прошлого века. Закончила Музыкальный колледж им. Гнесиных. Живёт в Москве, Нью-Йорке, Кёльне, Мельбурне — опять в Москве. Стихи пишет недавно. Это её первая публикация.