живи пока
всё движется добром и простотой
вот добрый снег в простую землю ляжет
и станет мёртвой и живой водой
а сверху снова ляжет пух лебяжий
как чёрный лебедь высидит яйцо
и всё насквозь потом иглой зелёной
весенним цветом золотой пыльцой
и в яблоке семян весёлым звоном
добром и простотой о землю бряк
и в небо фьють а там покой и воля
лишь крутится скрипит внизу ветряк
и мелет мелет
смолот и отмолен
рефлекс
стоит расхотеть, и вот оно –
то, что изначально не дано.
что с ним делать? видимо, терпеть –
разве же откажешься теперь? –
льётся, хлещет золотым дождём.
кто о счастье был предупреждён?
беззащитным горе – не беда,
и, похоже, это навсегда.
что за обречённость на нужду?
как давно я ничего не жду? –
как в ответ на каждое хочу
дождь и снег
и золота чуть-чуть
точка отсчёта
хоть что-нибудь, ведущее – куда?
как будто можно от себя куда-то.
едва мелькают верстовые даты –
олени, лайки, лыжи, поезда.
верней всего, конечно же, во сне,
когда в калейдоскопе впечатлений
комарики вернее, чем олени,
несут навстречу солнечной блесне,
и кажется: возносишься – куда?
как будто можно от себя куда-то, –
но в ухе звон – сентябрьская цикада
всё тем же вечным зовом занята
и не предаст пустеющего сада.
шёпотом ветра
иногда
спрашивай обо мне
тень бегущую по стене
облако меняющее черты
от вынужденной немоты
ах как же пахнет яблоко забытое на столе
еле горчит у хвостика будто горелый хлеб
пахнет ещё не весной но тем что вот-вот пройдёт
только и слышно масленицу в костёр
лучше зелёные копья из жирной сырой земли
жёлтые стрелки синие звёзды белые корабли
а пока что цветное во сне серое наяву
так вот я и живу
всё равно не хватает
пуста, как бутыль,
ветер в горле свистит,
солнце битое горлышко
обводит сухим лучом –
время сглаживает черты,
как бы стрелки перевести?
и не жалеть нисколечко
ни о чём.
горлу от касания горячо
словно кто губами да по глотку
пустотой как будто не огорчён
и напрасно спрашивать кто откуда
чего ещё
(со)бытийное
сеяли камни в глухую сухую землю
клубни долго не прорастали зрели
гнили от тёплых дождей весенних
пошёл огненный – взошли цветами
что мы за люди теперь собираем камни
дарим друг другу огненные соцветья
иногда обмениваемся дарами
взойдёт ли из тех что не взошло из этих
природоведческое
яйца камней зреют в сухой земле
дождь вымывает их из песчаных гнёзд
на свету вылупляются карлики
спереди борода по колено
сзади заячий хвост
лысые жмурятся тусклое солнце зовут отцом
землю холодную матерью и женой
живут обычно до пятисот
что годовыми кольцами в каждом отражено
стукнет пятьсот – распадаются на куски
камня а будто бы дерева плавника
и пока не знают смертной глухой тоски
счастливы как-никак
переходное
что бы со мной ни стало – переживу,
что бы с тобой ни стало – переживаю
так, что расходится шкура моя по шву,
зашиваю, но снова расходится ножевая.
видимо, так нельзя, да разучиться как?
было бы хорошо словно сменить пластинку:
что бы со мной ни стало – небо и облака,
что бы с тобой ни стало, человек-невредимка.
всё чаще
я тоже буду счастлива когда
без ложной боли ложного стыда
перелистаю памяти тетрадь
и перестану в прошлом умирать
январский чуть подвялый виноград
и яблоко печёное с утра
сию секунду счастлива вполне
как в прошлом никогда пожалуй не
мимо озера
на лодочной станции топят
дровами, и пахнет легко
черешней в горячем сиропе,
в июнь окуная силком –
и, сколько могу, бездыханно
сквозь времени воду смотрю:
целуют друг друга стаканы,
и кепка взлетает на крюк –
развал обитаемой дачи.
а вынырну – кажется мне,
что прошлое пахнет иначе –
как утренний мартовский снег.
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи