***

Разъезжались материки.

Ключ вскипал в глубине реки.

И, печальна и глубока,

кровью полнилась та река.

Плыли рыбы – крыло в крыло – 
лягушачью икру метать,

а брезентовое тепло

научило тварей летать.

Если б знали наверняка,

где живая течёт вода, –

бычья завязь березняка

с рёвом ринулась бы туда,

ворвалась бы в пустой залив

и увидела б, как луна,

всю округу собой залив,

воду за руку увела.

...Горизонты сползли к виску.

Дотлевает луны лоскут.

По базальтовому песку

воды огненные текут.

***

Ветры тайгу сорвали со стапеля...

Старый тунгус, трубку раскуривая,

мне рассказал, как яранги ставили,

наспех обтягивая свежими шкурами.

Уже тогда – породистый запах

сухой брони и людского крошева

у корневищ исходил из паха,

колючей проволокой поросшего.

На лету замерзали птицы.

И звезда поутру ослепла.

Обожженная черепица...

Лунный слепок,

да горстка пепла...

***

У тебя эта тяга крова – 

спеленать, и огонь раздуть...

Очагу благодарен будь.

Благодарный – не прогадай:

либо – звезду за пазухой,

либо – узду заказывай.

Или – совсем продай

домик с вишнёвым цветом.

Дымом заплатит ветер,

и на золе погадай:

много ль осталось зорь

ясных, как эта боль.

***

Жизнь без любви...

Переминаясь,

брели снега у самых окон.

Шли поезда по снежным насыпям.

И шхуны зимовали в доках.

Снега ложились, как подкошенные,

почти сливаясь с отголосками

вот этих окон непогашенных,

в которых размещался госпиталь.

Снег прибывал.

Как пассажирский

нескорый.

Возле расписания

расхваливал вино алжирское

матрос,

пригодный для списания

с любого судна.

... Ждали катера.

Снега едва касались леера.

Он тупо вспоминал о матери

и, пальцы растопырив веером,

смотрел на стёртые ладони.

В бушлате отсырели спички...

И снова вспоминал о доме

в пустой холодной электричке.

...И только утром, на рассвете,

мать, разогнувшись от корыта,

под родинкой рубец заметит – 

глухой,

как след метеорита.

Доля

...Пожелала мне:

                         «Будь на миру веселей!»

Только горечь не снимешь рукой.

Мол, счастливую долю найдёшь на селе, –

вон какая земля за рекой!

Что – земля, если Бог наш как есть одинок,

а повинных и дождь не сечёт!

Затерялся в ковыльной пыли табунок – 

только, видно, и это не в счёт.

Знал бы кто – как весной тяжелеет земля,

до корней поглощая грозу!

Может птица-перун донесёт до Кремля

отгоревшую нашу слезу...

И вольно же нам бегать в рубахе до пят!

Не звенят под косой ковыли.

Слишком долго усталые пращуры спят

в онемевшей утробе земли!

Тяжеленько грома перехаживать вброд;

слава Богу – поклажа своя!

И плывёт над землёй изумлённый народ.

И не ропщет родная земля.

***

Я не смею думать о тебе.

Стынет на морозе береста.

Я не знаю, чем помочь судьбе.

Слишком уж история проста.

И кому поведаю её?

Среди этих стынущих высот

лёгкое дыхание твоё

разве что от гибели спасёт.

Непреодолимо и светло

стелется позёмка по стерне.

Подыши на мёртвое стекло – 

как же ты не помнишь обо мне?

Опостылел снежный окоём!

У речушек треснули уста...

Ничего – что каждый о своём.

Видишь – как история проста.

***

Вот женщина восходит вслед за мной.

Светло клубится тополь у обрыва.

И лёгкое сияние залива

исходит зыбкой радостью земной.

Но, видно, некому её предостеречь

от этой радости простой и обречённой;

волна играет камушком точёным – 

а время старится. Но не об этом речь.

Свистит в снастях встревоженная птица,

по-детски морщит губы ветерок – 

а ты глядишь пугливо, как зверок.

И соль не тает на твоих ресницах.

Покуда я ещё немного жив – 

какой ни есть: смиренный или ссыльный, – 

пребудешь ты уверенной и сильной,

весь мир большой к себе приворожив!

***

Прогрохотали поезда...

Давно осыпалась звезда,

а свет её поныне льётся.

Во сне я разожму кулак – 

сквозь пальцы проступает мрак

и – гарью тянет из колодца.

Прозрачна твердь.

Земля черна.

Грешно сказать:

                          «Покой и воля…» – 

когда почтовый,

                              дико воя

и напрягаясь, как струна...

А перед взором – вся страна:

и свет в окне, и ветер в поле.

Судьба шагает вслед за мной;

клубится почта полевая...

И там, где тьма повелевает, --

зияет пламень торфяной.

***

Звезда глазастая раскисла – 

и над полями, как живой,

высокий дух, лишённый смысла,

напрягся жилой гужевой.

Межа отвальная густеет,

а в небе, криком сожжена,

над безупречною постелью

стареет – вечная жена.

Беспрекословный люд старинный,

по-братски разбавляя спирт

и злые помыслы отринув,

с живых сверзается орбит.

Взвалив пуды лежалой соли,

едва передвигая дни,

столпам высокой, чистой воли

и не завидуют они.

Хватая ослабевший воздух,

по горло сыт и обогрет,

высокий дух почил на звёздах,

тревожный излучая свет.

***

Дни становятся всё вороватей...

Как слепая забота о ближних – 

разрисованы спинки кровати.

И цветёт под окном булыжник.

Гром ударит в искрящийся камень...

Упираясь в струю огневую

и по зеркалу шаря руками,

станем душу ловить – как живую.

И тогда – голосить по хатам.

Что-то плыло, да – миновало...

Снег лежит на брёвнах покатых,

топью тянет со дна подвала.

Неподвижно гудит заводик...

Воздух старости глух и плотен.

И – в сердцах – мы глаза отводим

от размаслившихся полотен.

Потому, что понять не в силах – 

что земля и нас замесила.

Юрий Кабанков  — поэт, критик, публицист, филолог, богослов. Служил на Тихоокеанском флоте, работал парашютистом-пожарным, электромонтажником, преподавал литературу в школе, редактировал книги. Выпускник Литературного института им. Горького. Член Союза писателей СССР (Союза писателей России) с 1988 г., а с 1998 г. – член Русского PEN-центра Всемирной Ассоциации писателей. Автор десятка книг и множества публикаций в центральной, региональной и зарубежной периодике. Лауреат премии издательства «Молодая гвардия»; «Лучший дебют года» (книга «Кто служит ветром…», 1986 г.);  лауреат премии критиков Союза писателей РСФСР «Лучшие стихи года» (1990 г.);  лауреат премии им. А. Дельвига «За верность Слову и Отечеству». В 2015 году – Международная волошинская премия «За сохранение традиций русской поэзии». Ныне – кандидат филологических наук, доцент кафедры теологии и религиоведения Дальневосточного федерального университета (Владивосток).