В качелях
Я мечтал сойти с ума
Виктор Кривулин
Вот интересно,
чтоб сказал подначивавший:
мол, без раскачки
психики стихов
не написать,
чтоб он сказал,
когда вдруг начало
раскачивать ее мне
будь здоров?
Что от судьбы не убежишь,
не спрячешься?
Ну ладно, пусть хоть поздние стихи
с судьбой в качелях,
так раскачиваются,
как здравомысленные
не могли.
В Матвеевском садике
Бомжик спит, пригрет июлем,
изогнувшись, со скамейки
свесив ноги, не запачкать
чтоб ее, иль не осилив
лечь по всей длине.
А сам ты,
смог бы так —
лежать под сению
креста блаженной Ксении
с незастегнутой ширинкой?
***
Отложив догматы все и книги,
Эвридики вызывая тень,
на подвижной лестнице религий
я займу последнюю ступень.
К магии сойду и анимизму,
стану камнем, деревом, цветком,
откажусь от христианской жизни,
будто с ней я вовсе не знаком.
И в Господень день Преображенья,
не на гору чудную взойду,
но сойду вослед любимой тени —
может, отыщу ее в аду.
Diospyros
Во сне леталось, словно в детстве,
А утром выпал первый снег.
Есть ли еще на что надеяться
С тобой нам, милая, иль нет?
В залог Рождественского чуда,
Вот, я принес тебе хурму –
Губам усладу и остуду
Чуть не сгоревшему уму.
Прим. Diospyros – латинское название хурмы, происходит из греческого, где это слово означает − божественный огонь или другой перевод − пища богов.
***
нет того, с кем делил кефир,
допивая даже, − ведь в каждой пачке
всегда оставалось, чтоб ему еще блюдце
наполнить − у нас такой был
обряд, что ли, приобщенья к жизни
его − к моей, или моей − к его.
опередил ты меня, болезный,
друг не друг, а вроде того.
***
Сегодня приснилось, что мама пошла,
взяла и пошла, лишь слегка опираясь
на трость. Я запомнил, что я удивляюсь
тому, как она это сделать смогла.
Пошла и без помощи чьей-то, сама!
А то, что мне это приснилось, − не понял,
Но только я радостью переполнен
был, тотчас же выбросило из сна.
***
смолкнет плоть человечья,
птичья засвиристит –
зачирикает, засвистит,
защебечет...
и такая звенит
вкруг тебя и в тебе папагена,
что змеиной вины
словно нету —
лишь музыка, музыка
в генах.
***
желтую пересекая черту
первых и последних ступеней,
вспомни неполную слепоту,
способную разглядеть ту
и не разбиться при входе и выходе в пенье.
75-летие
Бродский Иосиф на первом канале,
пушкинский юбилей в 37-м.
И в честь кого тогда Йосю назвали,
тоже сказали и не скрывали
луковых слез на глазу голубом.
Евхаристия
Что Евхаристия есть таинство Другого,
Поди попробуй докажи,
Когда нет опыта такого,
А есть одна и та же жизнь,
В которой некем удивиться,
И так живешь в себе самом,
Даже когда выносят причаститься
Дары Другого, память о Другом.
***
В том-то и дело,
что, пока у нас –
гоев и изгоев –
у кого − Антипасха,
у кого – Красная горка,
нацмены (вспоминая словцо
покойной бабушки)
мастрячат евроремонт
у нас в подъезде,
красят, зацепившись за крышу,
очередной фасад
северного модерна −
под халяльную музыку
налаживают Европу.
Так, может, уже преодолены
оппозиции
иудеев и язычников,
варваров и скифов?
Краеведческое
На улице бывшей "Андрея Петрова"
церковь строят блаженной Ксении,
преодолев сопротивленье экологов
и потеснив зеленые насаждения.
А в садике, названном в честь апостола,
избранного на место Иуды,
экологи победили церковников,
и храм восстанавливать там не будут.
Так что ничья, как в игре Шостаковича,
жившего здесь, с товарищем Сталиным,
которая тоже еще не кончена
и судится по неизвестным правилам.
Стихи Петроградской стороны
На углу улицы Широкой
розы первого ноября
все еще розовеют, око
мимоидущего веселя.
Ну, а когда разорит розарий
классовочуждый ильич-мороз,
все же останутся пред глазами
купы под снегом цветущих роз.
______________
Это какая улица?
это улица Ленина.
Это широкая улица,
введшая многих в погибель.
Это Широкая улица,
куда в этот ад, в материю
и тьму проникала музыка
и слышавших выводила.
Комментарий: на ул. Ленина, бывш. Широкая, находился дом, принадлежавший Союзу Сов. Писателей, в нем в одной из квартир был последний ленинградский адрес А. А. Ахматовой.
Кладбище
Кладбище советской культуры
По дороге на Щучье − еврейские имена
Вперемежку с русскими − литературы,
И других искусств... Но если бы не одна
Могила с железным крестом, то нечего говорить бы,
Не то что любимая, − дело не в том,
Но судьба и эпоха целая, видимо,
Лежит под этим крестом.
До сих пор мы хороним эту эпоху. Вон вырыты
Свежие могилы. А дальше? Братва
Комарово скупит, а интеллигенция вымрет,
Или уедет, и придет татарва
Новая − с позвонками крещеными
Бог весть где, но хотящая под крестом
В землю лечь, как Ахматова. Меж культурой и зоною
Нет границы, и не было
в мире том.
Григорий БЕНЕВИЧ
Родился в 1956 году в Ленинграде. Культуролог, философ. Доцент Русской христианской гуманитарной академии. В советский период публиковался в самиздатских журналах «Обводный канал», «Часы», «Предлог», в последние годы печатает стихи и статьи в журналах «Нева», «НЛО» «Звезда», «Волга», «Интерпоэзия», «Плавучий мост» и других.
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Валентина Полухина: «Я, конечно, была влюблена в Бродского»
Смерть Блока
Михаил Богин: «Я попал под горячую руку холодной войны»
Майя
Анатолий Кузнецов: судьба перебежчика
Полина Осетинская: «Я долго воспитывала свою аудиторию»
Это только чума
Хроника агонии
Сегодня мы должны играть, как кошка мяукает — мяу, мяу...
Я помню своего отца Георгия Владимова
Из воспоминаний об Арсении Тарковском
Приближаясь к «Ардису»
Юлий Даниэль: «Вспоминайте меня…»
Исчезновения
В тишине
«Скоропостижка». Интервью с писателем и судмедэкспертом
Шпионские игры с Исааком Шварцем
Ракетчик Пешкин
Страшная Маша