Улитка и курица

              Александру Крупинину

В детстве я знал улитку по имени Дарья Ивановна –
тихая и скромная, она никому не желала зла.
Когда ее трогали пальцами, она забиралась в раковину.
Но в основном ползла.

А еще я знал белую курицу по имени Марианна Плевако –
та всё бегала и кудахтала – взволнованно и смешно,  
она была домашняя и послушная, как собака – 
гребешок давала гладить и клевала из рук зерно.

Мы ее клали на спину, а вокруг рисовали мелом
(или даже карандашом) небольшой кружок –
и тогда она окончательно бледнела,
и всё никак не могла выйти за несуществующий порог. 

А Дарья Ивановна тем временем добралась до подоконника
и по кирпичной кладке перебиралась в сад –
и всё так незаметненько, так скромно и тихоненько…
Но уже тогда было ясно, что она не придёт назад. 

Мы выпускали Плевако, и она, радуясь вместе со всеми, 
благодарная, кудахтала: кто не с нами – тот глуп! Тот глуп!
И вот так она в основном проводила время.
Последний раз я её видел, когда кушал суп. 

А Дарья Ивановна всё ползла и ползла упрямо,
По осени, правда, она надевала пальто.
Последний раз её видели на западном склоне горы Фудзияма.
А больше не видел никто.

О драконах

Не спеша, кропотливо и неуклонно,
для себя (человеку ведь нужен друг)
я выращиваю маленького дракона
и кормлю его ненавистью из рук.

Он растёт. А вчера (вот она – награда 
за моё терпение!), 
горяча, 
загорелась во рту у него лампада,
– нет, скорее крохотная свеча.

Это только начало. Не ради славы – ради правды
                        – превратившаяся в огнемёт –
та свеча 
                          всех неправедных и лукавых
покарает:               
              дотла их!  
                            дотла сожжёт.

А потом, а потом…

В полуяви сонной
иногда мне кажется: пять минут –
и чужие маленькие драконы,
улыбаясь, по душу мою придут.

Санскрит

Здесь хорошо. На бульваре, имею в виду.

«Я еду в Непал, в Катманду» – откуда это?

Лето. 
Я иду. 

Маленькие собачки бегают. Пахнет цветами. 
Большие встречаются тоже. 

«Ленивые, как знамя». 

По большому счету у меня ничего не болит.

Я изучаю санскрит.

Не работает левое верхнее веко.

Мне сказал один знакомый аптекарь:
Изучать языки полезно. От маразма.

Так и сплю с приоткрытым левым глазом.

«Память» на санскрите – «смрити» (или «смрти»?).

Надо идти. 

Все стены квартиры – в бумажках.

Я пришпиливаю их к обоям, как бабочек.

Когда сквозняк, они шелестят крыльями и пытаются взлететь. 
Иногда им это удается.

Солнце.

Смерть.

Вчера (кажется) приходил этот… специалист по болезням.

«Мудрость» на санскрите – «бодхи».   

Надо попробовать сочинять стихи 
Говорят, это тоже полезно.

Ещё хорош здоровый (где его взять?) сон.

– «Скажите мне что-нибудь, что-нибудь скажите»
Я сказал ему парочку слов на санскрите. 
Он был удивлён.

«Путь» на санскрите – «пУти».

Куси-муси-пуси. 
(Так говорила мать). 
Мама.
Хочется спать.

Деменция – когда теряешь смрити. Это я помню.

Здесь хорошо мне.
Собачки бегают. Летают бабочки. Как в раю.

Я стою.

Пахнут цветы. Их посадили, кажется, в прошлом году.

Я иду.

Джинн

Давно сижу. Давно. Уже старик. 
Бутылка, море – здесь свои законы.
Все в руце божьей – в смысле, Посейдона.
Да, я роптал сперва. Потом привык. 

И то сказать – на что мне этот мир
с его свободой? Что я делать буду? 
Когда акулы там кишат повсюду
да скаты электрические… бырр...

Здесь, из окна – и так отличный вид.
Мне хорошо. Я повторяю снова:
мне хо-ро-шо. И я убью любого,
любого, кто меня освободит.

Кошкотерапия

Нет, это лучше всяких процедур:
Достаточно прилечь хоть на немножко –
Ко мне на грудь запрыгивает кошка
И начинает свой мурмурмурмур

Так я лечусь уже с десяток лет
Вот только кошка что-то заболела
И опухоль её сжирает тело
И нет лекарства, и надежды нет.

Но все равно, но кошка и такая
На грудь мою упорно заползает
И перед сном, и даже поутру

Хоть это ей теперь совсем не просто –
На грудь мою, как на последний остров –
И начинает: мрумрумрумрумру…

О тишине

Тишины не бывает. В упругой среде
(ничего не попишешь – наука!),
то есть в воздухе или, допустим, в воде –
завсегда есть опора для звука.

Новорожденный звук, как бы ни был он мал –
впереди, по бокам, за спиною –
упадет ли листок, пролетит ли комар –
настигает, доходит волною.

И когда оглоушит тебя тишина –
не ищи объяснений нервозных –
это физика, братец. Причина одна:
воздух кончился. Кончился воздух.

Ни о чём

Сам на диване, а ноги – на табурет.
Птички поют – за окном, наконец, весна.
Вроде и ждал, только радости что-то нет. 
Впрочем, как и печали. Махнуть бы на
Гвадалквивир какой-нибудь, мать его,
Баб-эль-мандебский пролив, да хотя б в Непал,
в Катманду… нет, не хочется ничего.
Нервы ни к черту. Наверное, я устал.
Давеча вот на сыне сорвался, за
очередную пару. Растёт балбес.
Снова соседи ругались. Была гроза –
первая в этом году. И Христос воскрес. 

Александр Спарбер. Родился, вырос и состарился в Москве. По образованию – инженер-математик. В 90-е годы – автор и соведущий передачи о поэзии "Белый лист" на радио России. Автор книги стихов "Трава-вода". Есть некоторые публикации в некоторых бумажных и сетевых изданиях. В настоящее время работает в Московском метрополитене.