Смысл жизни

Неуемная тяга к благородству чуть не сломала Степану жизнь. Ступив на нетоптаную дорогу собственной судьбы он, в отличие от многих иных, твердо знал, куда по ней следует идти. Его представления о сложном устройстве человеческих промыслов и призваний носили сумбурный и любопытный для случайного попутчика характер, являя собой нагромождение, в котором не мог разобраться и сам Степан. Но надобности в том и не было, ибо на незримой вершине этого нагромождения, поверх всех прочих, растворяясь в звездной пыли и тумане облаков, возвышалась профессия спасателя береговой охраны.

Южное солнце грело упругие тела, щедрой россыпью усеивающие пляж, океанская волна неутомимо тыкалась мордой в песок, свежий бриз приятно обдувал. Сам Степан гордо сидел на возвышении, играя бицепсом кофейного загара, и непринужденно высматривал очередную жертву, достаточно близко подошедшую к черте бесповоротного утопления, чтобы появился резон вытаскивать ее с того света обратно — на этот.

Так мнил свою жизнь Степан, сидя у окна и наблюдая бескрайнюю сибирскую степь, начинавшуюся сразу за окном. До ближайшего — Северного Ледовитого — океана было не меньше трех тысяч километров, и то, если напрямки.

Поэтому, не мысля себе другого призвания, Степан устроился спасателем в санаторий «Степные дали», где в наличии числился пруд. Пруд названия не имел.

Степан сел на берегу и принялся ждать, с надеждой поглядывая на хлюпающихся в луже дородных матрон и пузатеньких мужичков, представлявших собой контингент потенциальных утопленников.

— Зря ты сюда приехал, — сказал ему Гермидонт, местный завхоз и электрик.

Шли годы. Заходившие по колено в воду отдыхающие настойчиво избегали утоплений, что делало жизнь Степана бессмысленной и пустой. Он начал подозревать, что существует зря.

С каждым летом пруд мельчал, исчерпывая шансы Степана на жизненную состоятельность, пока не превратился в вязкое, медленно высыхающее, болото.

Редкие отдыхающие перестали купаться и разнообразно валялись на берегу, наслаждаясь живописным видом и звуками природы.

Очередной сезон заканчивался без всякого проку для дела всей жизни.

Опытный и чуткий в вопросе рухнувших судеб Гермидонт предложил выпить. Степан отказался.

Он угрюмо смотрел на зеленое болото, погружаясь в отчаяние. Солнце клонилось к закату. Степан встал и пошел к ненавистной хляби, готовый утопить в ней свою искалеченную жизнь и невостребованные благородные порывы.

Подойдя к краю, где твердь превращалась в безымянную жижу, он усомнился.

— В такой луже даже пьяный Гермидонт не утонет.

Опровергая его слова, из зарослей выродившегося малинника вышел пьяный до последней пуговицы Гермидонт и, не разбирая дороги, проследовал к центру пучины, где решительно начал тонуть.

Одичавшее без людской заботы болото быстро впитывало его, словно всю жизнь только и ждало, когда в нем хоть кто-нибудь утонет.

Когда ошалевший Степан понял, что происходит, от Гермидонта на поверхности осталась одна только голова с дико выпученными глазами. Он так быстро тонул, что даже не успевал трезветь, что обычно бывает с пьяным организмом, подвергнутым воздействию смертельной угрозы.

Выломав одинокую доску из скамейки на берегу, Степан бросился на помощь и, опираясь на парковый инвентарь, успел схватить Гермидонта за руку в тот момент, когда кроме руки от него ничего не осталось с этой стороны фатальной черты.

Изгвазданный бездной Гермидонт молча добрел до своей завхозовской коморки, всегда готовой принять его в любом виде, где тут же завалился спать.

Степан уснул не сразу. Он долго лежал, не в силах постигнуть разум вселенной, но впервые чувствуя его прикосновение и состоявшуюся жизнь.

Среди ночи, потрясенный пережитым, Гермидонт очнулся и встал. Осмотрел спящий санаторий. Одинокий фонарь во дворе старого громоздкого здания светил для редких поздних постояльцев, возвращавшихся из ближайшего городка.

— Почему так темно?! — заорал Гермидонт, достал топор, открыл щитовую и высек сноп синих искр.

Фонарь ярко вспыхнул избытком напряжения и погас. Санаторий окунулся во мрак. Только щитовая гулко искрила, освещая черное от высохшей грязи лицо Гермидонта. Ветхая архитектура взялась огнем, задымила, начался пожар.

Разбуженные криком Гермидонта люди выбегали из здания, испуганно и почтительно глядя на огонь. Степан лежал, закрыв глаза, и, улыбаясь, спал безмятежным и счастливым сном.

Пирожок

Веня Пудиков купил пирожок с капустой и подавился.

— Сдачу не забудьте, — сказала продавщица, наблюдая, как он стремительно синеет. — Следующий.

— Какой-то эффект у ваших пирожков неположительный, — засомневался следующий. — Гражданин передо мной откусил и сразу посинел. Дефективный эффект.

— Это гражданин дефективный — подавился, вместо того, чтобы кушать, оттого и синий. А пирожки вовсе не дефективные. Вкусные пирожки. Пирожки! Пирожки! Горячие пирожки! С мясом! С капустой!

Подошли любопытствующие, привлеченные судорогами Пудикова.

— Позвольте поинтересоваться, зачем гражданин на земле средь бела дня лежит? С какой целью?

— А он без всякой цели лежит. Пьяный он. Видите, как отчетливо посинел от бремени ежедневного алкоголизма.

— Водки выпил, а закусить толком не успел. Пирожок надкушенный в руке держит.

— Если пьяный, то надо милицию звать. Они лучше знают, куда таких складывать.

— Не надо милицию, не пьяный он вовсе. Человек просто подавился, а вы на него наговариваете.

— Позвольте поинтересоваться, какой начинкой подавился гражданин?

— Капустной.

— Разве капустной можно так подавиться?

— Гляньте на его морду — такой кочан капустой не нарастишь.

— Это уж точно — мясными отъелся.

— Не в коня корм, — философски заметил прохожий в шляпе.

— Гражданин, позвольте поинтересоваться, вы каким пирожком так подавились?

— Зачем вы спрашиваете, когда он ответить не может?

— Почему не может?

— Не прожевал. Некультурно спрашивать, если кто не прожевал.

— Пусть знак подаст.

— Он и подает.

— Это не знак, просто гражданином агония овладела, вот и дергается без всякого смысла.

— Откуда вы знаете?

— Давеча одна вполне себе ничего дамочка компотом в столовой захлебнулась — так же дергалась.

— Позвольте поинтересоваться, компот из сухофруктов был или ягодный?

— Из моркови.

— Что ж это за компот такой — из моркови? Таким весьма неудивительно захлебнуться.

— Да уж, таким захлебнуться — раз плюнуть.

— Врет он все — не бывает морковного компота. Выдумал тоже — из моркови.

— А дамочка перед компотом пирожки не ела?

— Не знаю, не было мне интереса наблюдать за ней до того, как она захлебнулась.

— Может она и не захлебнулась, а подавилась — пирожком, например.

— Да уж, пирожком подавиться — раз плюнуть.

— Что-то он притих.

— Вымотался.

— Этак он вовсе изойдет из жизни и издохнет.

— Издохнет.

— Да уж, нынче издохнуть — раз плюнуть.

Любопытствующие утомились глядеть на затихшего Пудикова и пошли дальше, жуя пирожки. А прохожий в шляпе даже философски наступил на Веню, отчего застрявший в горле кусок вышибся наружу.

Веня порозовел, отряхнулся и, забрав сдачу, пошел доедать пирожок и доживать вернувшуюся жизнь.

Книгу Александра Феденко можно купить в Озоне

Презантация книги "Частная жизнь мертвых людей" состоится 23 ноября в 19:30 в "Булгаковском Доме", подробности по ссылке

Александр Феденко – прозаик, сценарист, автор сборника «Частная жизнь мертвых людей». Публикуется в литературных журналах «Дружба народов», «Октябрь», «Юность» и др. Лауреат Международного Волошинского конкурса 2016г. в номинации “Проза”. Живет в Москве.