Перевод с украинского: Аркадий Шпильский
Марианна Кияновская
* * *
я всё-таки это вымолвлю я всё-таки это приму
сказав непроизносимое как будто вступая в море
война означает безвестность и боли страшную тьму
и ещё означает отчаяние и обнажённое горе
я был на днепре вчера в действительности над днепром
и издали просто смотрел на воды его и волны
горели ржавые листья и лодки как бурелом
прятались под водой и чайки неугомонно
зазывали свидетелей на резкий нептичий крик
чтобы погибель города и рыбаков оплакать
я было завыл как зверь но прикусил язык
а теперь вымолвлю: присутствие в общем двояко
мы бусины просверленные чьей-то пулей насквозь
нанизанные мы бусины и каждый другому равен
и солнце стоит в зените словно оно поднялось
чтоб город сверху увидеть и как мы в нём умираем
и ходим смотреть на реку спускаемся на причал
потому что нас убивают адель мириам дебора
лежат в яру расстрелянные а во мне такая печаль
что сердце сделалось камнем и душа прозрачна от горя
и тончает всё и тончает а это ведь значит смерть
и смысл её в двоении ибо смерть это в сущности вместе
с аделью деборой и мириам пока ещё неба твердь
и днепр и кручи в опытах вне времени в этом месте
2016
Марта Тарнавская
* * *
Был Бабий Яр в моей судьбине тоже:
По восемь шли они по городской аллее –
деды, мужчины, женщины и дети –
над ними раздавался странный гул:
как сотни жалоб стон, как будто визг,
как в горле сдавленный и исступлённый плач.
Шёл впереди там седовласый муж –
высокий, в незастёгнутой рубашке
и с поднятою гордо головой –
то был знакомый, Гольдберг, наш сосед.
Раввином не был он – врачом всего лишь,
он философию любил, был музыкантом.
(Обычно только жизни он спасал,
но довелось достоинство спасать).
Вокруг шатался лес штыков на ружьях –
конвой из педантичных молодцов.
На солнце светят шлемы, как на праздник,
и блеск идёт от чищеных сапог.
А, может, парни те читали Гёте
и слушали "Тангейзера" с "Изольдой"?
Философы там были, меломаны?
А мне двенадцать лет. И от окна
меня с трудом оттаскивает мама,
зубами закусив себе кулак,
и кровь из пальцев мажет ей лицо.
Меня кладут в кровать. Я в лихорадке.
Мерещится в стене разбитый череп.
Нет лишь отца. Он далеко – в овине,
в чужом селе, зарывшись в сено, скрылся,
чтоб выждать ночь, что наступила днём.
Он не один. С ним наш сосед там, Гольдберг,
сын музыканта, мудреца, врача.
1972
Борис Дабо-Николаев
Испытание трагедией
шлях шлёп шлёп
шорох шелест
шуршанье
подошв
с Галицкой площади
на Запад
к Солнцу
антрацит будто
в яр
Бабий
маршрут
шорох шелест
шорох шорох шорох
Киев мол-чал
-чал
-чал
А чуял
чуял
чуть-чуть
без чувств?
2001
Абрам Кацнельсон
В Бабьем яру
Застыли перед яром, что звался странно «Бабий».
Был первым в той колонне старик из бывших рабби.
К пожиткам, что сгодятся в неведомой дороге,
он взял ермолку, талес, чтобы молиться богу.
В минуту роковую он понял – всех погубят,
молитву зашептали немеющие губы.
С косою обернулась к нему зловещей рожей,
воздел он руки к небу: «Ой готеню, за что же?..»
Но сухо треснул выстрел – и в ямине остались
и рабби, и ермолка, и в пятнах крови талес.
1990
Евгения Фарщук
Прогулка на костях (Бабий яр)
Смурная ночь достала чудо-ножницы,
Пометила и выкроила шлях,
Вновь светятся неоном Дорогожичи,
А мы стоим с тобою на костях!
Жуть лихолетья до конца не вычерпать,
Она лежит, притихнув, на полях...
И нам с тобою вроде бы привычно так.
А мы стоим здесь на людских костях!
Взбивает ночь из памяти эмульсию,
Витрины где-то холодно горят.
Нам смерть проводит на костях экскурсию,
Но только ноги не хотят шагать!
И что-то вечное и свыше данное
Вдруг нас остановило. Это страх.
Не знаю, мне простят ОНИ когда-нибудь
Бездумную прогулку на костях?!
2003
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи