* * *

Живёшь, живёшь, и обжигаешься

вдруг ужасом, что не живёшь,

а потихоньку умираешься

и полегоньку исчезаешься, —

не человек уже, а дрожь.

Выходишь в парк и утешаешься,

что вроде бы ещё живёшь,

пока глазами упираешься

и уткой с лёту погружаешься

в пруда сверкающую брошь.

Пока наощупь разбираешься

между «живёшь» и «не живёшь»,

скукоживаешься, смеркаешься,

закатным отсветом теряешься,

дня позолоченного грош.

ЗИМНИЙ СОНЕТ

                           Льву Дановскому

Грех отчаянья сердце стеснил

безнадёжной булавочной болью.

Утро щедро посыпано солью

горьких истин и зимних белил.

Словно кто в ширину расстелил,

полотна не жалеючи, вволю,

чистоты белоснежную долю

на поверхность, где ты наследил.

И теперь обещай, обещай,

никогда, ни единым поступком,

и зачем, когда так хороша...

Обнищай, как зима, обнищай,

и пройди эту хрупкую крупку,

свежевыпавшим снегом дыша.

* * *

Мне тяжело, как зверю, жить собой,

к своим следам упорно припадая.

Ты нужен мне, какой-нибудь другой,

чтоб сердце не давало гулкий сбой,

себя в себя, как в волны, погружая.

Ты нужен мне, чтоб медленно следить,

дивясь, что и тебе — свобода воли,

как ты легко и умно хочешь жить,

как ты стакан ко рту подносишь пить, —

да ты и вправду существуешь, что ли?

Ты нужен мне, чтоб я, как Иов, мог

тебя в сердечной скорби опровергнуть.

Услышав твой благоразумный слог:

концы с концами — нищенский итог,

тебя, как иго чуждое, отвергнуть.

* * *

Тишайший вечер. Загород. Жара

спадает. Просыхает майка.

Я соглашаюсь с Пушкиным — пора.

Кричит несытая и вечно злая чайка.

Почти несносная разлита благодать,

вдали, как в раннем детстве — пианино,

перебирают старые этюды.

Идёт война, но далеко отсюда.

Мы в райском уголке, и в наши спины

не тычут палкой, — что же больше ждать!

* * *

Собака тоскует в трамвае,

скулит и рвётся на волю,

и плачет, недоумевая,

зачем это движется поле?

Как может, ей суть переезда

хозяин толкует сурово

святыми словами «на место»,

лишёнными смысла вне крова.

А Ты, удивительный лекарь,

врачующий буйное стадо,

как мне объяснишь, человеку,

своё безусловное «надо»?

Ты хочешь добиться прозренья,

что наши стремленья напрасны?

Твои повеленья прекрасны

и вне моего разуменья.

ДИПТИХ

                     1

Эта страсть, потянувшая их

в неуютный, нетопленный дом,

эта жадная жажда двоих,

содрогнувшись, забыться в одном,

этот медленный тесный зачин,

затыкающий разуму рот,

доходящий до гулких пустот,

до неведомых прежде глубин...

                     2

Часы дробили равномерным ходом

остуженную глыбу тишины.

Окно пугало резким чёрным входом

во тьму. Свисали полые штаны.

Два отчуждённых тела возвратились

к самим себе в усталом полусне.

Их лица в темноте едва светились.

Жизнь прогорела в собственном огне.

КОРОВА

Вот живёшь, как корова живёт:

в тайниках поворотливой туши

долговремя, как сено, жуёт

и теплом своим мокрое сушит.

Ум лохматым туманом плывёт

и тогда только в сердце вступает,

если брюхом телёнок идёт

или нож мясника нависает.

Щель заката, как рана, свежа,

и прореха в темнеющей рясе

облаков, словно тело ножа:

и кому оно впрок, моё мясо?

* * *

О старость, ты просто причуда

весёлого беса. С собой

ты видишься как бы оттуда,

покуда ведут на убой

сквозь узкую медленность жизни,

сбивая с понятий и ног,

а сверху на ниточке виснет

надеждой подвешенный бог.

Он сыплет густой и нелепый

словесно-растительный сор,

в тебе прорастает напевно

его обаятельный вздор,

и ты отмечаешь не к месту

вещей соразмерность и вес,

обычного облака тесто,

его гениальный замес.

* * *

Живи, дурак, несуществующим,

пылинки в воздухе лови,

перебирай в мозгу тоскующем

воспоминания любви.

Пускай плывут густым течением,

гольфстримом греют пустоту

холодной жизни, в средостении

пусть заполняют немоту.

Живи слабеющим, мерцающим,

оскудевающим живи,

по этим водам иссякающим,

во тьме барахтаясь, — плыви.

Пусть угасающим свечением

ещё продлится краткий миг,

с его уже неслышным пением,

но ты настиг его, настиг.

Владимир Гандельсман о книге Валерия Черешни "Узнавание":

"Море волнуется раз..."

Валерий Черешня, родился в 1948г. в Одессе, живет в Санкт-Петербурге. Автор пяти поэтических книг («Своё время», 1996; «Пустырь», 1998; «Сдвиг», 1999; «Шёпот Акакия», 2008г; «Узнавание», 2018), книги эссе «Вид из себя» и многочисленных публикаций в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Дружба народов», «Постскриптум» и пр.