литературно-художественный журнал «ЭТАЖИ»

[email protected]

Анна Гедымин

Вера в счастье

22.11.2023
Вход через соц сети:
01.05.20174 931
Автор: Владимир Смирнов Категория: Проза

Интервью со смертником

 

Рассказы из книги «Багульник»

Мразота

 

Фамилия начальника тюрьмы Мороз, но за глаза его зовут Мразотой.

Когда я раскусил начальника тюрьмы, то обрадовался прямо от души. Так может ликовать только ученый, обнаруживший доселе неизвестного науке страховидного жучка.

С людьми такого типа, как Мороз, я раньше не встречался никогда. В нем было что-то женское. Особенно это бросалось в глаза, когда он грациозно садился на стул, закидывал жеманно нога на ногу и доставал из пачки сигарету.

Даже сигаретный дым он выпускал манерно.

Но этим никого не удивишь. А уникальность его заключалась в том, что страдания других людей доставляли ему удовольствие. Он даже в отпуск не ходил годами, чтобы не лишать себя подпитки от чужой беды.

Одно время в Лиепайской тюрьме кормили из рук вон плохо. Это почти весь 1996 год. Заключенные не получали месяцами рыбу, хотя она входила в ежедневный рацион. Из супа тоже ничего не выловишьодна вода. Хлеб был таким, что после него приходилось тщательно мыть руки, потому что пальцы становились черными и липкими; от хлеба пучило живот.

А вкусно покормили один раз — 19 октября. Я запомнил дату, потому что в этот день из департамента мест заключения с проверкой приезжал напыщенный, надутый и невзрачный хлюст, толком и не знаю кто.

Взгляд у него был словно скован льдом. Так на мелких водоемах вода в стужу промерзает до дна.

В сопровождении тюремного начальства он подошел к нашей камере и, не представившись, сказал, что приехал по жалобе на качество пищи. В руках у него было мое письмо. Он поинтересовался, кто Смирнов и смерил меня колким взглядом.

Что обед такой плохой, что нельзя кушать?

Попробуйте сами, — дерзко сказал я.

В камере как в рот воды набрали.

Попробую, — пообещал сквозь зубы проверяющий и на этом завершил обход.

Обед был через полчаса. И был таким, что пальчики оближешь. Я понял, что так кормят на убой и не ошибся.

После обеда мне принесли постановление на десять суток карцера за клевету на администрацию тюрьмы.

Через пару дней в карцер заглянул начальник тюрьмы Анатолий Мороз.

Это не я тебя посадил. Это указание проверяющего. Я обязан его выполнить. Но сутки добавлять не буду, отсиди спокойно и выходи.

Начальник тюрьмы торговался. Он держался настороже, избегал смотреть в глаза и рыскал взглядом по углам.

Через год Мороза все-таки уволили, отлучили от тюрьмы.

Без подпитки от чужой беды он захирел и стал сразу жаловаться на свое здоровье.

 

Крокодил

 

Все заключенные пострижены наголо. Волосы разрешают отпускать только за два месяца до освобождения. Поэтому счастливчиков всегда легко узнать.

Но Пашу Крокодила и так нельзя было ни с кем спутать. Он не вышел рожей. Не сподобился, как говорят.

Нос, однако, Паша никогда не вешал и сам про себя со смехом напевал:

 

Когда мать меня рожала,

Вся милиция дрожала,

Все боялись, что родила

Не дитя, а крокодила.

 

Паша был общительным и готов был что угодно выкинуть, лишь бы насмешить других.

За несколько дней до освобождения он пришел ко мне на день рождения.

У меня тогда собралось человек шестнадцать. Отмечали день рождения в каптерке. В вещевой. Каптёрщик нас закрыл на ключ, и ключ забрал с собой. Спирт раздобыли, выпили тишком. Закусывали шоколадом, мандаринами, сухим тортом. Мне аккурат на день рождения пришла посылка и было чем украсить стол.

На зоне тоже делают подарки в этот день, но тут иная шкала ценностей. Обычно дарят майки, крем после бритья, зубную пасту, авторучки, мылоПара теплых носков по зимеэто царский подарок.

Друг Афоня подарил стихи.

 

Старик, пусть жизнь тебя ласкает,

Во всей грязи останься чист.

И так тебя тут каждый знает:

Смирнов ВолодяТеррорист.

 

И Крокодил пожаловал не с пустыми руками. Всучил мне кепку-восьмиклинку, такую только в цирке одевать.

Я даже примерять не стал, а Паша нахлобучил на себя.

Ты дыбани! Не в хипишь! Модный головной убор!

Тут, словно керосин в огонь подлили, так полыхнуло смехом, а кто-то даже от восторга взвыл под одобрительные возгласы собравшихся. И только Паша сохранял невозмутимый вид, и сулил, когда освободится, выслать яблок. На зоне витамины круглый год в цене.

И Паша сдержал слово. Не сплоховал. Посылка с яблоками от него пришла через неделю. И больше никаких вестей от Паши не было. Поминай, как звали.

Зэки по свободе сохнут, а свобода никого из них не ждёт.

 

Интервью со смертником

 

Лиепайская тюрьмаодна из новых в Латвии. Во времена СССР тут был лечебно-трудовой профилакторий. Потом комплекс пустовал. А с 1994 года рай для алкоголиков превратили в ад для уголовников.

Первого смертника в Лиепайскую тюрьму привезли 14 ноября 1996 года. Прямо из зала суда, где вынесли расстрельный приговор.

Приговоренным оказался Лесик Владимир Яковлевич, 1963 года рождения. Он был одним из участников тройного убийства в магазине «Званиньш». Это было громкое дело, история, потрясшая весь город. Сразу после суда Лесика поместили в отдельную камеру — 109-й карцер. Там его держали до ближайшего этапа и 23 ноября отправили в Рижскую тюрьму, где смертников прятали в отдельный блок.

Я в это время за отказ от пищи находился в 110 угловом, почерневшем от сырости, карцере, и так вот оказался по соседству с человеком, которому дали «вышку».

В первые минуты было мне не по себе, но потом я понял, что мне выпала удача и решил во что бы то ни стало взять у нового соседа интервью.

Беготня в коридоре началась задолго до приезда смертника. Сто девятую камеру тщательно обстукивали и обыскивали, напротив камеры приткнули тумбочку и табуретку, значит, дополнительно установили пост.

Я недоумевал, с чего такой переполох. Карцеры были в ноябре пустыми.

После ужина, когда движения на коридоре стихли, я решил разговорить дежурного, который неотлучно находился справа от меня, напротив 109 камеры. Я видел его в щелку двери.

Дежурный оказался не словоохотливым, но все-таки я выведал, кто новый мой сосед.

В первый вечер у меня не вышло ничего. Смена оказалась больно уж дерьмовой. Едва после отбоя я забрался к ночной лампочке и громким шепотом позвал: «Лесик! 109 трюм!»-как дежурный возле тумбочки зашевелился, зашуршал газетами.

Кончай базары, слышишь, Смирнов, а то получишь еще 15 суток. Тебе это надо?

А тебе?

Вот и кончай базары.

Ладно, воин, бди, чтобы у тебя на опохмелку не было. — Чертыхаясь, я по внутренней решетке слез на пол.

Жаль, конечно. Интересно было бы узнать, что у приговоренного к расстрелу делается на душе сегодня. А может это к лучшему и не стоит сейчас к человеку лезть?

Я лег на нары, руки заложил за голову.

На ночь, на время сна нары опускаются, а днем они приторочены цепями к стене. Теперь, при свете ночника, цепи отбрасывали на стену увеличенную тень, и эта черная тень была связующим звеном между днем сегодняшним и средними веками.

В ту ночь я долго не сомкнул усталых глаз.

А на другой день мне повезло чуть больше. Пост возле смертника на каких-то полчаса остался без дежурного и я не прозевал.

Лесик! Лесик! 109-й трюм!

Ну?!

Ты залезь на решетку и через нишу говори, а то слышно, как из ямы!

Послышалось лязганье железа, и голос Лесика теперь под сводами зазвучал отчетливо.

Кто это говорит?

Лесик, привет. Это 110 трюм! Володя Смирнов, бывший редактор газеты и террорист по совместительству, ты, может быть, слышал?

А-а, да-да, знаю, слышал, Володя, говори!

Я затараторил.

Хорошо! Теперь так, а то времени в обрез. Ты знаешь, что я издавал газету на свободе, мне это дело нравилось, и я хочу взять у тебя интервью, хочу задать тебе несколько дурацких вопросов, но я не хочу тебя обидеть, ты пойми, случай неординарный, не каждый день доводится со смертником поговорить

Лесик засмеялся и коротко сказал:

Ничего, спрашивай!

Голос у него был твердым и чеканным.

Тезка, я не желаю тебе зла и хочу предупредить, что наше интервью я напечатаю в газете!

Валяй! Я и сам хочу все написать.

Я торопился.

Володя, тебе вчера вынесли смертный приговор, и как ты себя чувствуешь сегодня?

Вчера был убит, а сегодня у меня подъем. Еще не все потеряно, буду писать жалобу, поборюсь еще. Ну а расстреляют, так расстреляют, саму смерть я не боюсь, когда меня брали

Он частит, как будто сам себя заводит, и я его перебиваю, прошу говорить помедленней, а то гул стоит. Он продолжает не так быстро.

Я говорю, что саму смерть я не боюсь. Когда меня приходили брать, то я себя семь раз ножом в живот ударил, потом в шею один раз и после этого выбросился из окна третьего этажа. Меня с Божьей помощью в реанимации еле откачали.

А ты веришь в Бога?

Да. Я Его даже видел.

Но тогда, значит, и ад есть, ты об этом думал?

Я это понимаю по-другому.

А как ты видел Бога? Какой Он?

Это было в реанимации, это долго рассказывать.

Ладно, Володя, давай на сегодня расход, а то у меня после голодовки руки сами разжимаются, нет больше сил висеть.

Хорошо, потом крикни, если что.

Я слез на пол и тут же принялся записывать, о чем мы говорили, стараясь ничего не упустить.

С Лесиком поговорить в тот день больше мне не удалось, зато после ужина я перемолвился с дежурным, который ни на шаг не покидал свой пост.

Командир, чего ты тут сидишь? Тут все от сырости позеленело, иди на воздух, подыши, а то ты словно каторжник.

Нельзя. Мне положено через каждые 15 минут заглядывать к смертнику.

Я удивился.

Да-а? А чего так?

А вдруг он вздернется? Что у него на уме? За ним особый контроль нужен.

Мне почему-то расхотелось разговаривать с дежурным, хотя спроси меня, в чем он-то виноват, я не сказал бы ничего определенного.

На следующий день я опять улучил момент и позвал соседа.

Володя! Лес! 109-й трюм!

Да! Говори! — отозвался он не сразу.

Голос у него был будничным.

Дорожа временем, я взял с места в карьер.

Володя, кто у тебя был адвокатом?

Суркова.

Она ведь пожилая уже, опытная, да?

Хуже некуда.

Почему?

Она не прёт и с делом не знакомилась, я ей все подсказывал. Просто никто другой не брался меня защищать.

А кто был прокурором?

Опинцане.

И что она за человек?

Лесик был категоричен.

Она змея. Я подозреваю, что её купили. Я ведь ничего не помню, что в ту ночь произошло, может быть Терентий бочку катит на меня. (Терентьевподельник Лесика и младший брат директора самого крупного в городе завода).

Но ведь Терентий получил 12 лет, — возражаю я. — За деньги можно было откупиться или получить не очень большой срок, как ты думаешь?

Для Терентия 12 летмало. Он был организатором и на нем два трупа из трех.

Откуда ты знаешь? Ты ведь сам сказал, что ничего не помнишь?

Это можно все установить логически.

Я не стал вдаваться в подробности и чинить новое следствие. Меня интересовал Лесик. Лесикчеловек. Лесикубийца. Лесикмученик и Лесиксмертник.

Володя, а кто у тебя судьей был?

Берзиня.

Везет тебе на баб. И как она, на твой взгляд?

Черт её знает, я до конца так и не разобрал.

Володя, а кого ты больше всего любишь, есть такие люди?

Трудный вопрос. Не знаю даже.

Но ведь у тебя жена и двое детей.

Не знаю.

А тех людей, которых ты убил, ты раньше знал, какими они были?

Нет, не знал.

А ты жалел когда-нибудь, что погубил их?

Да. Первые полгода я молился Богу, чтобы Он их забрал к себе, потому что они невиновные.

Володя, скажи честно, ты был пьян в ту ночь?

Нет, я выпил бутылку пива.

Но, согласись, что вы сделалиэто страшно. Такой грех взять на душу. И неужели трезвые?

Да, я был трезвый. У меня замкнуло, когда я увидел кровь. Это Протас начал (Протасоввторой подельник Лесика). Потом ничего не помню.

На этом интервью в тот день прервали. И опять поговорить с Лесиком мне удалось только в день его отъезда.

Я торопился с расспросами, говорил невпопад, понимал, что в любой момент могут помешать разговору.

Володя, ты сегодня уезжаешь на этап, ты знаешь?

Да.

Ты знаешь, что тебя ждет одиночка, полная изоляция и повышенный контроль?

Знаю. На меня это не действует. Я ко всему готов.

А почему ты резался, когда за тобой пришли, почему выбросился из окна? Знал, что плохо кончится?

Да, знал, что дадут «вышку»

А чем ты увлекался на свободе?

Любил закаляться. Зимой ходил на море и купался, когда все шубы и пальто носили.

Володя, в старину убийц звали душегубами. Знаешь, почему?

Вместо Лесика ответил надзиратель. Подкрался, вырос как из-под земли.

Кончай базары!

Услышав привычный окрик, я принялся уговаривать надзирателя. Мне очень хотелось напоследок поговорить с Лесиком по душам, но дежурный был неумолим, и я стал прощаться.

Володя, ты меня слышишь?

Да.

Начальник, видишь, не дает добро.

Да, я слышал.

Ну что, Володя? Я тебе желаю жить до ста лет! Ты меня понял?

Лесик рассмеялся.

Да.

Ну, пока!

Давай!

Я слез на пол, услышал, что и Лесик за стеной проделал то же самое.

Я был искренен, когда пожелал ему, приговоренному к расстрелу, жить до ста лет. Я убежден, что никто, ни один смертный не имеет право отнять у него жизнь, ни один человек, в какие бы мантии он не рядился.

Кто знает, какой крест Бог возложил на Лесика и не нам препятствовать перерождению души.

 

Повесть Льва Николаевича Толстого «Фальшивый купон» знаменательна своим финалом.

«Прошло десять лет.

Митя Смоковников кончил курс в техническом училище и был инженером с большим жалованием на золотых приисках в Сибири. Ему надо было ехать по участку. Директор предложил ему взять каторжника Степана Пелагеюшкина.

Как каторжника? Разве не опасно?

С ним не опасно. Это святой человек. Спросите у кого хотите.

Да за что он?

Директор улыбнулся.

Шесть душ убил, а святой человек. Уж я ручаюсь».

 

Сам я уезжал из треклятой Лиепайской тюрьмы 13 апреля 1997 года, и так получилось, что одним этапом со мной, только в изоляции, ехали в Ригу, на апелляционный суд подельники ЛесикаПротасов и Терентьев. Мы встретились в битком набитой камере Рижской тюрьмы и перед обыском пробыли вместе несколько минут. Я знал, что в доме, где они совершили тройное убийство, был еще ребенокпятилетний мальчик. Он спал, пока родителей и бабушку за стенкой убивали. И я спрашивал у Терентьева, и у Протасова, как бы они поступили, если бы мальчик проснулся? Мороз по коже пробегал, но я допытывался, был дотошен.

Они оба менялись в лице, наверное, и прежде не один раз думали над этим и благодарили многажды судьбу, что хоть тут их пронесло, но оба в один голос уверяли, что ребенка бы они ни за что не тронули... Верилось с трудом.

Протасов, когда-то бронзовый призер чемпионата по борьбе, выглядел предельно изможденным: серое окаменелое лицо, впалые щеки и блеск лихорадочный в глазах. Он был близок к умопомешательству и держался из последних сил.

 

Владимир Смирнов. Родился 16 октября 1955 года в городе Новый Афон, в Абхазии, в трёхлетнем возрасте переехал в Лиепаю, Латвийской ССР, куда перебрались на жительство родители. 
Окончил Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А.М. Горького, был принят в Союз писателей России.

01.05.20174 931
  • 5
Комментарии

Ольга Смагаринская

Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»

Павел Матвеев

Смерть Блока

Ольга Смагаринская

Роман Каплан — душа «Русского Самовара»

Ирина Терра

Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»

Ирина Терра

Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»

Елена Кушнерова

Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже

Эмиль Сокольский

Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца

Михаил Вирозуб

Покаяние Пастернака. Черновик

Игорь Джерри Курас

Камертон

Елена Кушнерова

Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»

Людмила Безрукова

Возвращение невозвращенца

Дмитрий Петров

Смена столиц

Елизавета Евстигнеева

Земное и небесное

Наталья Рапопорт

Катапульта

Анна Лужбина

Стыд

Галина Лившиц

Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder

Борис Фабрикант

Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»

Марианна Тайманова

Встреча с Кундерой

Сергей Беляков

Парижские мальчики

Наталья Рапопорт

Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи

Уже в продаже ЭТАЖИ 1 (33) март 2024




Коллектив авторов Самое важное — в нюансах
Галина Калинкина Текст найдёт писателя и задушит
Михаил Эпштейн Зияние, или Заклятие кистью
Николай Грозни Признак Будды
Юлия Медведева Роман с Индией
Александр Курапцев Кумаровские россказни
Ефим Бершин С чистого листа
Дмитрий В. Новиков Волканы
Марат Баскин Жили-были
Павел Матвеев Встреча двух разумов, или Искусство парадокса
Ефим Бершин Чистый ангел
Наталья Рапопорт Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи
Алёна Рычкова-Закаблуковская Взошла глубинная вода
Анна Агнич Та самая женщина
Юрий Анненков (1889 – 1974) Воспоминания о Ленине
Елизавета Евстигнеева Яблочные кольца
Владимир Гуга Миноги с шампанским
Этажи Лауреаты премии журнала «Этажи» за 2023 год
Галина Калинкина Ольга Балла: «Критика — это служба понимания»
Михаил Эпштейн Лаборатория чувств. Рассказы о любви.
Наверх

Ваше сообщение успешно отправлено, мы ответим Вам в ближайшее время. Спасибо!

Обратная связь

Файл не выбран
Отправить

Регистрация прошла успешно, теперь Вы можете авторизоваться на сайте, используя свой Логин и Пароль.

Регистрация на сайте

Зарегистрироваться

Авторизация

Неверный e-mail или пароль

Авторизоваться