литературно-художественный журнал «ЭТАЖИ»

[email protected]

Татьяна Веретенова

Трагедия несоветского человека

11.11.2023
Вход через соц сети:
02.10.20154 041
Автор: Анатолий Головков Категория: Проза

Млечный путь

МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ

 

Что уж там съела жена Гюйса, но ее скрутило. Слушая стоны, мы поняли, что нынче не выйдем в море. И расстроенные, приняли по сотке под лук и сальце.

 

С утра она общалась только с тазом, но между стонами сумела сообщить нам, что мы оба алкаши и пошляки. Особенно Гюйс. Пьянь гидролизная, думает только о себе, а ее никому не жаль.

Мне жаль, сказал я.

И мне тоже, молвил Гюйс, выплюнув свиную шкурку.

А мне нет, сказала из-за ширмы жена. С тобой жить — как в наказание за убийство отца и матери.

Раз снова гавкает, психимора, значит, все не так плохо, сказал капитан Гюйс, жить будет.

Мы пошли за ширму, к ее заблеванному одру, как санитары. Сказали, точно остаёмся. С койки свешивалась ее белая нога.

Сама немалая рыбачка, жена Гюйса вздохнула. Идите уж, засранцы, мне полегчало, кажись. Лишь бы море не закалабахало.

Она не хуже нас знала капризы Азова.

 

Я лежал на дне лодки в сомнамбулическом трансе, а Гюйс сидел на руле.

В темноте шуршал парус.

Мы шли вокруг Казантипа, меньше чем в миле от берега.

Шпангоуты впивались в ребра. Но будь я проклят, чтобы кто-то заставил меня встать.

Этот мир пронзал насквозь.

Я доверился ему, как случайный заложник. Волна не калабахала.

 

Лодка двигалась внутри черного шара без дна под звездным небом августа. И небо, как неисправный плафон, мерцало или искрило.

Из-за Млечного Пути небосклон выглядел белым, как в июньском Питере.

На фоне звезд Гюйс казался чертом с веслом. Он выдернул зубами пробку, и мы по очереди припадали к бутылке.

Его жена сама выгоняла эту чачу из винограда. Дома от зажигалки она полыхала синим огнем.

 

Наша лодка плыла вдоль Большой Медведицы с идиотским торжеством, как в сериале Star Trek, кажется, в сторону Ориона.

Гюйс заявил, что он пьяный Гагарин, и чтобы я заткнулся или катился на хер, потому что из-за меня мы сбились с курса.

Трындеть надо поменьше, сэр, ё мое!

Но у нас не было никакого курса. Никто его не прокладывал. Мы вышли на рыбалку даже без компаса. Потому что Гюйс поклялся, что проведет нас к бухте, как архангел Самуил к райским вратам.

Хоть во сне.

Хоть в бреду.

Хоть с завязанными глазами.

 

Разогретому чачей, мне стало все равно. И даже не обидно. Лишь бы не рассыпался звездный хлам. Не кончалась ночь. Не исчезали шепот волны и паруса.

И сам парус над головой — как сарафан женщины, которую хотел, но не смог забыть.

 

Мы не увидели огней Карантинного мыса, значит, шли верно. А когда вдали замерцал костер, Гюйс выбросил сигарету, свистнул в два пальца, и ему ответили свои.

Эта была бухта Шарабай.

Мы убрали парус, пошли на веслах. И не понятно, как умудрились спьяну пройти между камней перед берегом.

А с утра наловили жабчика, самого крупного и вкусного бычка на Азове, со скромным хвостом, но с головой удава.

 

Жена Гюйса оклемалась и сварганила уху такой крепости, что к ночи она превратилась в заливное.

Поварешка торчала между морковкой, пурпурными флажками перца и головой рыбины, которая смотрела сквозь нас на чуждый ей мир.

 

 

НА ОГОНЬ

 

Мать Галика курила и сгорела во сне. И спалила квартиру.

Муж вел беседы с ней на могиле, кончилось дурдомом. А Галик быстро терял зрение. Митрич, брат матери, повез его в Керчь: атрофия зрительного нерва.

 

Забрал к себе. Стали жить в домике возле радиовышки. Там, на Карантинном мысе, Галик ослеп.

 

Когда шел бычок, Митрич рыбачил, а Галик гладил собаку и слушал море.

Застучит моторка, значит, дядька идет с рыбой. Покормит его и собаку. Собаке пинка, и в будку, Галику подушку да в гамак: закрывай глазы, придет Дух Моря, силы даст. Он в это верил. А то не ешь ничего, слабый ты.

 

Вместо Духа Моря являлся хромой портовый черт, тальман Ефим. Пили самогон на алыче, тяжелый, как слоновьи слезы.

Портовый тальман толковал: приемыш незрячий, да еще имя не русское.

Русское, бухтел Митрич. Сестра с мужем девчонку ждали, узистка сказала, хотели наречь Галиною. А тут пацан. Ну, и как? Решили, будет Галий, и никаких крестин. А может крещеный и не ослеп бы?

 

Галик все слышал.

Но что получается? Они при нем, и как бы не видят его? Сами слепые? Будто нет Галика, сгорел, как давеча пьяная мать, или поехал мозгами, как батя. Раз нет, так нет.

И в отместку он придумал говорить о себе в третьем лице: Галик устал, он хочет пирожок, ему поссать надо.

 

Унюхал, где бутыль дядькина, вылил в траву баклажку.

Тальман Ефим скандалил, это его литры.

Засвистел ремень Митрича: отправлю на хер в приют для слепых! Будут тебя пьяные воспы бить и в срульник водить на веревке!.. Галик не хочет, чтобы ты пил!.. А мне наплевать, что там хочет Галик! Запутаны сети на заборе? Твоя работа? Идти по рыбу, ячейки мелки, за неделю не распутаешь… Это не я!.. Я тебя, едрёна кочерыжка, все равно мужиком сделаю!

 

Трижды уводил его Митрич версты за две, путаными тропами, в любую погоду, то к берегу, то в заповедник с выжженной травою и тишиной. Трижды оставлял без воды и еды: не найдешь дороги к дому, и подыхай здесь!..

Галик плакал: сука, Митрич, чтоб ты сам сдох!

Но потом, когда темнело и шла прохлада, он снова звал: дядечка, где же ты? Вернись! Я твои сети распутаю! Я тебе яичницу с луком поджарю! Куда мне идти?..

Он не знал, что Митрич ни разу не бросил его. Только в сторону отходил. Шел следом, оберегал и в конце концов заставил выучить местность наизусть.

 

Однажды увидел я Галика в низине, он пас коз, у ног лежала собака.

Он говорил: это я вам на всякий случай… Допустим, вы незрячий и один, не бойтесь ничего. Испугаетесь - умрете. У вас глаза повсюду: думайте!..

Вот вас вели вверх, ветер дул справа. Значит, теперь должен быть слева… И это не с камней, сухой и сладкий, это с моря, кислый, водорослями пахнет… А с какой стороны солнце грело?.. Во-он оттуда! Но оно чуть в сторону отошло? Все верно!.. Теперь, значит, тридцать один шаг, и вниз по тропинке, потом направо…

А со мной как? Дальше совсем просто: ветер со стороны дома всегда пахнет навозом и овчиной из сарая, собака меня чует, лает, лучше и не надо!.. Просто иду на лай!

 

Может, нужно и зрячему, пока ты видишь цвета мира, пока не все равно, - ходить на лай, на крик петуха, на зов чаек? На ту единственную нефальшивую музыку, которая играет вдали.

Огней не видно, ну и пусть.

Они все равно мертвы.

Живой огонь лишь твое тепло.

Станет оно трепетать у щеки, целовать ладони, его всегда чувствуешь издалека.

И потому нечего бояться.

 

Книгу Анатолия Головкова "Не уходи", куда вошли эти и другие рассказы писателя, можно купить здесь

 

Анатолий Головков - прозаик, поэт и сценарист.

Публицистика собрана в книжке «Вечный иск» (М.: Правда, 1989). Лауреат премии журнала «Огонёк» (за 1989, 1990 годы), премии Союза журналистов СССР за очерки из «горячих точек» и СЖ России в номинации «Честь, достоинство, профессионализм». Лауреат Международной литературной премии им. Петра Вегина, Международной литературной премии «Серебряный стрелец» за поэзию. Известен также, как автор песен на свои стихи.

Первый рассказ «Блюз для трубы на закате» опубликован в 1977 году в альманахе «Истоки» (М.: «Молодая гвардия») . Автор пьесы «Преторианцы», романов «Воздухоплаватель» (М.: Изограф, 2005 год), «Jam session. Хроники заезжего музыканта» (Д., Коло, 2010 год), «Летаргиус», кулинарных книг, а также сказки «Где растут макароны» (Одесса, Два слона, 1993 г.), по которой на НТВ был поставлен сериал «Котовасия» («Дикси», 1998). Член Союза писателей с 1991 года. Работает в Крыму и в Москве.

02.10.20154 041
  • 3
Комментарии

Ольга Смагаринская

Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»

Павел Матвеев

Смерть Блока

Ольга Смагаринская

Роман Каплан — душа «Русского Самовара»

Ирина Терра

Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»

Ирина Терра

Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»

Елена Кушнерова

Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже

Эмиль Сокольский

Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца

Михаил Вирозуб

Покаяние Пастернака. Черновик

Игорь Джерри Курас

Камертон

Елена Кушнерова

Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»

Людмила Безрукова

Возвращение невозвращенца

Дмитрий Петров

Смена столиц

Елизавета Евстигнеева

Земное и небесное

Наталья Рапопорт

Катапульта

Анна Лужбина

Стыд

Галина Лившиц

Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder

Борис Фабрикант

Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»

Марианна Тайманова

Встреча с Кундерой

Сергей Беляков

Парижские мальчики

Наталья Рапопорт

Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи

Уже в продаже ЭТАЖИ 1 (33) март 2024




Наверх

Ваше сообщение успешно отправлено, мы ответим Вам в ближайшее время. Спасибо!

Обратная связь

Файл не выбран
Отправить

Регистрация прошла успешно, теперь Вы можете авторизоваться на сайте, используя свой Логин и Пароль.

Регистрация на сайте

Зарегистрироваться

Авторизация

Неверный e-mail или пароль

Авторизоваться