1.

Мы с Иветтой пытались остаться в бараках трудового лагеря после окончания смены, чтобы провести ночь. Нарочно опоздали на автобус, но когда вернулись к домикам, оказалось, что все двери закрыты. До города шли пешком, обнявшись. Когда дошли, долго не могли расстаться, обжимаясь у водосточных труб. Домой я заявился под утро. Родители еще спали. Дверь мне открыл дед.

— Смотри, что у меня, — я вытащил из сумки блестящие металлические наручники.

Детская американская игрушка, но «арестовать» можно по-настоящему. В лагерях мы пристегивали друг друга к дужке кровати, чтобы не явившемуся вовремя на работы, записали «прогул».

Дед, увидев незамысловатую вещицу, хотел было что-то сказать, но побагровел и промычал невнятное. Он потянулся ко мне, чтобы забрать их, но упал на пол и как-то странно и нехорошо затрясся всем телом.

2.

Я помню, как он к нам приехал. Мне тогда было пять лет. В то утро я спросил у бабушки, сколько лет ей. Она сказала «пятьдесят четыре» и осталась в этом возрасте навсегда. На вокзал отправились встречать Машукова всей семьей, но нашли его почему-то не на вокзале, а на каком-то заасфальтированном пустыре. Он стоял посередине в засаленной телогрейке и потасканной кроличьей шапке с одним поднятым ухом и улыбался. Двух верхних передних зубов у него не было. От этого улыбка становилась еще обворожительней. Я сразу спросил его, в чем дело. Дед рассмеялся и сказал, что зубы ему выбил баран, когда он был мальчишкой.

— Таким, как я?

— Нет, постарше.

Мы стали жить вместе в одной комнате. Машуков Александр Трифонович, бабка Анна Петровна и я. Дед водил меня в детский сад и на рыбалку. Вечерами курил у окна и смотрел, как студенты на спортивной площадке под окнами играют в мячик. Когда немного освоился, начал плести сети: длинные, браконьерские. Следил за студенческим футболом и складывал ячейку за ячейкой.

— Я еще маленьким научился, — говорил он. — Смотрел как это делают взрослые и наловчился.

3.

Маленьким он был недавно. Книжки для меня читал с азартом ребенка. Мы быстро осилили «Волшебника» и перешли на «Урфина Джюса». В угрюмом садовнике дед узнавал себя. Идея деревянного войска его необычно вдохновляла. Дело оставалось за малым: найти живительный порошок. Я верил, что он существует. Если мне под руку попадались сухие травы, я растирал их пальцами и посыпал неодушевленные предметы.

Мы прочитали трилогию про Незнайку, «Робинзона Крузо», «Гекльберри Финна», «Последнего из могикан», начали присматриваться к «Моби Дику». Играли в линию Маннергейма, Халкин Гол, озеро Хасан, в Прагу и Берлин. Занялись постройкой воздушного шара, а потом и космического корабля. Оба начинания казались нам осуществимыми. Схема изготовления воздушного шара давалась в книге. Корзины Машуков плести умел. Брезент на баллон решил взять от старой палатки.

4.

Я не понял, что произошло. Подошел к деду и потряс его за плечо. Он повернулся ко мне, и я поразился беспомощности его взгляда. Жизнь моего старика всегда была преисполнена надежд и оптимизма. Ругался он редко. Разве что, если перебирал на день Победы. Я еще не знал, что в жизни ничего абсолютно надежного нет. У нас было множество далекоидущих планов.

5.

К полету на луну мы готовились основательней всего. Начали возведение во дворе небольшого космического городка. Сколотили из дощатых ящиков какую-то халупу, которую называли штабом. Дед принес большой бесформенный кусок стали, найденный в металлоломе, и сказал, что его можно растянуть и сделать обшивку корабля. Особенно ему нравился иллюминатор, который он не очень ровно вырезал из куска плексигласа. Пришел с ним, подсунув его под шапку наподобие маски.

6.

Работал он на лыжной базе в двух шагах от дома. Я заглядывал к нему на службу в мрачноватый полуподвал общежития Политехнического института. Сидел за прилавком и важно следил, как дедушка выдает студентам лыжи. После работы мужики часто поддавали — овощной магазин, торгующий плодово-ягодными настойками, располагался рядом.

— Жизнь только раз дается, Андреевич, — подслушал я, как друзья угощали дедушку. По паспорту он был Трифоновичем. Его настоящий отец Андрей погиб на Первой мировой, и его усыновил новый муж матери.

7.

Выпив, дед ничего дурного не делал. Он просто улыбался в полный рот вставленными недавно железными зубами, когда входил в квартиру. И этого моей вечно пятидесятичетырехлетней бабке было достаточно: она заходилась в проклятьях.

— Восставай за меня, — говорил мне дед. — Я за тебя восстаю, а ты — за меня восставай.

Повстанцы из нас были еще те. Мы старались ни с кем не спорить, искали покой в уединении и творчестве. Машуков был востребованным в округе человеком, мастером на все руки. Мог починить будильник, швейную машинку, пылесос. Иногда к нему приходили с просьбой из соседних дворов заколоть свинью. Тогда он возвращался с большим куском парного мяса, и на его опьянение никто не ворчал.

Однажды на улице ко мне подошла какая-то веселая бабка. Заговорила о жизни, а потом подвела к парадному нашего дома и указала на оранжевый ящик для рассады, висящий под нашим окном.

— В этой квартире живет дядя Саша. Позови его так, чтобы об этом не узнала его карга.

— Так это мой дедушка, — воскликнул я простодушно.

Пока я бегал домой за дедом, романтическая бабуся исчезла.

8.

За свою жизнь дед сменил много профессий, но преимущественно был шофером, как теперь говорят — дальнобойщиком. В одной из поездок, остановившись переночевать в какой-то деревне, он съел на спор ровно сто вареных яиц.

— Была Пасха, — оправдывался он, когда родня укоризненно поднимала на него глаза. — И я два дня не ел.

Если бы дед внимательно посмотрел, как делается атомная бомба, то без сомнения бы ее сделал.

Нашу ядерную бабку он нашел в Тынде. Познакомился и подарил ей гребешок из кости животного. Велел собрать фанерный чемодан и привязал к доскам кузова своего «Зиса». Из Тынды они поехали на Алдан. В дороге от тряски чемодан раскрылся, и молодожены вместо приданого привезли пустую фанерную коробку. Вскоре родилась мама. Люся, Люба и любимый дядька Вадик появились на свет уже в Западной Сибири.

Деду было о чем рассказать. В молодости он был контрабандистом и ходил в Китай за искусственными розами на продажу. До сих пор переживал, что закинул груз куда-то в кусты, когда его догонял конный пограничный дозор. Найти потом товара не смог. Работал таможенником. Вычислил пистолет, перевозимый туристом, спрятанный под внутренней панелью двери автомобиля. Даурия, Зелентуй, Борзя, Забайкалье, Яблоновый хребет… Места атамана Семенова и барона Унгерна.

На финской дед служил пулеметчиком. Когда прикуривал в ночном окопе, снайпер прострелил ему оба обшлага полушубка. Участвовал во всех военных кампаниях СССР в тридцатые годы. На второй мировой поначалу работал механиком при самолетах. Был переведен в шоферы после случая мародерства в Польше. Ребята выдавливали окна в хлевах у хуторян и воровали свиней. Чтобы это происходило без лишнего шума, смазывали стекло солидолом. Следствие привело в мастерскую прапорщика Машукова на аэродром. Доказать сговор не удалось, но деда разжаловали. В Берлин он въехал на студебеккере.

О немцах отзывался хорошо. О поляках — плохо. Поначалу не верил в зверства Освенцима. Ребята свозили его в лагерь, и он увидел копны волос и горы обугленных тел. Фильмы о войне смотрел, но серьезно к ним не относился. Не отличал художественного кино от документального. Считал и то, и это — художественным вымыслом.

— Ты думаешь, что все было так? — смеялся он. — Совсем не похоже.

Штирлица звал Штерлексом. Уважал почти также, как Робинзона Крузо. В предыдущих жизнях дед был и Урфином Джюсом, и Оцеолой, и Шерлоком Холмсом. Но делом его жизни было стать — Робинзоном Крузо. Он умел жить один. На дальней трассе, охоте, рыбалке. Мог найти в незнакомой деревне сто пасхальных яиц, попасть в глаз белке из кремневого ружья, добыть зайца или кабана. Однажды, когда он спал в лесу, через него переступил лось.

Теперь, когда он ссорился с бабкой, спокойно собирал рюкзак и уезжал на Обь, в Колпашево. Жил там в палатке до холодов. Если отправлялся куда поближе, брал меня с собой.

9.

Я усадил старика на кровать с продавленными пружинами и попытался вернуть к жизни.

— Че ты шлангом прикидываешься? Мы же собирались шишковать.

У Лапина в Ярском был замечательный кедрач по соседству. Мы собирались с дедом поехать туда на рыбалку и за шишками.

Машуков виновато смотрел на меня, не зная сам, что происходит. Будить родню мне не хотелось. Я думал, что мы по своему обыкновению справимся с проблемами сами.

10.

В березовой роще Лагерного сада мы с дядькой откупорили бутылку вермута и сели на краю обрыва над Томью. Пили по очереди, из горла. Вадик был сосредоточенным, но веселым. Он всегда мог оставаться веселым, а я более-менее научился этому только сейчас.

Стоял месяц май. Дядька сказал таксисту излюбленное «покажи мне город в весне». И мы поехали по погребальным делам. Теперь решили передохнуть.

— У меня жил ястреб, — сказал я дядьке, вглядываясь в очертания противоположного берега. — Это ужасная животина.

— Кусался? — ухмыльнулся Вадик.

— Еще как! Вырывал мясо из рук и заглатывал.

— Ему жевать нечем.

У нас с дедом было много птиц. Канарейки, попугаи, скворцы. Несколько месяцев жила ворона. Знаю нашу склонность к пернатым, знакомые подарили мне ястреба. Почти птенца, подростка, который еще не умел летать. Он скрежетал, гадил и жрал. В огромную клетку из-под канареек вмещался с трудом. О соколиной охоте, к которой я поначалу приноравливался, пришлось забыть. Птица была злой и не приручаемой. Исцарапала мне все руки. Я приехал в Лагерный сад и швырнул ее в небо с обрыва.

— Я прямо на этом месте и стоял. Подумал, если полетит, то полетит.

— Ну и что?

— Хрен его знает. Скрылся из виду.

— Ты бы мог съесть сто яиц? — спросил меня дядька лукаво.

— Мог бы, — ответил я серьезно.

— И не сблевнул бы? — расхохотался Вадик.

Кончину отца он переживал болезненно, но не подавал вида. Не знаю почему, но я в тот вечер решился рассказать дядьке историю про наручники. До этого молчал, чувствуя вину за недуг и смерть родного человека.

— Вот как, — присвистнул он. — Я кажется знаю, че он так дернулся. Шоферил пару месяцев в НКВД. Возил на расстрел художника Исаака Бродского. Потом сразу уволился...

***

Я прожил всю жизнь с мыслью, что мой Машуков имел косвенное отношение к смерти автора монументальной Ленинианы. «В.И. Ленин на фоне Кремля». «В.И. Ленин и манифестация». «В.И. Ленин возле Смольного». «В.И. Ленин на митинге рабочих Путиловского завода». Хороший художник. Последовательный. У меня была впереди вся жизнь, чтобы подумать об искусстве. Но тогда, не отягощенный жизненным опытом, я взял Вадика за руку и с интересом прочитал текст татуировки на его запястье, написанный неровными буквами:

«Цени любовь и береги свободу» — гласил девиз его жизни. С тех пор я только так и делаю.

P.S.

Художник Бродский умер своей смертью в 1939 году в Ленинграде. Похоронен на Литераторских мостках на Волковском кладбище.

Вадим Месяц родился в 1964 году в Томске. Окончил физический факультет Томского государственного университета, кандидат физико-математических наук. В 1993-2003 годах – куратор российско-американской культурной программы при Стивенс-колледже (Хобокен, Нью-Джерси). Лауреат премии New Voices in Poetry and Prose (1991, USA), Бунинской премии (2005), премии им. П.П. Бажова (2002), финалист Букеровской премии (2002) и др. Член союза Российских писателей, союза писателей Москвы, Международной федерации русских писателей (Мюнхен), американского отделения ПЕН клуба "Писателей в эмиграции" (Нью-Йорк), «Межднародного ПЕН-центра» (Москва), председатель комиссии «Центр современной литературы» научного совета РАН. Организатор «Центра современной литературы» (2004) в Москве и руководитель издательского проекта «Русский Гулливер». Стихи и проза переведены на английский, немецкий, итальянский, французский, латышский, румынский, польский и испанский языки.