18+
Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом Вольтской Татьяной Анатольевной либо касается деятельности иностранного агента Вольтской Татьяны Анатольевны
* * *
Можно я посижу на скамейке немножко,
Погляжу на полоску травы?
Растяни свое длинное тело, гармошка,
Расскажи мне о бывшей любви.
Расскажи мне про голос по имени счастье,
Несмолкающий — хочешь пари? —
Ну, а как вечера одинокие мчатся,
Ты, пожалуйста, не говори.
Можно я посижу на скамейке немножко,
Посчитаю ветвей этажи?
Если ты о любви рассказала, гармошка,
Так о смерти теперь расскажи.
Мужичок незнакомый протянет мне кружку
И на донышко водки плеснет.
Растяни-ка мехи, подыши-ка на ушко —
Что́ за краем последним блеснет:
Только не про цветами заваленный ящик, —
А про ветер и смех у воды,
Про единственный голос, которого слаще —
Лишь твои золотые лады.
* * *
Нашу любовь не видит никто-никто,
Нашу любовь не слышно нигде-нигде:
Тише снежинки, тающей на пальто,
Легче листа осеннего на воде —
Красного, остывающего листа.
Дом ее — ветер, имя ей — никогда.
Тень, как собака, бежит впереди нее,
С острою мордой, с ушками начеку —
Может быть, даже ей отворят жилье,
Может быть, даже в кухне нальют чайку.
Наша любовь — с отметиной на спине —
Лишь бы никто не целился, лишь бы не…
* * *
Когда я вижу эту фоточку —
Скамейка, роза, Амстердам —
Как будто открываю форточку,
Встаю на цыпочки — а там…
Признайся, ведь не так уж часто мы
Вдвоем на лавочке сидим,
Недосягаемы и счастливы,
Под легким облаком седым.
Цветочный рынок, ветер тающий,
Ты усмехнулся — помнишь, да? —
Мол, если не сейчас, когда еще, —
И я ответила — всегда.
* * *
Знаешь, когда Господь
Солнце погасит, рапсод
Последнюю песню споет,
Когда пионер с трубой
Нам сыграет отбой —
Я хочу быть — тобой.
Знаешь, когда Господь
Небес голубой испод
С буквами звезд на нем
Свернет до лучших времен
В свиток тугой —
Я хочу быть — тобой.
Рукой, впалой щекой,
Зачеркнутою строкой,
Голосом, жизнью всей,
Ниткой гусей,
Натянутой над Невой,
Смуглой землей, травой.
Я не хочу вдвоем:
Два — это грех,
Два — это рана, разлом,
Бегство и руки вверх,
Топот, затвор, конвой.
Я хочу быть — тобой.
* * *
Вот так живешь себе на краешке,
Кружит метро, бежит вода,
Торопишься и завираешься,
Не успеваешь никуда.
Приходишь с рынка, жаришь корюшку,
Ныряя в чадную волну,
Вот тут и уплывает горюшко,
Хвостом задумчиво вильнув,
Захлестнуто делами малыми,
Что поважней великих дел,
Нежданными иван-да-марьями,
Залиловевшими везде.
Благословение усталости,
Движенье телу вопреки:
Очнешься — а всего осталось-то —
Уснуть на жердочке строки.
* * *
Да, мое сердце, да, мое сердце, да.
Я не припомню, вторник или среда,
День или ночь, но точно — без десяти.
Память — тяжелая: брось ее и лети.
Выше и выше, с той стороны земли,
Дальше на циферблате — одни нули.
Не вспоминай ни буковки, ни кивка,
Ни пирога капустного из ларька,
Ни из окошка — потной дуги моста,
Ни многоточья с той стороны листа.
Много приманок у памяти — не ведись,
Лучше разглядывай летные шлемы птиц,
Ветра небритые щеки да колесо
Солнца.
А ступишь на землю — и вспомнишь все.
* * *
Белых ночей серебряная цепочка.
Пруд, магазин, библиотека, почта,
Будка пристанционная и холмы
Скованы ею, и мокрый откос, и мы.
Скованы ею рельсы у переезда,
Вдовые елки, цветущая сныть-невеста,
Вспышки сирени, красный забор, ларек,
Хрупкой веранды светящийся пузырек.
Белых ночей серебряная цепочка
Вьется в траве, на крышу взбегает, точно
Белый огонь меж незагорелых тел,
Каторжник беглый — радуйся, если цел.
Как целовались — над головой звенело.
Все, уходи — пока не взошла Венера.
Крот под ногами роет свое метро.
Быстро темнеет светлое серебро.
* * *
Мы встретимся, как же. На кухне вдвоем
Останемся. Белого в рюмки нальем.
И нам усмехнется курчавый божок.
И быстрая ласка тела обожжет.
И ты о неважном расскажешь взахлеб.
И я положу тебе руку на лоб.
Блеснет из угла, как потерянный страз,
Условная жизнь и условная страсть.
Проснется в виске настоящая боль —
Скажи, что с тобою,
скажи, что с тобой?
* * *
Не привыкай, не привыкай:
Пока друг друга мы любили,
В окошке дрогнули века
И занавески голубые.
Они взлетали на ветру,
Как бабочки, и опадали.
Ты говорил мне — я умру.
— И я. — Но это все детали.
К столу, к бревенчатой стене,
К дымящемуся чаю с мятой,
К теплу, а, главное, ко мне,
А впрочем, и к футболке мятой,
И к гостю, пьяному слегка,
То власть клянущему, то климат,
Не привыкай, не привыкай —
Поскольку все равно отнимут.
Татьяна Вольтская родилась и живет в Петербурге. Поэт, эссеист, автор девяти сборников стихов — «Стрела» (СПб,1994), «Тень» (СПБ, 1998), «Цикада» (СПб, 2002), «Cicada» (London, Bloodaxe, 2006), «Trostdroppar», (Стокгольм, 2009), «Письмо Татьяны» («Геликон Плюс», 2011), «Из варяг в греки» («Геликон Плюс, 2012), «Угол Невского и Крещатика» (Киев, «Радуга», 2015), Избранное (СПб, «Геликон Плюс», 2015), «В легком огне» (Издательские решения, Ridero, 2017). В 1990-е годы выступала как критик и публицист, вместе с Владимиром Аллоем и Самуилом Лурье была соредактором петербургского литературного журнала «Постскриптум». Стихи переводились на английский, немецкий, шведский, голландский, финский, итальянский, литовский языки. Лауреат Пушкинской стипендии (Германия), премий журнала «Звезда» и журнала «Интерпоэзия» (2016). Печатается в литературных журналах «Звезда», «Новый мир», «Дружба народов», «Интерпоэзия», «Этажи», «Новый берег» и др. Работает корреспондентом радио «Свобода/Свободная Европа».
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Валентина Полухина: «Я, конечно, была влюблена в Бродского»
Михаил Богин: «Я попал под горячую руку холодной войны»
Смерть Блока
Майя
Анатолий Кузнецов: судьба перебежчика
Полина Осетинская: «Я долго воспитывала свою аудиторию»
Это только чума
Хроника агонии
Сегодня мы должны играть, как кошка мяукает — мяу, мяу...
Я помню своего отца Георгия Владимова
Из воспоминаний об Арсении Тарковском
Приближаясь к «Ардису»
Юлий Даниэль: «Вспоминайте меня…»
Исчезновения
В тишине
«Скоропостижка». Интервью с писателем и судмедэкспертом
Шпионские игры с Исааком Шварцем
Ракетчик Пешкин
Страшная Маша