литературно-художественный журнал «ЭТАЖИ»

[email protected]

Татьяна Веретенова

Трагедия несоветского человека

11.11.2023
Вход через соц сети:
20.03.201710 358
Автор: Алла Лескова Категория: Проза

Веселая и нехудая

Художник Мазитов Амир Нуриахметович (1928-1992)

 

Айгуль

 

Сейчас я тоже чего-то жду, но не каждый день.
А тогда каждый.
Тогда я ждала почтальона, выглядывала ее с балкона, начиная с полудня.
Айгуль была маленькая казашка с короткими жесткими волосами, кривыми ногами, быстрая, подросток сорока лет.
Таскала тяжелее себя сумку и еще в руке пачку писем, большую. Наверняка все инструкции нарушала, но все доносила, всем.
 
Я ее только из
далека видела, уже сердце оживало и волновалось.
Потом ключ все не слушался, маленький совсем, в скважину не попадал.
Потом как в лотерее — будет письмо или нет. Или письма, несколько.
То были, то нет, то одно, то много. 
Я их вытаскивала и еще рукой внутри проводила, не завалялось ли что. Потом опять не с первого раза ключ попадал, уже от радости и предвкушения. Чтения, его переживания и ответа потом.
Айгуль много лет носила почту, а однажды мы столкнулись у ящика и она плакала.
Говорит — не буду больше работать, мне сегодня одна фигу показала. Пришла на почту и скандалила, что долго письмо ждет, а его все нет. И что я виновата. И фигу мне показала.
Не обращайте внимания, она сумасшедшая, наверное... Их много. Нормальный разве фигу покажет почтальону?
Айгуль еще сильнее и горьше заплакала и только головой мотает. Фигу... мне... Как будто я виновата, что ей не пишут.
И плачет, взахлеб прямо.
Не увольняйтесь, прошу я, лично я вас очень жду всегда, вы мне очень нужны, даже волнуюсь, когда вас долго нет, с двенадцати часов высматриваю...
А Айгуль мне отвечает — вы же не меня ждете, а писем. Меня никто не ждет.
Я промолчала, потому что это была правда.
То есть, еще и я ей фигу показала, и не один раз, и еще многие, кто так же выглядывал ее много лет из окна.

 

Одно для всех

 

Как-то и когда-то я отдыхала в абхазской деревне.
Там я снимала комнату у мужа с женой и их дочки, девушки Мананы.
Манана была рыжая с головы до пяток и ездила каждое утро на автобусе в школу, работать секретаршей.
Утром я ее обливала из кувшина, над тазиком, а в это время ее молчаливая мама в платке и чуть более говорливый папа уже приглашали меня в специальный с длинным столом отдельный домик, на кухню, где они только ели. Домик был почти пустой, только скамейки стояли с двух сторон длинного стола, на котором дымились тарелки с мамалыгой, неизменной по утрам, пахла влажная зелень на большой тарелке, а еще на одной белел домашний круглый сыр.
Манана все время улыбалась и мерила разные бусы, потому что в школе ей нравился учитель физкультуры, а еще больше один ученик, десятиклассник Гиви.
Но про Гиви она только мне по ночам горячо шептала, а утром она опять обливалась из кувшина, мерила бусы и меняла серьги. И спешила на автобус до Пицунды, кажется. Или до Гагры.
Уже не помню.
Я даже не могу вспомнить, это была грузинская семья или абхазская, судя по имени Манана — грузинская, но тогда... тогда все могло быть...
Манана уезжала, а меня опять звали в низкую кухню есть мамалыгу, пока не остыла, и зелень с сыром. И лаваш.
Все у них было свое, и мне говорили, подвигая тарелки, — ешь, ешь, хорошо поешь.
Вечером мы опять собирались в пустой, без излишеств, кухне, почти молча ели, а Манана толкала меня под столом и говорила тихо — ой, я тебе такое расскажу!
И потом в своей комнате рассказывала мне про учителя физкультуры, а еще больше про десятиклассника Гиви. Но про Гиви совсем шепотом и краснея.
Я же днем выезжала в разные морские места, а в Пицунде был невероятной вкусности кофе на песке и там же катал всех на катере Жорик Парцвания, этим он только летом занимался, а зимой преподавал в институте.
Жорик всегда радостно встречал меня и делился, какую девушку он собирается охмурить сегодня и как.
Почему-то он решил, что мне это обязательно нужно знать, как будто я уже тогда была не девушка, которую хочется охмурить, а великий еврейский писатель земли русской...
Ну и как, Жорик, ты их охмуряешь? — спрашивала я.
А он мне объяснял, что надо давить на жалость, что все женщины жалостливые, и если будешь три часа жаловаться на свою тяжелую судьбу и говорить, что никто тебя не понимает и рассудок твой изнемогает, то ни одна девушка, говорил Жорик, не даст тебе погибнуть. Как в курортный, так и в мертвый сезон.
Жорик был с юмором редким и мы часто хохотали, а из динамиков над побережьем неслось — амадамиаморемио..... аааааааааа....
Вечером я возвращалась в деревню.
Манана часто уже спала, все уже, бывало, спали, и только на кухне мне были оставлены тарелки с едой, заботливо завернутые в газеты, чтобы успела поесть теплое.
Я выходила на крыльцо, садилась в полной темноте на ступеньки, а небо было все в звездах.
Они были, как веснушки на лице Мананы, без промежутков, сливались.
Я долго смотрела на небо и слушала, как все время лаяли деревенские собаки.
В полной тишине и темноте.
Жорик мне потом присылал в Таллин мандарины и открытки очень смешные, а потом погиб на той проклятой войне.
Да и собак уже тех нет давно, которые все время почему-то лаяли, как будто что-то чувствовали...
И только, предполагаю, огромное темное небо по-прежнему светит звездами ночью.
Теми же самыми. Одно для всех.

 

Сашка

 

Сашка не понимал, зачем ходить в школу. Надо значит надо, ему было все равно.

Он ходил, потому что будила мать и говорила — пора вставать. Вставать не хотелось, но хотелось застать мать, успеть увидеть ее и попить чай с печеньем, пока она собирается на работу. Больше утром Сашке ничего не хотелось есть, хотя на столе были всегда вареные яйца, хлеб, масло и карамель. Хотелось увидеть мать, пока она не ушла раньше его на работу мыть полы .

Сашка редко видел ее, так как она мыла полы в нескольких местах. А Сашка мыл полы дома, ему это нравилось. Пол становился чистый и можно было сесть или лечь и смотреть, как стало чисто. И ждать мать.

Сашка был маленький, всегда. И потом тоже, когда стал мужчиной. А тогда был меньше всех в классе, но с какими-то всегда взрослыми, но не потухшими глазами. Как будто чуть усмехался он, но как будто не знал об этом, потому что ничего внутри его эту усмешку не рождало. Усмешка голубоватых глаз со светлыми ресницами как будто дана была ему с рождения, когда еще ничего про жизнь не понимаешь и усмехаться еще нет повода.

Он ходил в школу и знал, что никто его не обидит, но никто и не полюбит, ни мальчики, ни тем более девочки. Девочки таких не любят, это Сашка как-то понял, непонятно как. И только сидел, подперев светлую голову ладонью, опустив глаза в учебник или тетрадь, и о чем-то думал. Все время думал.

Это со стороны так казалось, а на самом деле, может, совсем и не думал. Но образ был такой. Учителей он не раздражал и вообще никого не раздражал, как будто его не было. И ему было спокойно от этого. Ему было спокойно в школе еще и потому, что там была одна девочка.

У девочки были красивые серые глаза, очень красивые. И красота их была не опасна совсем, а наоборот. Совершенно безопасна, как и эта девочка. Никакой опасности от нее не исходило, поэтому, наверное, в нее никогда не влюблялись мальчики в классе, она не будоражила их опасностью и желанием завоевать и понравиться. Из-за нее Сашка ходил в школу иногда с радостью. Так бы тоже ходил, надо так надо, но из-за нее иногда ходил с радостью. Придет, найдет ее глазами и успокаивается. Она таким успокоительным была для него, потому что в основном Сашке было тревожно, вечный тревожный фон где-то внутри. Но он не понимал, что это тревога, думал, что так и должно быть. Потом понял, что не должно, ведь он успокаивался и тихо радовался, когда видел ту девочку с серыми красивыми, но совсем не опасными глазами.

После школы он шел домой один, хотя все шли с друзьями, кто с кем, подолгу останавливались на улице и смеялись. Сашка не мог вспомнить, смеялся ли он с кем-нибудь и когда-нибудь. Только если по телевизору что-то смешное показывали, может быть только тогда. Всегда один в квартире, полы помоет, посуду тоже, а уроки он не делал. Тройки все равно ставили, матери ничего больше не нужно было, а ему тогда тоже.

Зато он наблюдал жизнь. Ему это нравилось. Ему нравилось видеть мать, она была всегда тихая, никогда громко ничего не делала, не хлопала крышечкой от сахарницы, не ставила со звуком кастрюли на стол, не кидала ложки в раковину, не хлопала дверью и даже воду в унитазе сливала не так шумно, как он. И любила Сашку молча и ровно, как дышала во сне, без перепадов и стонов. Он чувствовал, что любила, не мог бы это объяснить, но чувствовал. Никогда не обижала, подолгу смотрела на него и о чем-то думала, уставшая. А иногда сквозь него смотрела и как будто покидала его в этот момент.

Сашка не знал отца, его вообще не было и он не думал о нем. Он мог думать только о том, что видит. Он думал о матери, что она так много работает и что у нее никого нет, никаких подруг и родственников, только Сашка. И он хотел быстрее перестать ходить в школу и начать работать, чтобы мать мыла меньше всяких полов на разных работах и чтобы он зарабатывал и кормил ее. И еще он очень хотел что-то купить когда-нибудь той девочке из класса, в которую никто не влюблялся из-за ее безопасности, никого не привлекающей, а Сашка без нее не мог и думал только о ней и о матери.

Две женщины были в его жизни, одна его родила и была рядом, а другая была еще девочка, но каждый день он ее искал глазами в классе и успокаивался. И ничего от нее больше не хотел, только вырасти хотел быстрее, не ростом, а взрослым стать, чтобы работать и покупать подарки. Матери на праздники, а этой девочке часто.

                                                                               

Веселая и нехудая

 

Таксист был поджар и жилист, акцент армянский.
Я спросила — вы армянин?
Он резко затормозил и сказал — выходите!
А, понятно... Выходить я не буду, перепутала акценты, Баку тоже прекрасный город. Люблю очень.
Он перестал тяжело дышать и включил газ.
Больше так не говорите. Никогда.
Хорошо. 
Долго ехали, пробки, вдруг он жалуется — совсем зубов не осталось, как проститутка какая-то стал... Каши жидкие только кушаю... Один я.
А жена?
Жену я выгнал!
Жену? Выгнал? Почему?
Болтала много, не люблю болтливых.
Да, глухонемую где найти? Не так просто...
Глухонемая еще хуже! Она еще больше болтает!
???
Она руками машет много, я должен понимать, раздражает, когда машут все время, сказал он, вращая рукой характерным жестом.
Я засмеялась.
Он говорит — а вы веселая! С вами весело, наверное! Вот у меня была недавно одна русская, в теле такая, я люблю в теле..
Ну да. Говорливая и еще к тому же худая, это слишком. Что-нибудь одно...
Готовила хорошо, продолжает он, тоже веселая, хозяйственная, все наше научилась готовить, а потом я поехал к ее родственникам в Брянскую область и сбежал оттуда!
А что так? Холодно там? Дожди?
Нет! Они, слушайте, все время там пьют. Все пьют с утра до вечера! Самогон! Как можно это пить? Увидели у меня бутылку коньяка, чуть со стеклом не съели. Моются из тазика! Вы когда-нибудь мылись из тазика?
Мылась.
Как можно из тазика? Не понимаю...
Так что жена-то брянская ? Где она?
Она там загуляла в деревне, с одноклассникамиру.
Ру? 
Я захохотала.
Ну, вы вообще такая веселая! И тоже не худая, улыбнулся он. Повернулся ко мне и мысленно измерил. И замолчал.
Потом опять заговорил.
Вот у меня, когда я бежал на машине из брянской деревни, появилась одна. Села в машину, по дороге, а я ей говорю — ты как хочешь, а я спать хочу. И лег. Стал спать.
Я опять засмеялась.
Ну, ты веселая такая! Надо к тебе в гости прийти.
Не надо. Вы лучше жену верните! Мать детей своих.
Ни за что! Она врет с утра до вечера! Только глаза откроет и врет. Как можно с такой жить?!
Как врет? Вместо доброе утро говорит добрый вечер?
Теперь он захохотал.
Ну, ты веселая такая, точно в гости приду.
Точно не придете. Жену верните. Или эту, которая в машину к вам села...
Я с ней, слушайте, потом встречался... Ну, ничего такого не было. Только один раз на болоте поцеловались и все. 
На болоте? 
Я опять засмеялась и спрашиваю:
А почему на болоте? И почему только поцеловались? Лягушки спугнули?
А что с ней еще делать? Мне хочется навсегда, а не так.
Опять замолчал.
Потом спрашивает — а вы армянка? Похожа.
Нет, я еврейка.
ООООООООООООО.... Ну ничего.... С евреями дружить надо!
А любить? Только дружить что ли? Обижаете...
Любить? Евреев? Ну ты смешная такая.... Весело с тобой.

 

На свободу 

    

После второго курса учебы в Тартуском Университете я решила подработать. 
Проходила как-то мимо Госбанка Эстонской ССР и почему-то зашла, здание понравилось.
Внутри оказался тот кошмар, который я не переношу и поэтому не хожу на экскурсии про царей. 
Огромные пролеты мраморных лестниц, музейная тишина, позолоты и свечи, в общем, тоска и мертвячина.
Именно в таких зданиях и хранятся деньги, подумала я, и зашла в отдел кадров.
Кадровичка Вера была русская, простецкая и курносая. Она спросила — специалистом в отдел кредитования и финансирования сельского хозяйства пойдешь? У нас штатная единица свободная, заполнить надо.
Я со смехом сказала — пойду. А что я там кредитовать буду? Вроде все хорошо в Эстонии с мясом и молоком.
Там научат, ответила Вера, и повела по огромным пустым этажам в какую-то комнату.
Я выдержала в этой комнате месяц.
Могла бы и больше, но обстановка в отделе была такая, что находиться там с девяти ровно до восемнадцати ровно с тремя тетками в восемнадцать лет было пыткой.
В кабинете стоял один прямоугольный стол на всех.
Два человека сидели с одной стороны стола и занимались кредитованием, а еще два сидели напротив с другой стороны и занимались финансированием. Мне это напоминало езду в электричке, где несколько часов напротив тебя сидят двое и ты вынужден смотреть задумчиво в окно, чтобы не видеть их, а потом они смотрят в окно, чтобы не видеть тебя.
Тут же все смотрели в бумаги и что-то считали на счетах. А мне давали с утра задание — внимательно переписывать какие-то цифры, но не ошибаться при этом. Чтобы не подкосилось кредитование , а с ним и финансирование целой Эстонии.
Начальница сидела по диагонали от меня и казалась мне старой сорокалетней злюкой, которая все время по телефону отвлекалась от сельского хозяйства и разговаривала то с сыном, то с дочкой.
Они ее все про еду спрашивали, можно ли то взять из холодильника, можно ли это. И начальница им строго всегда отвечала — берите, но ровно половину оставьте мне.
Вот стерва, думала я. Как же любит себя. Ровно половину ей... Так и республику кредитует, наверное... Половину республике, половину себе.
Рядом со мной сидела пожилая совсем эстонка, но обрусевшая. Она была такая невидимая и никакая, что по крайней мере не раздражала. Все время мне цифры новые подкидывала, а я их тупо переписывала.
Единственной отдушиной в этой камере пыток была жена военного Аля. 
Аля была маленькая, с круглыми веселыми глазками, добрячка и весельчачка.
Мы сидела друг против друга и перемигивались по поводу начальницы-злюки, пока она массировала худыми пальцами в золоте свое древнее пергаментное сорокалетнее лицо. То и дело массировала, бесила просто. И все время что-то ела вкусное, никому не предлагая.
Зато Аля ловила момент, когда начальница уходила с бумагами по коридорам или в туалет, и рассказывала всякие байки из военных городков, по которым кочевала с мужем.
Байки были все про постель и измены, а чем еще в мирное время в военных городках заниматься, пока жены думают, что мужья на полигонах, а мужья думают, что жены дома и работают ярославнами и смотрят в окно...
Помнится, меня потрясла история Али про женщину, которая, к несчастью, начала икать во время любви, а ее мужчина всему городку это рассказал.
Какой кошмар, сказали мы, вот гад. И что эта женщина?
Пыталась покончить с собой, сказала Аля и засмеялась.
А это смешно? — спросила я. Она смешно пыталась покончить?
Нет, ответила Аля. Я по другому поводу смеюсь. Женщину спасли, слава богу...
А смеюсь я, сказала Аля, потому что, как оказалось, икал без перерыва как раз он, не она, но сыграл на опережение и сказал, что она... Всему воинскому составу городка.
Да, тут кто хочешь повесится... — произнесли мы хором и как-то нам тоже жить расхотелось.
Да ладно вам. Давайте я вам еще веселее что-нибудь расскажу, еще время есть до конца рабочего дня.
И тут вошла злая начальница и спросила саркастически: не понимаю, что может быть смешного в финансировании и кредитовании сельского хозяйства нашей республики?
Все опустили глаза в цифры, а я подумала, что это был мой последний день.
На пудру Ланком я заработала, еще кое на что, и теперь с чистой совестью на свободу. Уф.
В тот день я вышла и подставила лицо холодному ветру небольшой прибалтийской республики,.
Я шла и думала, что сельское хозяйство Эстонии всегда процветало и будет процветать без моего в нем участия.
И без участия всяких помпезных Госбанков, где в каждом кабинете сидят по четыре тетки и делают вид.
Как в воду глядела...

 

Откуда

 

Откуда берется боль, если и так все поры ею пропитаны, и она же питает все твои радости, счастья, светлые печали и смех?
И вдруг появляется очень больная боль, шприц в тебе, которым пункцию берут. Очередной кусок души шприцом этим кто-то вытягивает, без наркоза. 
Сколько же ее там, души, если столько раз?
Откуда вдруг такая боль?
Не от детских же голосов чуть в отдалении, гомона детсадовских детей на летней прогулке после полдника...
Не от фильма же с гениальными молодыми актерами, кумирами твоего детства и молодости, и они все уже ушли..... Все.
Не от кисти же и ступни сына, которые в точности повторили твою кисть и ступню, так не бывает, один к одному, у отца и сына.
Не от глаз же, губ, голоса и пританцовывающих босых ног Сезарии ?
Тайна она. 
Поэтому не надоедает, не может тайна надоесть, только смотришь, слушаешь и думаешь..
Почему ОН чем крепче целует, тем раньше забирает. И что лучше?
Были такие фарфоровые статуэтки раньше в квартирах, мулатки, светящиеся почти, модные, как торшеры с барами.
У нас тоже такая была, бело-желтая. 
Наконец поняла, кого Сезария напоминает.
Точна копия той статуэтки.
Головка африканская кучерявая, линии фигуры, губы, профиль. 
Только испившая жизнь сполна, располневшая статуэтка, с нечетким подбородком, с холкой на затылке, не очень уже здоровая или совсем нездоровая, но божественная, не оторвать глаз.
И все в плену, и никто не хочет освобождения из этого плена, и молодые музыканты ее тоже. Влюблены.
А в ответ на овации она смеется как ребенок, лукаво, не относится к себе серьезно. Хохочет.
Сделала всех счастливыми и ушла.
Не от этого же так больно?

 

Читайте в Этажах рассказы Аллы Лесковой:

Фимочка и Дюрер (избранное)

Покорная Алла

Ватрухи

Утренняя собака

 

Алла Лескова родилась в 1956 году в Таджикистане. Детство прошло в Самарканде (Узбекистан). В 1973-1978 гг. училась в Тартуском университете на факультете русской филологии. Слушала лекции Юрия Лотмана, Зары Минц, Бориса Гаспарова. Защищала диплом у Зары Минц. Печаталась как журналист в различных изданиях Эстонии, Казахстана, России, работала редактором в академическом издательстве. С 1994 года живет в Санкт-Петербурге. Второе образование получила в СПБГУ, специальность «практический психолог». В этой области успешно работает более двадцати лет. Автор двух книг: "Фимочка и Дюрер" и "Кошка дождя".

20.03.201710 358
  • 10
Комментарии

Ольга Смагаринская

Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»

Павел Матвеев

Смерть Блока

Ольга Смагаринская

Роман Каплан — душа «Русского Самовара»

Ирина Терра

Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»

Ирина Терра

Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»

Елена Кушнерова

Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже

Эмиль Сокольский

Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца

Михаил Вирозуб

Покаяние Пастернака. Черновик

Игорь Джерри Курас

Камертон

Елена Кушнерова

Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»

Людмила Безрукова

Возвращение невозвращенца

Дмитрий Петров

Смена столиц

Елизавета Евстигнеева

Земное и небесное

Наталья Рапопорт

Катапульта

Анна Лужбина

Стыд

Галина Лившиц

Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder

Борис Фабрикант

Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»

Марианна Тайманова

Встреча с Кундерой

Сергей Беляков

Парижские мальчики

Наталья Рапопорт

Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи

Уже в продаже ЭТАЖИ 1 (33) март 2024




Наверх

Ваше сообщение успешно отправлено, мы ответим Вам в ближайшее время. Спасибо!

Обратная связь

Файл не выбран
Отправить

Регистрация прошла успешно, теперь Вы можете авторизоваться на сайте, используя свой Логин и Пароль.

Регистрация на сайте

Зарегистрироваться

Авторизация

Неверный e-mail или пароль

Авторизоваться