город
холодный кипельный мотив
давно засыпал этот город
он здесь почти неуязвим
и пролежит еще лет сорок
и будет так же плакать с крыш
сквозь лужи продираясь к смыслу
как незадачливый малыш
потом прибудет рыжий дворник
и станет под шумел камыш
сгребать лопатой серый вторник
сгоняя стайки шумных птиц
с площадок детских
гнать метлой застрявших
в переплетах зданий
прохожих без имен и званий
и даже лиц
обломов
я улягусь на планете я на ней останусь спать
ни брюнетом ни поэтом и поэтому опять
не по мне ударят громы не по мне пойдут дожди
не ко мне сбегутся гномы с надоевшей рифмой жди
с обезвоженными льдами
свежевысохшей сосной
свежевыжатыми снами
лебедой и лабудой
сладко спать когда на свете мимо всё и мнимо всё
страсти
жёны
рифмы
дети
сё и то
ни то ни сё
смыслы цели
стоп дорога
сел на рифы твой арго
ну зачем ты хочешь много где у многих ничего
незапятнанного слова наступает благодать
ни один ещё обломов так не исхитрялся спать
среди пядей и обломков всераспаханной земли
на которой рвутся ловко плохо склеенные дни
на которой псы и волки и немного естества
и на солнечных заколках слабо держится листва
неправильное
запели птицы непомерно звонко
о том что мы с тобой теперь “на ты”
и ты сказала: я хочу ребенка
который будет собирать цветы
я в тот же миг соорудил поляну
шатер воздвиг из пижм и повилик
мы предавались сладкому обману
который был поистине велик
и нависал туман клубя светило
и зрел закат краснея вдалеке
никто из нас не знал что это было
когда река струилась по руке
сливались устья и сбивались меры
как волны тел схватившихся в борьбе
еще такой смешной и неумелой
и лишь рука водила по реке
а был ли мальчик
пряно ветры пели
чуть шевеля в его глазах цветы
и воздух продырявленный шрапнелью
был так же чист как обещала ты
человек человеку
человек человеку авель
до тех пор пока
не сразит его братец каин
исподтишка
и прольётся тут кровь-кровица
вглубь стишка
и сто раз ещё всё повторится
а пока
я мешаю mozillu с глиной
создавая здесь что-то из
многолетних раздумий длинных
человеческих лиц и риз
запылившихся на неважно
чьих не слишком крутых плечах
человек человеку каждый
и отчаянье и очаг
человек человеку тайна
и удар по лицу
и жесть
не пойми его тривиально
просто хочется пить и есть
никаких больше догм и правил
что расставлены кем-то сплошь
человек человеку барин
человек человеку вошь
и неведомые границы
то ли вешки то ли столбы
и повсюду немые лица
говорящие “если бы…”
если б стал человеком камень
мог бы вереск любить и петь
если б вдруг промахнулся Каин
и смог Авель не умереть
исповедь
убегая от базаров
на бульвары в никуда
ни онегин ни базаров
так - обычнейший балда
жизнь переходя на красный
на зелёный тормозя
весь сомненьем опоясан
так живу
как жить нельзя
всех любя - неважно кто вы
идиот
красавец
бомж
разгибающий подковы странник
или гордый дож
бесшабашная комета
что несётся всё громя
или киллер в маске где-то
убивающий меня
и пускай все будет так же
войны катаклизмы мор
правда или ложь не важно
честь почёт или позор
это я здесь
ваш покорный
непокорный добрый шут
среди сущностей не новых
в суете житейских смут
среди смыслов и устоев
и заезженных таблиц
как и вы творю такое
что хоть стой
хоть падай ниц
и пускай того не стоит
хоть клянись и хоть молись
пусть не будет мне покоя
всех люблю поскольку жизнь
здесь скоро
здесь скоро будет солнце и печаль
возникнет тенью от большой горы
и станет в мире ярче до поры
волна ударит о пустой причал
смывая ласково его дары
и в ноосферу снизойдёт любовь
везде цветы: левкои астры розы
и мы - мы тоже будем здесь с тобой
и нет нужды так истово итожить
нам наши дни где всё лишь до поры
как снег лежащий на крутой вершине
нам всё ещё идти до той горы
держа над безднами прямые спины
нам всё ещё корпеть над торжеством
поблекших праздников и не согретых буден
таща за спинами салютов бывших гром
а на груди разбитый дробью бубен
путём путин нам всё ещё идти
вернее плыть меча икру святую
кричать нам будут ветры на пути
ату его, ату его, ату их
таща с волной последнее прости
и нам ещё грести-грести-грести
Зиновий Антонов. Родился в Киеве, живёт в Москве. По образованию театральный критик. Работал завлитом (заведующим литературной частью) в нескольких московских театрах. Писать стихи начал не так давно, а точнее лет пять назад, не считая ранней юности.
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи