Как друзья
— Синьора, буона сэра!
Таксист высунулся из окошка автомобиля и, улыбаясь, махнул рукой.
«Вроде нормальный», — пронеслось у меня в голове. — «Поеду».
И открыла дверцу машины.
Дело было в Салерно, летом две тысячи двенадцатого.
Я возвращалась домой после праздника по случаю окончания учебы.
Пицца неаполитана, шампанское, танцы на берегу — к двум часам ночи я поняла, что с меня достаточно, и вежливо объяснив подружкам-сокурсницам, что баста, мол, хочу спать, побрела ловить такси.
Сказать по правде, я опасаюсь ездить по ночам с незнакомцами.
Но тогда пересилил другой страх. Идти далеко…Узкие извилистые улочки...Темно…
Ладно, думаю, таксист всего один, справлюсь как-нибудь, а этих, что в улочках прячутся, и не сосчитать!
В салоне негромко журчала музыка.
Я продиктовала улицу и номер дома.
Глянув на мое тонкое платье на лямочках, водитель одобрительно кивнул и спросил, откуда я, как мое имя и какими судьбами.
Я, прикрыв сумкой колени, сказала, что зовут Наталья, из России, учу здесь итальянский язык.
— А муж твой где? — перебил меня таксист.
— В Санкт-Петербурге, — честно ответила я, и, спохватившись, добавила со значением: — У нас дети.
Водитель опять одобрительно кивнул.
«В Санкт-Петербурге» для него звучало как «На Луне».
Какое-то время мы ехали молча.
Таксист иногда разворачивался ко мне, осматривал и восклицал «бэлла», «беллиссима». При этом он причмокивал как булгаковский Варенуха после укуса.
«Приставать будет», — подумала я с тоской, и, покопавшись в своих «техниках отказа пылким ухажерам», выбрала способ под названием «друзья и родные».
Неоскорбительно и вполне изящно.
И, согласно инструкции, начала болтать. Много, беспорядочно и весело.
Что русские и итальянцы — братья, а эмоциональность с разгильдяйством выгодно отличают их от других народов.
Что Путин и Берлускони — большие друганы, неразлейвода, и они всегда, в любой ситуации, выручают друг друга.
Что музыкальный фестиваль в Сан-Ремо — знаковое событие для всей России вот уже много-много лет.
Что всякий русский в три дня заговорит на итальянском языке, а итальянец — на русском, а всё потому что мы — родственники!
И еще, и еще, и еще…
Рот у меня не закрывался ни на минуту. Я изо всех сил лепила из себя друга.
Ну, или сестру.
Таксист улыбался и кивал, при переключении скоростей, как будто невзначай касаясь моей ноги. Когда мы остановились, он вытащил из бардачка клочок бумаги и что-то нацарапал.
— Вот мой телефон, возьми. Давай увидимся завтра, погуляем по набережной, мороженого съедим. Как друзья, — он проникновенно посмотрел мне в глаза, и, положив руку на мое колено, добавил: — Как Путин и Берлускони.
Я растерянно взяла листок с номером и вышла из машины.
Забежала в дом, облегченно выдохнула и подумала, что, в общем, мой способ сработал.
Почти.
Метаморфоза
Недавно зашла в магазин косметики.
За шампунем.
Стою, выбираю, читаю этикетки. Хочется купить что-нибудь новенькое.
У соседнего стеллажа с баночками-тюбиками, вышагивает девушка-косметолог в белом халате.
Я приветливо улыбаюсь. Девушка, улыбнувшись в ответ, подходит ко мне.
— Здравствуйте! А вы знаете, что у вас вокруг глаз мимические морщины? У нас есть чудесный крем...
— Эх, — машу я рукой весело, — канэшн, знаю! Гены у меня такие. Папины. Вот у мамы моей до сих пор нет, а у меня — лет с двадцати пяти уже, — и делаю глазками игриво так зырк-зырк, мол, дело не в старости, и двадцать пять мои были не так давно, ну может лет шесть назад, или семь. Вру, короче.
Девушка понимающе кивает, но не сдается.
Шагнув вперед, приближает свое лицо к моему. Я отступаю.
Боюсь этих непрошеных вторжений в личное пространство.
— А здесь у вас — залом! — она сосредоточенно глядит на мой рот.
— Это, — отвечаю назидательно, — не залом. А морщинка радости! Человек я веселый. Хахахоохоохоо, — надрывно смеюсь, а потом спохватываюсь, вспомнив: — И, между прочим, у Чулпан Хаматовой такая же, на этой же стороне. Я видела, когда ее по телевизору крупным планом показывали. И ничуть не портит!
— Ну, Чулпан Хаматова! Она же знаменитая! — дёргает плечом косметолог, мол, где вы и где Чулпан, нашли сравнение, вот еще, и продолжает меня рассматривать.
— А вот тут у вас, — и пальцы ее приближаются к моей шее, — кожа очень тонкая, такая старится быстро. Вам нужна сыворотка...
— Я просто очень тонкий человек. Тонкоорганизованый. Ранимый, — проникновенно говорю я, отодвигаясь от щупальцев. — Везде. Душа, шея, руки, глядите, какое хрупкое у меня запястье, — тяжело вздыхаю и продолжаю дребезжащим голоском: — Ах, обломать меня не трудно, я сам обламываться рад!
Тут девушка как-то сразу теряет ко мне интерес, и, бросив "всего доброго!", спешит к юной задумчивой брюнетке, остановившейся неподалеку.
Я — хвать свой флакон и бегом в кассу.
Покупку оплачиваю, спускаюсь по лестнице.
Эх, думаю, пронесло!
Дверь на улицу открываю: тепло, солнышко, лето, тополиный пух.
Стою, щурюсь, улыбаюсь.
И тут меня вдруг, знаете, такая тоска берет.
Зашла ведь молодой — а вышла уже старой.
И все за какие-то пятнадцать минут.
Разница поколений
— Паратов звонил! Новый клиент. Передала его Люсе в коммерческий отдел, — докладывает мне секретарь Танечка.
— Ах, Паратов! — я радостно цепляюсь за возможность позубоскалить. — Сергей Сергеич! Владелец пароходов, гуляка и франт! Ну-ну! Поработаем, поработаем! — я жду, что мои сотрудники подхватят тему и начнут сыпать цитатами из «Бесприданницы».
— Он же Андрей Михайлович! — хорошенькая Танечка смотрит на меня с непониманием. — Я так его и записала в базу, — она хлопает ресничками. — А почему гуляка?
— Владелец пароходов?! — оживляется вечнокудатозвонящий менеджер Егор.
— Ребята, да вы что? Не помните? — я растерянно таращусь на подчиненных. — Ну, Островский, «Бесприданница», Лариса, Карандышев, Вожеватов, Паратов-соблазнитель. Ну?
Тишина.
— Островский, — повышаю голос, надеясь, что меня услышат, — ОСТ. РОВ. СКИЙ. В школе проходили. «Гроза» — Катерина, Кабаниха, Домострой? Отчего люди не летают так, как птицы? Ну??
Молчат.
«Песня!» — приходит мне на ум.
— Мохнатый шмель на душистый хмель, — фальшиво затягиваю я и пытаюсь вразвалочку пройтись по кабинету, изображая то ли Паратова, то ли цыган. В руках у меня зажата фантазийная гитара, я мечтательно иду, но через пару шагов спотыкаюсь о провод.
С Таниного стола падает телефон.
Вскоре в наш кабинет заруливает Генеральный.
Я стою на стуле, изображая «багровеющие небеса», и глаза мои глядят с той самой бесприютной тоской.
Сотрудники же смотрят на меня ласково и прицельно — как санитары на буйнопомешанного.
— Напиши юристу, — устало бормочет Генеральный и исчезает за дверью.
Наталья Дзе.
Родилась на Чукотке, в городе Певеке. Закончила там школу, уехала в Москву, жила пять лет в Москве - училась в университете. В Санкт-Петербург перебралась по любви. Выходить замуж. Вышла. С тех пор живу здесь. Семья - муж, сын, собака, черепаха. Работала в рекламе, маркетинге. Последние годы работаю «на себя» - развиваем семейный бизнес в строительной сфере. Писать любила всегда, но всерьез, осознанно, занялась этим в конце 2014 года, после окончания курсов «Мастер Текста» при издательстве «Астрель-Спб». С 2015 года хожу в Литературную Студию под руководством Дмитрия Вересова. Пишу рассказы, эссе.
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи