Прогноз погоды

Метель по понедельникам, затем

Мороз и солнце ровно до субботы, –

И так весь месяц, не теряя темп:

Погода, в лучшем смысле, есть работа.

Рисунок белых лилий на стекле

И синих лилий в небесах хрустальных

Уже совпали, ибо им в тепле

Не сохранить ни абриса, ни тайны.

И так же вся неделя января

Последняя, под знаком Водолея,

Продлится в феврале, и ты не зря

Достал «чернил» и стал на час теплее.

И стал читать снежинки по одной,

Как будто в них посланье от любимой,

Как будто в них, как раннею весной,

Растают письма почты голубиной.

Речь о бессмертии

Всюду речь: то забытого белого леса,

Уходящего узкой тропой вслед за вьюгой,

То луча, соскользнувшего с крыши в далекий сугроб,

Где согласным и гласным отыщется место

До весны, словно в тихой гостинице угол,

Чтоб в апреле проснуться в любой из задуманных строк.

Это странное дело – записывать звуки

Окружающей речи простыми словами,

Чистый лист покрывая старинным орнаментом букв,

И читая их вслух, в настороженном ухе

Оставлять чьи-то смыслы, рождённые нами

(Не имея в виду одного, в лучшем случае – двух).

Знать, судьба – говорить, пусть и мало кто внемлет,

Понимая с годами, что так, мол, и надо,

Ибо не для чего ни петрарки, ни иже сонет:

От людей устаёшь, словно роющий землю

Ежедневно искатель зарытого клада,

Ближе к смерти понявший, что клада в окрестностях нет.

Только всюду и есть – возвращенье беззвучья

В продлевающей время строке наклонённой,

Что лежит, как гербария ветвь, все шумы поглотив,

И с годами становится чётче и лучше,

Вне молвы и людей – и от них удалённой

Возродится, как речь, и бессмертием речи – как стих.

Рождение

Настанет время и опять,

Уже не помня раз в который,

Ты всё в деталях повторять

Начнёшь, зверея от повтора.

Свернувшись, ты ещё лежишь

В родном тепле уютным комом,

Представив, что однажды жизнь

Изменишь сам с ноги толчковой.

Всё зная наперёд: раба

Земной удел и зону риска,

Куда швырнёт тебя судьба

Из колыбели материнской.

И ты, от ужаса дрожа,

Себя испытывая болью,

Как бы вдоль лезвия ножа

Туда уйдёшь по чьей-то воле.

Свет впереди невыносим,

И ты, из теплоты кромешной,

Выталкиваешь что есть сил

Себя в кровавую промежность.

И ты, как мыслящий тростник,

(как мыслили Паскаль и Тютчев)

Зачем-то в этот мир проник,

Но зная: здесь не будет лучше.

И первый вдох – с таким трудом,

Как будто впредь идти с повинной.

И первый крик – всегда о том,

Чтобы не рвали пуповину.

* * *

На обратном пути ничего необычного нет,

Разве несколько стёршихся в памяти маленьких станций,

На которых бы можно случайно сойти и остаться,

Разорвав и развеяв по ветру обратный билет.

На обратном пути ничего необычного нет

Наблюдая текучесть пространства, – ему всё-равно:

Растекаться вперёд или двигаться вспять, повторяя

Позабытый ландшафт, – ты приходишь и к Аду, и к Раю,

Как ко взгляду на то, что они во флаконе одном.

Наблюдая текучесть пространства, ему всё-равно.

Оттого безразлично, какой выбираешь маршрут,

Если голос объявит названье конечного пункта,

Всё, скорее всего, и сместив, и бесстрастно напутав,

Но носильщики резво уже по перрону идут.

Оттого безразлично, какой выбираешь маршрут.

И опять пребывание в той безымянной тоске,

В той тяжёлой, вселенской, недвижимой, вечности кратной, –

В ожиданьи пути, что ещё предстоит, и обратным

Вновь окажется, вновь неизвестно надолго и с кем?

И опять пребывание в той безымянной тоске.

Семейный портрет

Коснувшись каждой впадины руками,

Почувствовать, как дышит этот камень,

И осветив лучиной дальний угол,

Взять для начала самый мягкий уголь.

Писать костёр, вокруг – его хранящих

Сестёр любимых – маленьких двойняшек,

Мать, погружённую всегда в работу,

Что ждёт мужчин, ушедших на охоту,

И стены в копоти пещеры низкой.

Неподалёку, но не очень близко,

Отца с копьём и старших братьев рядом,

Вооружённых луками – отрядом

Они преследуют быка с оленем,

И бык, уже упавший на колени,

Пронзён копьем и так надсадно воет,

Как будто ждёт, что пожалеет воин

Его и не добъёт, но кровь фонтаном

Из холки хлещет на кусты бурьяна,

И здесь моё со средним братом дело

Его добить. Уходят за пределы

Картины лес и небо над охотой:

Последний штрих рисую неохотно,

Ещё не понимая, что нам вечно

Теперь всем жить, наскальным человечкам.

* * *

Асфальт вцепился в тени хваткой мёртвой

И талый снег выбрасывал предметы

На пенный тротуар: бычки, обёртки

Из-под конфет, промёрзшие конфеты,

Измятые пакеты, в этикетках

Хрустящий пластик опустевшей тары,

Что требует вниманья, как кокетка,

Забывшая о том, что стала старой;

Безликий мусор в тряпках и опилках

С тем ощущением, что цирк уехал, –

И у столба застрявшую бутылку

С досадой на возникшую помеху.

В бутылочном стекле невесть откуда,

Застыв, как в янтаре, письмо лежало,

Подобно совершившемуся чуду:

Среди всего, что вызывало жалость –

Явление письма в бутылке, вести

О чём-то мне, не мне, каким-то третьим…

Скорей о том, что попрощались вещи

Друг с другом в декабре. С мечтой о встрече.

Времена года: настоящее и будущее

Казалось бы, закончилась зима,

Но холодов навязчивый кошмар

Изводит днями одинокий март,

И ты упьёшься, чтоб свести с ума

Ландшафт с его температурой низкой,

Без льда и содовой шотландским виски.

В промёрзлом, в прошлом, кажется, году,

Помог с таким же градусом продукт

Понять, что снова у тебя крадут

Порядок дней и сроков череду,

Но ты не знал, что коль весны не будет,

То надо ли о том поведать людям,

Не доверяя, видимо не зря,

Утиным стаям с их весенним «кря»,

Летевших острым клином с ноября

К настенным фото из календаря,

Поскольку лёд, сезон уже который,

Не покидает реки и озёра,

Поскольку голых, неживых осин

Смерть убедительна, как ни проси

И как ни прилагай напрасно сил,

А главное, как долго ни носи

В себе надежду, что в подлунном мире

Есть времена у года – их четыре,

Поскольку всё в природе говорит,

Что может быть одно, и два, и три,

Покуда грач весенний или стриж

Ещё летит, и виски жжёт внутри.

Покуда, в небо окунув ладони,

Не ощутить, что теплый свет бездонен.

R.I.P.

Матери Бориса Немцова

– Обычно в феврале, в последних числах, –

Она подумала, – на сердце тяжесть…

Но ничего плохого не случится, –

Она подумала, – и чашка та же,

В ней чай, хотя остыл, а рядом ложка…

Уж полночь близится, пора ложиться,

Вот телевизор досмотреть немножко,

Ведь ничего плохого не случится, –

Она подумала. – Лютей морозы

В последних числах, на душе тревожно,

К тому же, постоянные угрозы,

А он, мой мальчик… Это невозможно, –

Она подумала – Как в сериалах

Ужасен выстрел и правдоподобен!

И проступают в тонкой струйке алой

Сейчас не титры – буквы на надгробьи.

И вдруг подумала: – Не стать гарантом

От произвола ни одной из книжек…

Она подумала: – Пробьют куранты

И этот бой она услышит в Нижнем.

Ударов будет, как всегда, двенадцать

По счёту, как апостолов; и следом

Февральский день уже готов начаться, –

Она сейчас подумала, – последний.

28 февраля 2015 г.

Геннадий Кацов – поэт, писатель и журналист, был хорошо известен в литературных кругах Москвы 1980-х. Один из создателей легендарного московского клуба «Поэзия» и участник литературной группы «Эпсилон-Салон». Вернулся к поэтической деятельности после 18-летнего перерыва в 2011 году.

Автор восьми книг, включая экфрасический поэтический проект «Словосфера», в который вошли 180 поэтических текстов, инспирированных шедеврами мирового изобразительного искусства, от Треченто до наших дней.

Его поэтические сборники «Меж потолком и полом» (2013) и «365 дней вокруг Солнца» (2014) вошли в лонг-листы «Русской Премии» по итогам 2013-го и 2014 годов.  Лауреат литературной премии журнала «Дети Ра» по итогам 2014 г. Является одним из создателей и участников геопоэтического проекта НАШКРЫМ.

Постоянно публикуется в периодических литературных изданиях в России, Европе и США.