Ололок или Приключения непокорного хлеба

*Читать голосом Гоблина*

В одном старинном рашэн виллэдж жили-побыли пожилой человек и пожилая женщина. И вот однажды в местном Макдональдс кончились гамбургеры.
– Шит! – загрустил пожилой человек, убирая на печка свой балалайка. – Мы скоро умирать с голоду.
– Фак! – согласила пожилая женщина и перестать играть на гармошка «Калинка-малинка».
– Что же нам теперь делать? – печально смотрел пожилой человек на последний Хэппи-мил, оставленный на афроамериканский день.
– Фак! – не унывала пожилая женщина, сбрасывая шапка-ушанка и валенки.
– А испеки-ка мне шарообразную булку с глазами, ушами и прочими гениталиями! – схитрил пожилой человек и покрепче обмотал себя целиком портянка.
– Это прекрасный идея! – согласила пожилая женщина (прим. переводчика 1: русские женщины всегда соглашают, иначе русские мужчины избивать их матрешка). И ушла скрести (прим. переводчика 2: старая русская забава).
– Эй, Посусекам, ты поскребла? (прим. переводчика 3: у русских очень странные имена).
– Яволь! – улыбалась румяная Посусекам, засовывая кусок теста в микроволновка.
– Поставь режим «шарообразная булка с глазами, ушами и прочими гениталиями», – обрадовался пожилой человек и ушел к цыганам – играть в «маленькие города».

Булка получился вэри найс! Низкокалорийный, крупнозерновой, обогащенный витамины и вакуумная упаковка. «Положить-ка я его на стеклопакет!» – решила Посусекам (прим. переводчика 4: русские женщины очень неадекватны, что называть «загадочные»). Положила и ушла в лес, за шампиньоны.

– Ес! – радоваться хлеб. – Я свободен и могу покатиться. – И хлеб покатился (прим. переводчика 5: никогда не катитесь по русским дорогам лицом!). Он катился и пел – очень, очень оптимистичный булка.

Как вдруг ни с того ни с самого... Посреди лесопарковый зона он встречать рэббита. Рэббит стоял, обнимать русская береза и плакал. Рэббит услышать песня булка про прекрасный женщина «Восадулья-Вогородья» и вспоминать голодное детство, работящая мать, сотня маленький братишка и сестренка…
– Я – несчастное русское животное, – плакал рэббит, – мной не интересует Гринпис. Я с детства страдать астигматизмом. Круглая булка, ты такой прекрасный, можно я буду тобой питаться? (прим. переводчика 5: обычно рэббиты не есть хлеб).
– Прости, русский рэббит. Но я – непокорный русский хлеб. И слишком молод, чтоб погибать. Я никогда не знал еще женщина!
Рэббит заплакал пуще предыдущего. Хоть он был и русским, но все-таки – рэббитом:
– Иди, совокупляйся. Я буду ждать тебя! – благородный рэббит проводил булка раскосыми глазами.
А булка катился. Голова его был в пыль и грязь, налипших пакетах от чипсов и банках от «Кока-кола»… Булка катился. И пел. Потому что русские всегда петь. Даже на похороны. Даже Бритни Спирс. Булка пел. Про то, как ушел от пожилой пары. Потому что хотеть найти свое счастье и полюбить женщина своей мечта, а не жить с пожилой парой.
По дороге ему встречаться ужасные русские животные. И все они хотеть булка. Но хлеб не давать. А консультировать о вреде калорий. Тем и зарабатывать на себя. Пока не подобрал его один лиса.
– Пойдем со мной, фрэнд! Я тебя познакомить с одним восточным красавица Лаваш – и будете вы жить-побыть и размножать!
– Какой ласковый и добрый животное! – сказал хлеб и лезть целовать лиса в усатый рот. Коварный лиса вдруг закрыть рот и… кричать от боли.
– Шит! Подлый булка! Сколько дней уже длится твой секс-тур?
– Уик…
–Ты же черствый совсем! Факинг кейк! Отпущу я тебя. Но запомни: хлеб – еда, а не секс. Понимать?
– О, спасибо, великий и мудрый лиса! Аллилуйя! – и булка катился, все дальше и дальше, и нёс правда в люди и в звери. Катился и пел «оло-ло!». Так его и прозвать «Ололок».

Игнашкина мечта

Мечтал Игнашка о женщине. Большой и теплой, как китайский плед. Чтобы грудь была в парном количестве и с пометкою «сюда – кручиниться».

Чтобы бедра – крутые, круглые, да такие, что за день не обойти! Чтобы пахла блинами душистыми и домашним творогом, укропом приправленным. А халат лишь на завязочке одной держался бы: стоит только дернуть нечаянно – и счастье тебе само распахивается. Бери меня, пышную, мол, всю и до одури.

А звали бы ее, к примеру, Анфисой Прокофьевной. Впрочем, Марья Никитична – тоже неплохо. И хвалился бы Игнашка товарищам: «Ну, Анфиска моя, ай да Марьюшка! А хозяйка какая, умелица! Вы таких щей с бараниной да ни в жизни не пробовали – даже вилы стоят, так наваристо!» Стол накроет бывало – аж ломится. Сальце – ломтиками прозрачными, огурцы прям из бочки, хрустящие, да лучок-чесночок – всё свежайшее, прямо с грядки, с душой унавоженной. А в середке – пол-литра холодная: пей родимый, поди ведь намаялся! А наешься как, раскраснеешься, уж, гляди, хитро бровью поводит, намекает, значит, на чувства интимные.

Про шитье ее самотканое, да вязание рукодельное пойдут слухи по всей Руси-матушке. Даже сам Глава – с пиететом весь и в пример своей, угрожаючи: «Хоть ты мне и, прости господи, ледя первая, а Анфиска носки лучше штопает! Поучилась бы хоть у Марьюшки, бездарь ты, а не баба светская!». И хлобысь кулаком по столу! Потому как жена должна слушаться. А не бедром крутить в телевизоры.

Собеседник она – лучше некуда. Ты ей и про работу тяжелую, что совсем из тебя соки выпила (даже руки покажешь с мозолями, аж по локоть – такой вот труженик), про погоды, что за окном стоят, про политику да про разное. А она все глядит, понимаючи, и со всяким она согласная. Выговоришься ей, душу отпустишь-то, а она уж пошла приоделася, в сарафаны до пят да кокошники: значит, будет сейчас петь хоралами и водить хороводы затейливо – мужу, в общем, на сон утешение.

А еще у Анфиски-то Марьюшки, чтоб талантов – аршин недюжинный! Рисовала бы маслом всяческим. Даже творогом, со сметаною! И такие пейзажи дивные, что Монэ бы сам восторгался весь: никогда, мол, таких натюрмортов не видывал – прямо чистый кубизм и экспрессия! А она-то Монэ улыбается, говорит: «Это что! Так, семечки!». И ведет его под руки белые показать статую глиняную, что сама смастерила на досуге: из тарелок да мисок с плошками. И как ахнет он, заревет восторженно: «Это ж чистая Монэ Лиза Павловна, что в соседнем жэсе уборщицей!». А потом бы все вместе поснедали и играли в лапту аж до зорюшки.

А рожала бы, как семки лузгала! Через каждые даже полчаса! Пацанов полну хату кудрявеньких, чтоб рукастых – папане в подспорие. Чтоб забор, наконец, поправили и вкрутить могли всяку лампочку, даж заморскую: галогенову.

Намечтался Игнашка досыта. Потянулся, зевнул – аж крякнулось. Повернулся на бок нелёженный и сомкнул свои ясны оченьки. Завтра нужно ведь встать засветло, потому как дела серьезные: помечтать о царевой должности.

"Родилась и живу в Минске, воспитываю дочь Соню, кота Моню и собаку Нюшу. По образованию журналист (БГУ), в основном, пишу стихи для детей. Сейчас готовится к выходу сборник детских стихов в одном российском издательстве (чтоб не сглазить, название издательства умолчу). В позапрошлом году вышел рассказ в сборнике "9 дней в июле", составителем которого выступила Наринэ Абгарян."