литературно-художественный журнал «ЭТАЖИ»

[email protected]

Татьяна Веретенова

Трагедия несоветского человека

11.11.2023
Вход через соц сети:
20.03.20233 526
Автор: Ольга Мишуровская Категория: Проза

Мыло

Иллюстрация Кати Беловой 
Кусок душистого мыла, который Егор положил на керамическую мыльницу в ванной в день переезда к нему Алины, превратился в небольшой отполированный руками обмылок. Несколько дней он напоминал себе достать новое мыло, но все забывал. А потом, придя с работы, обнаружил в мыльнице новый молочно-белый овал. Он еще подумал с радостью, что это хороший знак — Алина обживается на новом месте. Спустя пару часов Егор собрался помыть руки. Потянувшись к мылу, обнаружил, что с новым кусочком слипся прежний обмылок. Было понятно — это не случайность.

 

Он нисколько не кривил душой, когда говорил, что так, как в Алину, не влюблялся никогда. Друзья посмеивались, припоминали его прежние романы, один из которых почти закончился браком. Егор пытался объяснить — с Алиной все иначе. Таких чувств у него прежде не было. Тут и нежность, и страсть, и восхищение, и общность интересов, желание заботиться и ощущение, что тебя принимают таким, какой ты есть. Он с трудом заставил себя подождать три недели, прежде чем предложил Алине жить вместе. Хотя потом она призналась, что согласилась бы переехать к нему уже через несколько дней знакомства.

С каждым днем Егору казалось, что у них с Алиной все больше и больше общего: схожие интересы, взгляды на жизнь, планы на будущее. В вопросе ведения хозяйства они тоже были единодушны — тратить на это свое время нет смысла. Не убивать вечер на уборку квартиры, а заказать клининг, готовить по настроению, пользуясь в остальное время доставкой из любимых ресторанов. Наверное, именно поэтому, Егор удивился слепленному с обмылком куску мыла. Недели через две, когда ровный овал мыла снова превратился в кляксу, на раковине появился новый розовый гладкий брусочек с уродливым белым пятном на боку.

 

Он родился в самой середине восьмидесятых — 1 июля 1985 года. Его мать почему-то любила подчеркивать это обстоятельство, будто оно должно было выделить ее сына из числа других мальчишек и девчонок с их прижавшейся к сопке улицы. Дальше — только лес, приземистая болотистая тундра, куда детям одним было ходить запрещено. Они все равно, конечно, ходили и хвастались друг перед другом, как далеко могут забраться.

На их улице было спокойно, так говорили взрослые. Карьер — в другой части городка, так что ни шума, ни пыли. В детстве Егор обожал, когда отец брал его с собой на карьер — грохот взрывов казался рокотом просыпающегося вулкана, а огромный котлован — входом в древний город, скрывшийся под землей от посторонних глаз. Время от времени отец приносил Егору сувениры: чаще всего необычной формы камешки, но иногда и настоящее сокровище — кусочки руды. Он долго их хранил. Выбросил, как и остальные напоминания об отце, когда навсегда уезжал из городка.

Мать иногда упрекала Егора, что тот из своего детства запомнил только плохое. Это не было правдой. Он помнил бесконечные летние дни, когда ночь — это лишь цифры на часах, а светло всегда одинаково и можно до позднего вечера играть во дворе. Как осенью ходили в лес за грибами и ягодами и обязательно варили чай на костре, добавляя в походный котелок листья брусники. Помнил темноту полярной ночи, узоры трескучего мороза на стекле, и свою надежду, что станет еще холоднее и отменят занятия в школе. Помнил, как с нетерпением ждал диснеевские мультики по воскресеньям и следил вместе с матерью за судьбой «просто Марии». На всей улице видеомагнитофон был только у соседей, Ежовых, и все по очереди ходили к ним смотреть американские боевики в одноголосной озвучке. В памяти Егора осталось и много других моментов, но, когда его спрашивали о детстве, все эти приятные мелочи вытесняло другое — ощущение голода, с которым он часто засыпал, мать, пытающаяся соединить клеем-моментом две части разошедшегося ботинка, пьяный отец, держащийся за дверной косяк, чтобы не упасть. И вот об этой части его взросления Егор не собирался рассказывать никому.

Временами он жалел, что не родился лет на пять раньше. Тогда мог бы сейчас вместе с большей частью страны ностальгировать о советском прошлом. А так, ему не досталось ни вкусного мороженого за копейки, ни звездочки октябренка, ни пионерских песен. Егор точно знал, что утверждения о пустых полках в магазинах в конце восьмидесятых — неправда. В их городке на полки выставляли красивыми ровными рядами банки с желтоватым мутным соком. Когда они с мамой заходили в гастроном, Егор всегда пытался сосчитать, сколько банок в каждом ряду. Но сбивался на восьми, потому что путал, какая цифра, девять или десять, идет следом.

Потом продукты в магазинах появились, но родителям перестали платить зарплату, и Егору оставалось только смотреть на плитки шоколада с иностранными надписями на обертке, на яркие квадратики жевательной резинки и, красящие язык, сначала сладкие, а потом взрывающиеся кислой начинкой, леденцы. Ему все это покупали только по праздникам или в качестве поощрения за успехи в школе. Он мечтал, как поедет на передачу «Поле чудес» и вместо скучных полезных призов получит мешок сладостей. У родителей Егор ничего не просил. Видел, как отец выносит из дома все, что можно попробовать продать или обменять на самогон. Знал — мать прячет у подруги деньги, которые ей присылает бабушка Егора. Одежду в школе нужно было носить очень аккуратно, потому что новую ему купят только к следующему учебному году. И нельзя отказаться есть на ужин опостылевшую гречку, ничего другого все равно нет. Экономили на всем: когда шампунь из пластиковой бутылки уже не лился, нужно было добавить туда немного воды, встряхнуть и пользоваться получившейся пеной еще несколько дней, хлебные крошки собирать в специальный пакетик — потом станет панировкой, обмылки ни в коем случае не выкидывать, а аккуратно соединять с новым куском мыла, нечего добру пропадать. Мать спустя годы уверяла — очень туго им приходилось недолго, года полтора, не больше. В войну хуже было и не жаловались.

Егор на всю жизнь запомнил, как он, десятилетний, стоял в ванной с куском двойного мыла в руках — два обмылка, слепленные вместе, словно сиамские близнецы. Отец не появлялся дома уже четвертый день. Мать, как пришла с работы, так залезла с ногами в кресло и, закрыв руками лицо, плакала. Егор специально ушел в ванную, чтобы открыть в кране воду и не слышать материнских рыданий. А тут это мыло. Вроде бы еще новое, недавно купленное, но уже покалеченное, изуродованное. Он стал царапать брусок ногтями, стараясь освободить его от разъедающей опухоли. Потом швырнул отслоившийся обмылок в таз с водой. Выйдя из ванной, он сразу направился к матери. Сел на ковер у ее ног, подергал за подол халата.

— Мам, нам нужно уезжать отсюда.

Она приподняла голову, скривилась, словно от сильной боли, и еле слышно спросила:

— Куда нам ехать?

— К бабушке, — твердо ответил Егор.

Она задумалась на несколько мгновений, потом медленно кивнула.

Отец появился в квартире на следующее утро. Молча прошел мимо выставленного в коридор чемодана и захлопнул дверь в гостиную, где теперь спал. Пока жена и сын собирали оставшиеся вещи, он к ним не вышел.

Егор не пошел прощаться с друзьями и одноклассниками, уходя со двора, не оглянулся на дом, где прошло его детство. Расплакался он только, когда они с матерью сели в автобус до областного центра. Лить слезы у всех на виду было стыдно, но и остановиться не получалось. Подумал, если мать сейчас полезет его утешать, выскажет ей и за то, что не ушла от пьяницы-мужа раньше, и за ненавистную гречку, и за слепленные насмерть куски мыла. Но она молчала. Вцепилась в подлокотники кресла и смотрела прямо перед собой. Автобус тронулся, сделал круг почета по городку и проехал мимо карьера. Только тогда мать протянула руку и сжала ладонь сына.

В семнадцать лет, проигнорировав страхи матери и бабушки, он отправился учиться в Москву. На третьем курсе дал согласие поехать на полгода по обмену в Аргентину, хотя не знал ни слова по-испански. Потом также легко менял места работы, пробовал себя в чем-то новом, ввязывался в начинания, казавшиеся на первый взгляд чистой авантюрой. Когда его спрашивали, как он не боится так круто менять свою жизнь, Егор отвечал уклончиво. Не мог объяснить, что фундамент его смелости — страх. Если он не будет все время двигаться вперед, то снова окажется в заполярном городке своего детства, в ванной со слепленными вместе обмылками в руках.

 

Егор тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Ему давно не десять лет. Это другая квартира, в другом городе, и в комнате его ждет не пьяный отец, а чудесная любимая девушка. Алине только недавно исполнилось двадцать четыре. Ее детство прошло без дефицита, дефолтов, деноминаций. Она не смотрела «Звездный час» и «Зов джунглей», никогда не примеряла обувь на рынке, балансируя на одной ноге на картонке позади уличного прилавка, не покупала с другом вскладчину один киндер-сюрприз на двоих (шоколадное яйцо поделить поровну, игрушку разыграть в «камень-ножницы-бумага»). Дитя сытых нулевых, торговых центров, интернета, мобильной связи и семейного отпуска в турецких отелях. Тем сложнее было представить, как Алина смачивает водой большой кусок мыла, а потом старательно прикрепляет к нему маленький обмылок.

 

Первым порывом Егора было, как много лет назад, разъединить два сросшихся вместе кусочка, разрушить этот уродливый симбиоз. Но он взял себя в руки.

С мылом в руке он вышел из ванной. Алина сидела на диване, быстро набирая текст на айфоне. Он протянул вперед ладонь.

— Зачем ты это сделала? — негромко спросил он.

Алина сначала не поняла о чем идет речь, потом удивленно приподняла брови. Ответила с улыбкой:

— Осознанное потребление, ноль отходов и всякое такое.

У Егора отлегло от сердца. Он уже сделал к ней шаг, когда она задумчиво проговорила:

— У нас дома всегда так делали… Нечего пропадать добру.

 

Егор медленно перевел взгляд на зажатый в ладони кусок мыла. Он навсегда запомнил тот теплый солнечный день. Такие случаются на севере в начале сентября — короткий ярко-золотой всплеск между холодным дождливым летом и темной ветреной зимой. Он всего несколько дней как начал ходить в школу. Домашних заданий еще не было, и он собирался, забросив ранец, бежать во двор. Но до своей комнаты не дошел, замер в коридоре, услышав громкие голоса родителей, доносившиеся из кухни.

— Нет зарплаты! Нет ее, понимаешь?! Не мне же одному не платят! У всех сейчас так, — убеждал отец.

— У всех, значит?! А вот Пашка Никитин вчера домой деньги принес, — голос матери дрожал.

Егор расслышал то ли смешок, то ли всхлип отца.

— Да там заплатили сущие копейки, одно издевательство.

— Копейки! — возмущенно вскрикнула мать. — Пусть копейки, но в дом! Нам ребенка кормить скоро будет нечем! Я сегодня на последние деньги кусок мыла купила.

Егор теперь явственно расслышал отцовский смех.

— Мыло-то зачем? Ребенок есть его что ли будет?

Но мать шутку не оценила. Прокричав, что мужу плевать и на нее, и на сына, она вылетела из кухни. Егор шмыгнул в совмещенную с туалетом ванную. Мыло лежало на краю раковины. Было в нем что-то, приковывающее взгляд. Он взял кусок в руки — беловато-бежевый с выпирающим розовым боком…

 

Уснули они поздно. Егор был уверен — ему приснится город детства, даже надеялся снова оказаться на их прижавшейся к сопке улице. Только чтобы обязательно было самое начало осени: багряно-желтые листья, крупные ягоды шиповника на кустах в палисаднике, острый запах уже тронутой первыми заморозками травы. Он бы сел на деревянную скамейку и смотрел, как возле большой лужи во дворе возятся дети. Среди них обязательно был бы и сам Егор, лет шести-семи, а может и младше. Услышав рокот далекого взрыва, дети бы замирали на несколько секунд на месте, чтобы затем вернуться к игре. А вскоре из грохочущего автобуса выйдет вернувшийся со смены отец. Егор кинется к нему, прижмется, почувствует запах бензина, гари, пыли — запах карьера, впитавшийся в отцовскую одежду.

Ничего такого Егору не приснилось. Утром он подумал, а не съездить ли с Алиной на север, показать места, где он вырос. Хотя, ехать туда не к кому. Бабушка умерла. Мать он давно перевез в Москву. Отец тоже переехал, вроде бы даже бросил пить, снова женился. Егор с ним ни разу не виделся.

 

Алина пообещала выкидывать обмылки, и действительно, больше в их ванной не появлялись изуродованные мыльные кусочки.

 

Егор не мог бы сказать точно, сколько прошло времени и не запомнил, зачем полез под ванну. Труба стала течь или что-то такое. Устроившись на коленях на коврике, он сдвинул в сторону пластиковую шторку, наклонился, заглядывая под дно ванной. Баночка стояла в глубине. В таких обычно продают сметану. Егор еще удивился, как она тут оказалась. Потянулся за банкой. Внутри лежали разноцветные обмылки — небольшая коллекция, собранная Алиной за прошедшие месяцы. Он достал один — тонкий, похожий на слюду, просвечивающий, если посмотреть через него на свет. Егор задвинул обратно банку с обмылками, вернул на место пластиковую шторку, поднялся на ноги, открыл воду в кране и взял новый гладкий кусочек мыла.

 

Друзьям-знакомым он ничего объяснять не станет — не сложилось и всё.

 

Ольга Мишуровская родилась в Мурманске. Высшее педагогическое образование (специальность «Культурология), кандидатская степень по теории и истории культуры. Лауреат литературной премии Губернатора Мурманской области имени К. Баёва и А. Подстаницкого в номинации «Драматургия» (2008). Публиковалась в журналах «Гостиная», «Север», «Южная звезда», «Урал».

20.03.20233 526
  • 10
Комментарии

Ольга Смагаринская

Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»

Павел Матвеев

Смерть Блока

Ольга Смагаринская

Роман Каплан — душа «Русского Самовара»

Ирина Терра

Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»

Ирина Терра

Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»

Елена Кушнерова

Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже

Эмиль Сокольский

Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца

Михаил Вирозуб

Покаяние Пастернака. Черновик

Игорь Джерри Курас

Камертон

Елена Кушнерова

Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»

Людмила Безрукова

Возвращение невозвращенца

Дмитрий Петров

Смена столиц

Елизавета Евстигнеева

Земное и небесное

Наталья Рапопорт

Катапульта

Анна Лужбина

Стыд

Галина Лившиц

Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder

Борис Фабрикант

Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»

Марианна Тайманова

Встреча с Кундерой

Сергей Беляков

Парижские мальчики

Наталья Рапопорт

Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи

Уже в продаже ЭТАЖИ 1 (33) март 2024




Наверх

Ваше сообщение успешно отправлено, мы ответим Вам в ближайшее время. Спасибо!

Обратная связь

Файл не выбран
Отправить

Регистрация прошла успешно, теперь Вы можете авторизоваться на сайте, используя свой Логин и Пароль.

Регистрация на сайте

Зарегистрироваться

Авторизация

Неверный e-mail или пароль

Авторизоваться