Литературно-художественный журнал «ЭТАЖИ» в сотрудничестве с издательством «АСТ: Редакция Елены Шубиной» представляет читателям новые книги, выходящие в издательстве. Сегодня в «ЭТАЖАХ» публикуется рассказ "Без воротника" из новой книги Сергея Носова «Построение квадрата на шестом уроке».
Сергей Носов — прозаик, драматург, автор шести романов, нескольких книг рассказов и эссе, а также оригинальных работ по психологии памятников; лауреат премии «Национальный бестселлер» (за роман «Фигурные скобки») и финалист «Большой книги» («Франсуаза, или Путь к леднику»).
Новая книга «Построение квадрата на шестом уроке» приглашает взглянуть на нашу жизнь с четырех неожиданных сторон и узнать, почему опасно ночевать на комаровской даче Ахматовой, где купался Керенский, что происходит в голове шестиклассника Ромы и зачем автор этой книги залез на Александровскую колонну...
Без воротника
— Браво! Браво! — кричат из публики.
Елена Владимировна очень довольна собой: она дочитала стихотворение до конца — по памяти, без единой запинки — не забыв ни одной строки. А стихотворение большое и сложное — про весну, цветы и любовь.
Аккордеонист вопросительно глядит на директора дома — Бориса Борисовича: не пора ли вспомнить о музыке? Борис Борисович стоит у дверей под полинявшим от солнечного света «Пожилым везде у нас почет» и показательно аплодирует вместе со всеми.
Публика не хочет отпускать Елену Владимировну.
— Еленочка, расскажите нам, как у вас с Константином Петровичем было! — просят из зала.
— Елена Владимировна, про рубашку, пожалуйста!
— Про кофточку!
— Да нет же, это рубашка была! Правда рубашка, Елена Владимировна?
— Про то, как с Константином Петровичем, про это.
Елена Владимировна чуть-чуть кокетливо говорит в микрофон:
— Да ну вас! Вы все уже знаете!
На губах у нее яркая помада, на ней бежевое платье с блесками, бирюзовый кулон на широкой ленте.
— Еще расскажи, Леночка! И пусть Константин Петрович тоже рассказывает!
— Сколько можно! Всем надоело уже, — говорит Елена Владимировна, однако не торопится отходить от микрофона.
— Не надоело! — кричат. — Неправда!
— А ты не нам рассказывай! Ты ему — музыканту! Он не слышал еще!
Елена Владимировна глядит на аккордеониста такими глазами, словно его до сих пор на сцене не видела:
— Да он молодой, ему не интересно.
— Ему как раз интересно!
— А вот Борис Борисович, может, не разрешит...
— Разрешит, разрешит!
— Борис Борисович, вы разрешаете?
Борис Борисович ничего не отвечает, но всем своим видом показывает, что это все его не касается. — Как вас зовут, молодой человек? — спрашивает Елена Владимировна аккордеониста.
— Алексей.
— Простите, как?
— Алексей! Алексей! — кричат из зала.
— Алексей, посмотрите, — говорит Елена Владимировна, — видите того мужчину... седого? Вон, у окна. Это Константин Петрович — моя первая любовь. Ну, может, не совсем первая, я и в третьем классе влюблялась, но первая — по-настоящему.
Оказавшись в центре внимания, Константин Петрович, поощряемый аплодисментами, поднимается с места.
У него дрожит подбородок, но это не мешает ему широко улыбаться.
— Она тогда не говорила... — голос у него сиплый, — что по-настоящему...
— Говорила, говорила, он просто забыл, — весело произносит в микрофон Елена Владимировна. — Увы, Алексей, тогда у нас ничего с Константином Петровичем не получилось. И мы расстались почти на шестьдесят лет.
— Они снова только здесь встретились, — обращается к Алексею полная дама в кресле-каталке.
— Сядь, Костя, сядь, — просит Елена Владимировна. — Я сама расскажу. Был сорок восьмой год... — Сорок девятый, — отзывается с места Константин Петрович.
— Был сорок восьмой год, мне в сорок восьмом исполнилось восемнадцать.
— Сорок девятый...
— Не сбивайте ее, Константин Петрович! Какая разница сорок восьмой или сорок девятый?
— Как это «какая разница»? — протестует Елена Владимировна. — Мне восемнадцать лет исполнилось, я-то лучше, наверное, знаю.... Костя меня старше на год был...
— Почему был? Он и сейчас...
— Ну, сейчас уже не считается... А тогда он мне цветы дарил. Помнишь, Костя, мы на речку ходили? Алексей, вы даже представить не можете, какой Константин Петрович красавец был.
— Да он и сейчас красавец, — кричат из зала.
— Стеснительный только был, — уточняет Елена Владимировна.
— Да он и сейчас стеснительный.
— Ну, теперь уже не так. У него и внуки красивые. Взрослые и красивые. И все у него хорошо. А я ведь тоже красавица была. Правда, Константин Петрович?
— Да вы и сейчас! — кричат из публики Елене Владимировне.
— У меня поклонников хоть отбавляй было! — гордо заявляет Елена Владимировна. — Я дочь архитектора. На меня родители не жалели ни денег, ни сил, ни времени. И друзья у меня были... интеллигентные. В университете учились... Юра Невельский, Паша Марчук... А Константин был из простой семьи. Но мое сердце принадлежало ему... А какие он мне письма писал, если б вы только знали!.. И вот, Алексей, пригласила я его на свой день рождения, на восемнадцатилетие. А я ведь не знала, что он такой чокнутый. В общем, он устроил драку и убежал. И мы с ним шестьдесят лет больше не виделись...
— Нет, нет, — закричали из зала. — Так не годится! С подробностями!
— А какие подробности? Время, Алексей, было тяжелое. Недавно война кончилась. Пусть Константин Петрович сам расскажет. Константин, встань, пожалуйста.
Константин Петрович снова поднимается, широко улыбаясь. Алексей видит, что дрожат у Константина Петровича еще и руки. Константин Петрович смотрит куда-то в сторону, а с места ему подсказывают:
— Про рубашку, Константин Петрович! Константин Петрович начинает:
— Пиджак...
— Да нет, про рубашку!..
— Пиджак мне сосед одолжил, а рубашки не было у меня, чтобы в гости пойти... Та, что была, в ней нельзя было, слишком плохая... Сестра моя Зина мне это... свою дала. У нее была такая... довоенная, старая... на меня кое-как влезла... но только спереди вся молью съеденная... а сзади на спине даже вполне...
— Без воротника, — комментирует кто-то из публики.
— Не совсем без воротника — со стоечкой! — поправляет Елена Владимировна.
— Зина и посоветовала: надень ее задом наперед под пиджак, будет это... — он забыл слово.
— Элегантно! — объявляет в микрофон Елена Владимировна.
Константин Петрович согласен.
Елена Владимировна подбадривает его:
— Я еще тогда подумала, такой пришел элегантный!.. Рубашка со стоечкой, надо же...
Константин Петрович рассеянно молчит, глядя теперь в окно.
Мадам в кресле-каталке не дает потухнуть рассказу:
— А дальше, Алексей, было вот что. Было жарко очень. Молодые люди поскидывали пиджаки и остались в рубашках. Только молодой Константин Петрович не снимал пиджак...
— Боже, он мне подарил такие цветы! — перебивает Елена Владимировна.
— Розы, — вспоминает Константин Петрович.
— Никакие не розы! Георгины! Такой букет! Вы не видели таких букетов!
— Ну так вот, — продолжает дама в кресле-каталке, — все сняли пиджаки и стали Константина Петровича уговаривать: снимите пиджак, Костя, вы же вспотели уже. А он ни в какую! И тогда стали дурачиться, я верно рассказываю? Елена Владимировна говорит: снимите с него, в самом деле, пиджак... А то ведь умрет от жары...
— Да нет же, все не так было, это не я сказала, но неважно кто. — Елена Владимировна не хочет, чтобы ее историю излагали другие. — Нет, правда! Мы сначала его по-хорошему уговаривали. А потом думаем, надо же, упрямый какой!.. Ребята на него навалились — давайте с Кости пиджак снимем! Поможем человеку, раз сам не может... А он руками отпихивается. Одного отпихивает, другого отпихивает... Так и не снял пиджак. Дело до драки дошло. А что это, как не драка, если в глаз дал? Дал Юрке Невельскому в глаз... И убежал! А Юрка: «За что? Что я сделал ему?» Мы еще в окно смотрели: бежит по двору! Чокнутый! Ну не псих ли? Мы ведь не знали, что с ним. Что у него рубашка задом наперед и дырявая. Это он мне только здесь рассказал, когда встретились!.. Про рубашку... А ведь я на самом деле только и любила чокнутых. У меня и первый, и третий муж были чокнутые. А второго я плохо помню. А Костю помню, хотя он и не муж никакой. Первая любовь. Ну, не совсем первая... Но по-настоящему — первая!
— Я не знал, что ты чокнутых любишь. Я повеситься хотел, — бормочет Константин Петрович, улыбаясь.
— Хорошо не повесился! — кричит Елена Владимировна в микрофон, и ее слова встречаются одобрительным шумом публики.
А дама в коляске-каталке провозглашает:
— Это ведь чудо! Чудо! Расстались, и через шестьдесят лет снова встретились! Здесь! Это же чудо!
Тут уже все начинают хлопать в ладоши.
Борис Борисович, директор дома престарелых, подает аккордеонисту знак, и тот, склонив голову, начинает играть вальс «Амурские волны».
— Танцы! — бодро объявляет Борис Борисович и выходит за дверь.
Дам приглашают кавалеры, а также другие дамы, потому что кавалеров меньше, чем дам, и придется некоторым дамам танцевать друг с дружкой. Константин Петрович сегодня снова герой и будет сегодня танцевать со многими, но первый вальс, конечно, — Елене Владимировне.
У него получается. Елена Владимировна правой рукой, слегка отставленной в сторону, крепко держит его левую руку, и рука Константина Петровича почти не дрожит.
Сергей Анатольевич Носов (род. 19 февраля 1957, Ленинград) — российский прозаик и поэт, драматург. Лауреат премии Нацбест за роман «Фигурные скобки». Окончил Ленинградский институт авиационного приборостроения и Литературный институт имени А. М. Горького. Работал инженером, редактором в журнале «Костер», на «Радио России». Излюбленный жанр — трагикомедия. Литературную известность принёс роман «Хозяйка истории», ставший финалистом российского Букера в 2001 году. Наибольший успех на сцене сопутствовал трагикомедиям «Дон Педро» и «Берендей». Пьеса «Берендей», в частности, была поставлена в БДТ им. Г.А. Товстоногова в 2007 году. Литературная премия имени Н. В. Гоголя (2006) за роман "Грачи улетели". Театральная Премия имени Андрея Толубеева (2010), с формулировкой: "За художественное исследование природы драматургического абсурда". Премия профессионального конкурса журналистов «Золотое перо» (1999) — совместно с Геннадием Григорьевым — за цикл передач «Литературные фанты» (Радио России).
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи