Наполнив пуп хозяйки приюта золотым песком,

старатель получал право провести с ней ночь

(из легенды)

Мария Дмитриевна была из бывших. Училась в гимназии в Томске, играла на рояле, удачно, по любви, вышла замуж. Когда осенью 1919 красные уже совсем подошли к Томску ее муж — ротмистр от кавалерии — достал плацкарту до Харбина для себя, жены и сына Игоря. В Чите состав попал под обстрел, на улице поднялась суета и крики, муж схватил наган, выскочил в туманный мороз и исчез навсегда. Стрельба утихла, но она с Игорем, которому тогда едва десять исполнилось, еще долго сидела в одиноком купе. Потом закутались в самое теплое, взяли два чемодана и спустились из вагона на утоптанный снег. Мужа не было ни среди живых, ни среди убитых, которые лежали рядком на каменном полу в углу пустого буфетного зала. Говорили, что бандиты увели с собой несколько человек, среди которых были раненые, но, как это водится на вокзалах, никто ничего толком не знал, а начальство разбежалось. Утром, после стылой бессонной ночи, стало известно, что поезд не пойдет, потому что на востоке красные окончательно отрезали путь в Китай.

Мария Дмитриевна и Игорь сначала жили в Чите, в большой крайности, а потом, весной, избегая красных, двинулись на север. Мария продавала вещи, перебивалась всякой работой, учительствовала — грамотных женщин было мало, а детей везде надо учить. Как-то выживали. За два года скитаний судьба довела ее до реки Алдан, и тут Мария с сыном надолго задержалась в постоялом дворе на Якутском тракте. Она понравилась хозяину — сухому интеллигентному старику, из царских еще геологов. А когда тот умер, осталась за хозяйку, других наследников не нашлось. Ладила с властями, дружила со старателями, с китайцами поддерживала искусный нейтралитет. И тут уже совсем непонятно откуда, может от одиночества ее, пошли легенды про «Марьин пуп», якобы приторговывает она любовью. Мария жила в строгости, растила сына, но красивая легенда только набирала силу. От легенды была, однако, польза — приют ее не пустовал.

Потом Игорь вырос, пошел по артелям, нигде надолго не задерживался, но виделись совсем редко. Однако мужик в хозяйстве нужен, и Мария Дмитриевна сошлась с бывшим унтером Василием. В гражданскую Василий воевал за белых у Пепеляева, да так и остался в Якутии. Он был коренастый хороший человек с большими руками, моложе ее. За ним было безопасно. И легенда исполнилась, но только для Василия. Он раздевал Марию. Она ложилась, и Василий прерывистой струйкой насыпал ей полный пуп золотого песка, всегда с небольшой горкой. Они занимались любовью на серых простынях, усыпанных золотом.

— И как он выучил собаку в карты играть, так они, ваше благородие, всю зиму и проиграли, — рассказывал молодой веселый Игорь отставному офицеру Андрею Николаевичу. Сидя за грубым столом, сколоченным из ящиков для динамита, они коротали время на прииске Незаметный. Играли в карты по «таракашке», золотой пластинке в четверть ногтя, за взятку.

— Да, я тоже слышал, — подал голос из темного угла якут Николай, человек с плоским лицом и черным ежиком над веселыми глазками. — Эта собака очень умная была, выиграла у него в карты все золото. Очень хитрая. Однако никак не могла забрать, так и осталось золото у старателя. — Судя по голосу, Николай улыбался.

— Ты бы совесть поимел, так врать, — с обидой в голосе пожурил его Игорь: Николай украл у него историю.

— А что, вполне может быть у собаки ум как у старателя, даже наверное, — вежливо поддержал Андрей Николаевич, — только не станет она…

— Он потом эту собаку до старости при себе держал, до самой смерти,— не слушая Андрея Николаевича, продолжил Николай. 

— Чьей смерти? — спросил Игорь.

— Однако, собакиной смерти, — ответил Николай, — собакиной, не хозяйской.

Зима в 1929 году случилась ранняя. В конце октября тайга шумела еще сухо, ветер мотал рыжую лиственничную хвою, стыло звенела вода на промывке. Старатели вставали затемно, день был на вес золота. Но первое утро ноября встретило морозной тишиной, на колею упал иней, лед намерз на лотках. Промывка встала. Подводы в сторону станции Невер, в 600 верстах к югу от прииска, уходили переполненными. Давали по две штуки золота за дневной перегон, и все равно была очередь. Сезон удался, золота было много. В конторе «Главзолота» кончились деньги, Китайцы, которые до этого торговали водкой, меняли золото на ассигнации прямо на прииске, но никто толком не знал, какой нынче курс, поэтому торговались осторожно и помалу, в надежде на более выгодный обмен. Уезжали с золотом, несмотря на все запреты, и от страха перед рисковой дорогой по черному пили паршивую водку-хунхузовку.

Андрей Николаевич и сам уже чувствовал, что опасно. В поселке начались безобразия, постреливали. С морозами и китайцы стали вести себя по-хозяйски, превращаясь в угодливых головорезов. Андрея Николаевича пока сторонились, чувствовали, что он не задумываясь пустит в ход свой наган. Да и молодой парень Игорь, из местных, что прибился к Андрею Николаевичу неделю назад, вполне годился, чтобы дать сдачи.

Тут неожиданно подвернулся возок до Хатыми, более ста верст на юг. Как раз было место для троих, четвертым ехал комиссар прииска с какими-то бумагами в мешках и, вероятно, с кое-каким золотом. Ему компания Андрея Николаевича с его выправкой и наганом казалась весьма подходящей, несмотря на обоснованные контрреволюционные подозрения.

С утра ударило минус тридцать, в легком тумане и полном безветрии мохнатые якутские лошадки резво спешили по тракту. Снега было совсем мало, полозья санок повизгивали на мерзлых проплешинах голой земли. Часа через два, у заброшенного приюта, остановились перекусить. Тропинка, чуть прикрытая снегом, в черно-белый узор, вела к скворечнику без крыши, куда Андрей и направился прямиком. Николай, по привычке, побежал в тайгу.

Выстрелы оглушили. Андрей Николаевич выскочил из постройки, одной рукой на ходу застегивая штаны, другой путаясь в кармане расстегнутой шинели и пытаясь выудить наган. На дороге стояли уже два возка. Комиссар и Игорь лежали на обочине, на истоптанном желтом снегу, а два китайца и кучер торопливо бросали мешки с почтой в чужой возок. Андрей Николаевич, наконец, выудил из кармана наган, остановился, спокойно прицелился в кучера и три раза нажал на спуск. Кучер дернулся, закричал: «Убивают!» Китаец схватил карабин, пару раз пальнул наугад в сторону выбегающего из леса Николая, столкнул орущего кучера на дорогу и оба возка умчались в направлении Незаметного.

Кучер с пулей в животе вертелся, кричал, мазал снег ярко-алой кровью. Андрей Николаевич подошел к Игорю, присел, потрогал лицо. Щеки еще теплые, а вот кончик носа уже побелел, начал коченеть. Андрей Николаевич откинул полу солдатского полушубка и снял с пояса убитого увесистый кожаный кисет с золотом.

— Глупость какая, — сказал он и повернулся к лежащему комиссару. Убедившись, что и тот мертв, он расстегнул на убитом кобуру и вынул маузер. — Жалко Игоря, — сказал он мертвому комиссару. Сделав два шага, он приставил маузер к голове кричащего кучера, отвернулся, выстрелил. Кучер затих. Вдвоем с Николаем они закрыли мертвым глаза, отнесли трупы в зимовье, уложили рядком на нары и закрыли дверь, от зверья.

Два человека шли по Якутскому тракту на юг. Первый — высокий, прямой, уже в годах, с жестким, как вырезанным из серого камня лицом и тонкими губами, шагал чуть прихрамывая. Он был одет в старую, но доброго сукна шинель, второй — пониже и попроще — поспевал на ловких кривых ногах обутых в мягкие оленьи унты.

— Вон та гора, — Николай протянул руку в сторону белой вершины у горизонта, — это «Марьин пуп».

— Николай, как не стыдно, — устало ответил Андрей Николаевич, — вранье это все, я ни разу не встречал таких женщин, ни в одном приюте.

— А хорошо бы была хоть одна, — мечтательно сказал Николай. — Однако у нас золота еще больше стало, на три фунта, считай.

Вечером вошли в постоялый двор, напустив туману из холодных сеней. Андрей Николаевич совсем замерз, очень болела голова. В полутьме приюта хозяйка казалась серой и какой-то безликой. Она была одета в якутскую жилетку из хорошего меха, поверх старого рязанского сарафана.

— Нам, однако, переночевать, да покушать, — начал Николай, стянув шапку и внутренне робея перед серьезной женщиной.

— Пожалуйста, — вежливо ответила хозяйка, — ночлег — две штуки, — она махнула головой в сторону угла, где за занавеской из оленьей шкуры стояли двухъярусные нары, — ужин — еще штука, — и она указала в сторону аптекарских весов, на прилавке из грубой лиственницы. Отсчитав двенадцать игральных карт из затертой колоды, она бросила их на чашку весов и приглашающим жестом указала на другую чашку. Андрей Николаевич, как в тумане, положил на прилавок кисет Игоря и в несколько мелких щепоток, дрожащей рукой, уравновесил весы. Добавив сверху еще таракашку, для щедрости, чтобы чашка с золотом совсем провалилась, он обернулся к своему товарищу. Хозяйка молча подошла к стойке, не глядя высыпала золотой песок в коробочку. Она как-то очень внимательно смотрела на кисет, лежащий на стойке. Даже подошла поближе, чтобы получше разглядеть. Андрей Николаевич негнущимися пальцами завязал тесемки и повесил увесистый мешочек на ремень под шинель. Хозяйка молча убрала коробочку с золотом в железный ящик, закрыла на замок. Затем как-то потеряно махнула рукой в сторону длинного стола, за которым отмечали конец сезона проезжие старатели и, сгорбившись, вышла вон.

Ждали долго. Мрачнее тучи, отворачиваясь, хозяйка молча поставила перед ними мутную бутыль с китайской водкой. Выпили не чокаясь, Андрей Николаевич закашлялся — голова болит, тяжелый был день.

— Однако, сразу спать пойдем, — утешил Николай. Во сне Андрей Николаевич кашлял, бормотал несвязно, и наутро вышло, что никуда они дальше не поедут, так как он совсем плох, горит, лошадей свободных нет, да и хозяйка куда-то пропала. Николай, робея, еще за две штуки, договорился со строгим хозяином Василием о следующем ночлеге и горячем чае с морошкой для больного, да и пошел из душного трактира прогуляться по морозцу. От ворот он заметил добротный возок, который приближался со стороны Незаметного. «Комиссары», — подумал он.

Комиссары вошли в трактир, скрипя кожей, не сбив снега с обуви. Первый красноармеец, мальчишка с белым лицом и голубыми глазами, чуть навыкате, подошел к столу и вытряс из грубого мешка кучу барахла, какое водится у мужчин — табак, ключи, какие-то веревки, два больших ножа.

— Бандиты убили троих, шесть верст отсюда, в сторону Незаметного, — сказал он фальцетом. — Убит наш герой комиссар, кучер с прииска и еще какой-то молодой, без документов. Может, кто видел подозрительных или незнакомых? — Все молчали: в приюте все постояльцы были незнакомые и одинаково подозрительные.

И Мария молчала. Вчера кисет ее сына Игоря был у Андрея, когда тот расплачивался. А сегодня на столе лежал нож Игоря. С появлением патруля стало окончательно ясно, что стряслась большая беда, что не просто так Андрей, которого она узнала еще вчера, расплачивается золотом Игоря. Игорь мертв. Ее бывший муж, Андрей, жив. И он, Андрей, убил Игоря. Об этом рассказал мальчишка из патруля. Очень спокойно она подумала, что может сейчас встать и сдать Андрея. Но она не встала, потому что вспомнила, как славно они жили в Томске. И как потом бежали. Нет, комиссары не могли судить ее мужа. И она молчала.

— Игоря убили, — сказала Мария своему сожителю Василию вечером, когда патруль уехал, а постояльцы улеглись. — У Андрея его кисет с золотом. Я его узнала. Этот красный мальчишка привез вещи Игоря. — Василий молчал.

— Откуда ты знаешь Андрея? — наконец спросил он.

— Андрей — мой муж. Он пропал из поезда, в Чите, десять лет назад. Мы в Харбин ехали. Я тебе не рассказывала. Зачем. А здесь он меня не узнал, болен очень. Или не захотел, — Мария говорила очень ровно, с большими паузами. — Я постарела. А он не изменился совсем. Такой же строгий. Не видит ничего. Игоря он тоже не узнал.

— Выходит, что он убил, — тихо сказал Василий.

Наутро Андрей Николаевич был все еще слаб, но жар уже спал. Николай расплатился за возок до Хатыми. Андрея Николаевича закутали в оленью шкуру и хозяин Василий увез их обоих, лихо покрикивая на лошадку.

Через два часа Василий вернулся. Молча, он вошел в комнату Марии и бросил на стол подряд, один за другим, три тяжелых кисета с золотом.

— Они оба мертвые, — сказал он.

— Я совсем одна осталась, — ответила Мария.

— Ничего, не одна, небось я с тобой. Ложись, — Мария легла. Василий подошел к ней, расстегнул душегрейку, задрал на животе вязаный жилет и, чуть потряхивая рукой, начал наполнять ее пуп золотым песком. Когда образовалась горка, Василий сказал серьезно:

— Мария, я ведь любого убью за тебя.

— Я знаю, — ответила Мария. — Завтра отвези меня на Незаметный. К Игорю.

Глеб Вдовин родился в г. Кемерово, в 1963. Детство, до 1980 года, провел в Южной Якутии. В 1986 окончил ЛИТМО (г. Ленинград) по специальности «Квантовая электроника», работал в космической промышленности в Подмосковье, потом в Институте Общей Физики АН СССР в Москве. С 1993 года живу в Нидерландах. В настоящее время работаю профессором Делфтского Университета.