* * *
Заснуть в вагоне и увидеть сон
заснувшей где-то рядом пассажирки,
где вот она одна в своей квартирке,
и ждёт, и ждёт, когда вернётся он.
Но не вернётся. Тоже где-то спит
в другом вагоне у окна ночного;
и видит сон какого-то другого,
пока состав колёсами стучит.
Состав стучит – заснувшим в поездах,
являются сплошные непонятки:
сбегают сны – сбежав, играют в прятки,
и прячутся в запутанных мозгах
попутчиков ночных. Чужой перрон
пустыми огоньками замелькает;
все спят и потому уже не знают,
что тоже спят, заснув, и видят сон.
Увы никто не сможет разбудить,
разубедить нелепых пассажиров-
попутчиков. Но если будут живы,
то выживут, а значит будут жить.

* * *
Какое занимает время,
пока до нас доходит звук,
пока неопытное семя
живой травой покроет луг.
Тепло земли в невзрачных комьях
впитает жизни торжество;
сочтутся в шуме насекомых
нелепость, жалость, естество.
Там глупость детская, незлая,
голубоглазая, седая
старуха-девочка стоит;
трава, сойдя, восходит с края,
ложится в изморозь и спит.
Я узнаю тебя, я помню,
но мне не суждено с тобой
в незрячем шуме насекомья
вернуться через луг домой.
Я стал таким, как эти комья:
среди травинок не иском я,
не найден больше. Для чего
я принял бедное бездомье
лугов и нежности его?
Как долго ждать прихода звука,
когда над нами жизнь стоит,
покуда девочка-старуха
в прозрачной изморози спит.
Пока над полукругом луга
ещё узнаем мы друг друга,
бредя бесцельно, наобум –
через исходный, как дерюга –
шершавый насекомых шум.

Мой ангел

Мой ангел! По утрам немое танго
вокзальное вздыхает о тебе –
и пахнет кофе из кофеен Данкин
на всех углах, и далее – везде.

Мы ждём дождя, но все зонты закрыты
(ведь дождь – как ты: не здесь пока, не здесь);
гул городской вступает басовито:
суровый присно – величавый днесь.

Всё на продажу: розы и пионы
ещё живые вроде бы. Ещё
в ладонях держат сонные бутоны:
но век – не вечен, дни – наперечёт.

Как на лотке желтеют апельсины! –
им вторит в небе купол огневой –
Клянусь, он о тебе (отца ли, сына,
святого духа?) просит, ангел мой!

И воробьи, в ленивой перебранке
вдруг невпопад застигнутые тут,
попарно, словно в такт немого танго,
бочком, бочком по мостовой снуют.

Бочком, бочком и мы неразлучимы –
здесь и везде. И потому ясней,
что жизнь идёт – что есть ещё причины
не торопиться с выводом о ней.

Запах яблока и апельсина

Возвратиться в свои палестины,
прокатиться туда-обратно;
запах яблока и апельсина
в грубой тумбочке прикроватной.
Запах детства, превью сиротства
с бородой непременно ватной,
где настенных газет уродства;
коридоры, углы, палаты.
Вот берёзка, а с ней рябина,
да над речкой висят ракиты:
те же яблоки-апельсины
позабытые – не забыты.
Здесь погосты весной, как грядки:
посмотри, ни одной оградки –
надо ж так заиграться в прятки,
чтоб исчезнуть совсем, ребятки.
Это яблоки и апельсины –
не противься, не бейся, сдайся:
возвратиться в свои палестины
не получится, не пытайся.
То берёзка, а то рябина –
то опять над рекой ракита;
всё струится моя тропинка
позабытая – не забыта.
Только память плодит плаксиво
эхом спятившим, – многократно:
запах яблока и апельсина
в грубой тумбочке прикроватной.

 
Время лечит

Время лечит, но не берёт ни одной страховки,
не выезжает на дом – и не принимает в офисе,
не присылает ампулы в глянцевой упаковке,
и о здоровье вашем не беспокоится вовсе.
Когда кончаются силы настолько, что вы готовы
выброситься из собственного тела, как с балкона высотки,
оно не приедет на скорой, чтобы уговаривать вас с мегафоном
вернуться обратно в комнату, отойти от решётки.
Согласитесь, что это важно, чтоб кто-то позвал вас обратно;
чтобы кто-то сказал: полёт отменён, задержан, отложен.
Но время – оно не повязано клятвою Гиппократа –
оно не поможет.
Когда на вокзальную площадь ложится вечер,
я иду и вижу бесцветных людей, лежащих у самого края –
и какой-то придурок в моей голове говорит мне, что время лечит,
но я-то знаю.

* * *
В этом году не собрали листья,
и стулья с улицы не в подвале;
зелёный зонт тоже не выстирали –
так и оставили, даже не сняли.
Старуха-соседка из дома напротив
снова в больнице. Темнеют окна.
В небе малюсенький самолётик
неаккуратно летит в Марокко.

А там в Танжере лежат апельсины:
лежат на дороге, но лень наклониться;
там женщины яркие, но некрасивы
(сам я не видел – со слов очевидца)
Взять бы, махнуть бы – и hasta la vista –
селфи сделать на Гибралтаре!
Но в этом году не собрали листья,
и стулья с улицы не в подвале.

Стихотворения из книги И.Д. Кураса "Ключ от небоскреба"

Игорь Джерри Курас — поэт и прозаик, редактор поэзии в литературно-художественном журнале "Этажи". Родился в Ленинграде, с 1993 года живет и работает в США. Произведения публиковались в периодических изданиях и альманахах России, Украины, Канады, Германии, Израиля, США. Автор четырех поэтических сборников "Камни/Обертки", "Загадка природы", "Не бойся ничего", "Ключ от небоскрёба", книги сказок для взрослых "Сказки Штопмана" и книги для детей "Этот страшный интернет". Его стихи переведены на иврит, английский, украинский и немецкий языки.