Сон

Я вижу сон и вижу, что не сплю. 
Моя жена, которую люблю, 
Которой нет и не было когда-то, 
Жена моя изрядно конопата
И это цигель, цигель ай-лю-лю. 

Забавный сон — он делает мне честь. 
Жена, откуда взятая невесть, 
Не может на меня налюбоваться. 
Как будто ей наутро просыпаться —
Жене моей, которая не есть. 

Моей жене, в моём просторном сне, 
Где лишний раз не скрипнет половица, 
Живётся замечательно вполне. 
Но что ей снится? Господи, что снится 
Моей несуществующей жене? 

Наверно, тёща. К ней на пироги
Ещё ходить, пожалуй, что придётся. 
Жена моя, цитируя Айги,
Над вымыслом хохочет и трясётся.
Счастливая, и думать не моги.

* * *

На небе выберу звезду.
Смотреть под ноги скулы сводит.
Я целый год чего-то жду,
А ничего не происходит.

Ни петь, ни плакать, ни кричать,
Ни Боже мой, ни в хлам напиться.
На всё наложена печать.
И ожиданье длится, длится...

И треплет время в бахрому,
Как ветер флаги, там, снаружи.
Где я не нужен никому,
Где мне никто, увы, не нужен.

Неоконченное

Однажды вечером ты встретила меня,
И, Бог свидетель, мир не содрогнулся. 
Спасибо за компанию, но всё же 
Я снова здесь и вновь люблю жасмин. 
И белый стих, как белой плоти запах, 
Меня тревожит, может, не напрасно. 
И самое — нелепица пророчеств —
Люби и ты какой-нибудь цветок. 

Однажды вечером пустующий мотель
Покинут двое...

* * *
Сверху видно не дальше детства. 
Снег почти покрывает страхи. 
Фотографии лицедейство —
У меня девятнадцать твоих фотографий. 
Куртуазных твоих тростинок 
В обертонах трепетной лани. 
Если это желаний снимок, 
У меня девятнадцать таких желаний. 
Девятнадцать фигур у меня для речи
И пунктир классической коды:
Снег, летящий который вечер
На озимые всходы.

* * *
И был последний лета день.
Печаль, как тень от козырька,
Мою небритую мордень
Облагородила слегка.
Глаза и мысль, с кровинкой гжель,
Плели верёвочку с плющом.
— Я не люблю тебя уже ...
— Не любишь ты меня ещё ...
Ещё врубил какой-то псих
Шансон на весь улус-берке.
И был последний лета штрих 
Кофейным зёрнышком в руке.

* * *
Ты была такая голая, 
Что пришлось и мне раздеться. 
Я летел над Халхин-Голом. 
Ты летела по соседству. 
Потому, что мы — пилоты, 
Было счастье нам без малого.
Было в нашем деле что-то, 
Что-то было в нём Шагалово. 
И была ещё страница, 
Где всплыла одна история... 
Всё, конечно, повторится. 
Повторится всё, не более.

* * *
Это Нечто цепляет за Что-то.
Ничего непонятно — и пусть.
Это осени первая нота,
Это первая осени грусть.

Это птичий исход под сурдинку,
Одинокой до жути трубы.
Это рвутся дождём паутинки,
Это ниточки рвутся судьбы.

И деревьям в стыдливой расцветке 
Облетать, оголяя вину.
Это ты ко мне тянешься веткой,
Это я к тебе ветви тяну.

* * *
Снега холсты пастозного,
Волжская магистраль.
Тенью Ивана Грозного
Астрахань брал февраль.
И далеко до Нижнего,
И до воды — земля:
Ты возлюбила ближнего
Ближе, увы, меня.
Впрочем, от века лирикам
Снится у той сосны,
Пальма одна из финика
Во глубине Апсны.
Что хорошо, наверное,
Вспомнить в конце зимы.
Вспомнить, что мы не первые,
Что не вторые мы.

Евгений Романов. Родился в 1960 в Братске, живет в Волгограде. Публикаций две — на портале "Текстура" и в журнале "Звезда".