литературно-художественный журнал «ЭТАЖИ»

[email protected]

Анна Гедымин

Вера в счастье

22.11.2023
Вход через соц сети:
07.12.20183 587
Автор: Валерий Бочков Категория: Проза

Латгальский крест. Утопленник

Иоганн Валтерс, Купающиеся мальчики

 

отрывок из романа «Латгальский крест»

 

Тем же вечером мы подрались с Валетом. Он ждал меня у подъезда. Был явно на взводе; сворачивая к дому с бетонки, я видел как он там мечется под фонарём, вышагивает туда-сюда с сигаретой в зубах.

От озера я гнал, отпустив руль и раскинув руки как крылья. Быстро темнело. На западе, остывая, плавилась малиновая полоска. Чёрные деревья слились в плоский силуэт с наспех очерченным контуром. Дорога неслась подо мной призрачной лентой, я крутил педали в каком-то радостном азарте, точно шёл на взлёт. Пару раз влетал колесом в колдобины, но всякий раз мне удавалось сохранить равновесие — да и что могло со мной случиться — ведь смерти нет.

Валет увидел меня, выкинул окурок и быстро пошёл навстречу. Я на ходу спрыгнул с велосипеда.

— С ней был? — выкрикнул он. — С ней? Да? Только не ври — с ней?

— С ней, — я поднёс ладонь к лицу, вдохнул, от пальцев пахло Ингой.

Нестерпимо захотелось вслух произнести её имя, но я не успел. Хлёстко, как пружина, Валет выкинул вперёд кулак. Удар пришёлся в подбородок. Я повалился на спину, велосипед грохнулся на меня. Брат подскочил, замахнулся, он снова целил в лицо. Мне удалось увернуться, кулак скользнул по виску.

— Изувечу! — рычал Валет, замахиваясь снова.

Велосипед оказался между нами, брат ухватился за раму, навалился всем телом. Руль упёрся мне под ключицу, рама сдавила грудную клетку. Я задыхался. Валет, сопя и ругаясь, старался попасть кулаком в лицо. Я успешно уворачивался, пытался лягнуть брата, но штанина запуталась в велосипедной цепи. Наша возня сопровождалась радостным позвякиванием велосипедного звонка. Мне удалось изловчиться и садануть его по рёбрам, Валет охнул, привстал, хватая воздух ртом. Отбросив велосипед, я вскочил на ноги.

— Лежачего… — выкрикнул я. — Лежачего бить! Ну ты и гад, Валет!

Пыхтя и отплёвываясь, мы стояли напротив друг друга. Валет разбил кулак, он слизывал кровь с костяшек. Я тронул подбородок, он надулся, там пульсировала жаркая боль.

— Хотел отомстить? — Валет зло сплюнул мне под ноги. — Да?! Вот так хотел?

— Ты что…

— Заткнись! — он пошёл на меня. — Ты думаешь, я не понял…

Что он там понял, узнать я не успел: со стороны бетонки раздался рык мотоцикла, отцовского «Мефисто». Его мощный движок не спутать ни с каким «Уралом» или «Явой». Яркий луч фары выхватил сараи, полоснул по стволам лип. Упёрся белым кругом в ворота гаража. Мотор напоследок рявкнул и умолк. Из темноты донёсся мелодичный посвист. Батя высвистывал арию Сильвы из одноимённой оперетты Кальмана.  

Валет застыл. Что-то буркнул, зыркнул исподлобья и быстро пошёл к подъезду. Я поднял велосипед, поплёлся следом — с отцом разговаривать мне тоже не хотелось.

 

Утром я снова был на озере. На том же месте, что и вчера. Трава, примятая нашими телами, не успела распрямиться за ночь, я сел на землю, обхватил колени и стал ждать. Сидел тихо, не двигаясь, точно оглушённый. Словно зачарованный — вот верное слово. Вчера, после драки с братом, у меня появилось странное ощущение: будто я проскользнул в другую реальность. На территорию чуда.

Такое испытываешь выходя из детства, когда разум уже принял скучную логику взрослой жизни, а где-то в глубине твоего существа ещё тлеет уголёк веры в волшебство. А что если это мы сами делаем жизнь такой — серой и унылой и своим занудством убиваем возможность чуда. Нам посчастливилось — нам удалось родиться. Ты только подумай, какая удача — мизерный шанс, это ж как в лотерею выиграть. Мы родились и очутились на сказочном карнавале, который своими же силами превратили в смертную тоску. В добровольную каторгу.

Голова моя была легка, прозрачна. Утро тихо перетекло в день. Передо мной лежало неподвижное озеро, окружённое соснами. На том берегу, обрывистом и диком, деревья подступали к самой воде, за ними темнел бор. Казалось, если вот так притаиться, то можно понять что-то важное, что-то тайное. Про небо. Или про землю. Про жизнь. Зачем отражаются камыши в озере. Какой смысл в невесомых облаках, что скользят по синеве. Отчего птицы перекликаются такими настороженными голосами — или они хотят подать мне знак. Но какой? Ведь птица, любой коростель или зяблик, знает куда больше меня. Он, этот зяблик, может прямо сейчас взмыть к облакам и увидеть оттуда полмира — и меня, сидящего в траве, и Ингу, что спешит по тропе в сторону озера, и молодых латышей, работающих в поле, и Валета за столом с конспектом по физике — выпускные экзамены через неделю, а ты, поди, и забыл?

До меня долетел смех, голоса. На песчаную косу за дальней ивой выскочили латыши. Те трое, которых я видел в поле по дороге к озеру. Один, белобрысый мальчишка, тогда помахал мне. Сейчас он снова заметил меня, вскинул руку над головой. Я махнул в ответ. Латыши разделись догола, толкаясь и гогоча, бросились в воду. Их хохот катился по озеру, стеклянное эхо металось от берега к берегу, затихало между сосен.

— Аборигены… — проворчал я без злобы, почти с нежностью.

Я любил весь мир сразу. Даже тех шумных деревенских парней. Сцепив пальцы, закинул руки за голову. Медленно завалился навзничь в траву. Ход облаков по опрокинутой сини гипнотизировал, теперь мне уже казалось, что я сам плыву куда-то. Бросив вёсла, лежу на дне лодки и несёт меня плавный ток. Нежно тянет неведомо куда непонятная река. А, может, так и надо — и не будет разочарований и душевной боли: какая боль без борьбы? Так — меланхолия.

— Меланхолия, — прошептал я по слогам, отгоняя настырную муху от лица.

Латыши, похоже, наконец угомонились. Муха села мне на скулу, я замер, выждал секунду и хлёстко шлёпнул себя по щеке. Конечно, муха оказалась проворней.

На том берегу было тихо. Я приподнялся на локте. Нет, они не ушли — латыши ныряли, подолгу оставаясь под водой. Занимались этим сосредоточенно, будто были на работе. Я встал на колени, загородился ладонью от солнца. Неподвижное озеро сияло как ртуть, становилось душно. Похоже, собиралась гроза.

Латыши продолжали нырять, голова одного возникла на поверхности, он что-то крикнул и исчез снова. Белые ягодицы сверкнули и ушли под воду. Другой подгрёб торопливыми саженками и тоже нырнул. Раков ловят? Или нашли что-то? Что?

Две головы показались одновременно из-под воды. Быстро гребя, они тянули что-то к берегу. Что-то большое и белое. Я медленно встал, выпрямился. Сначала догадался, потом увидел — это был белобрысый парень. Они волокли его как куль по мелководью. Вытащив на песок, положили на спину и принялись откачивать. Они суетились — поджарые и долговязые, похожие на близнецов, у них даже загар был одинаковый — оранжевые шеи и руки, остальное как сметана. Белобрысый лежал неподвижно.

Один латыш, на ходу натягивая штаны, быстро побежал вверх по тропе и скрылся в орешнике. Другой продолжал делать искусственное дыхание. Парень не шевелился. Ужас тихо наполнил меня, кожу на затылке стянуло. Должно быть так волосы встают дыбом.

Я опустился на корточки. Зажал ладони между коленей чтоб не дрожали. Нужно пойти туда, помочь. Но чем я могу помочь — ведь и дураку ясно: мёртвый он. Мёртвый. Мысленно повторил слово несколько раз пока из него не вытек смысл. Остались звуки, которые не означают ничего.

— Мёртвый… — произнёс вслух.

Как тогда, на похоронах деда, я окаменел. Не мог двинуться с места. Как тогда, на кладбище — в детстве. У меня и сейчас не хватило бы духу пойти туда. И ни за какие сокровища мира я не смог бы заставить себя дотронуться до мертвеца. Скорее бы умер сам.

Появился милицейский газик. Крашенный в цыплячий цвет, с синей полоской по борту и с синим маяком на крыше. Из машины выскочил давешний латыш, неспешно выбрался милиционер. В галифе, начищенных сапогах, на поясе кобура. Я пригляделся: Горностаев. Они подошли к утопленнику, присели на корточки. Латыш, что делал искусственное дыхание, размахивая руками, что-то говорил. Тыкал в сторону озера и леса. Горностаев, снял фуражку, поглядывал то на него, то на утопленника.

Из распахнутой двери газика долетал тихий треск милицейского радио, обрывки фраз оператора. Потом Горностаев поднялся, лениво обошёл тело, сделал несколько фотографий. Сунул фотоаппарат в карман, вернулся к машине. Закурил, вызвал кого-то по рации и долго с ним ругался. Щелчком послал окурок в камыши, окликнул латышей. Сам сел за руль, латыши забрались на заднее сиденье. Газик развернулся, моргнул красными стоп-сигналами и, переваливаясь, полез вверх по тропе. Утопленник остался лежать на песке.

Шум мотора затих. Растворился в цокоте кузнечиков, вкрадчивом шушуканье камыша. Я не мог оторвать взгляд от мертвеца. Бледное неподвижное тело с загорелыми по локоть руками, казалось, что на нём белое балетное трико с короткими рукавами. Почему они его оставили? Разве так можно?

Озеро стало матовым и серым, как олово. На середине плеснула рыба. Крупная, наверное, лещ. Сверкнула сталью чешуя, донёсся всплеск, по воде побежали круги. До меня вдруг дошло — остро, я аж вздрогнул: кроме нас с мертвецом на озере никого нет. Только он и я.    

Парило. Небо, скучное и серое, нависло над лесом. Я стянул потную майку, скомкал, бросил в траву. Звуки стали глуше, как сквозь войлок; даже кузнечики притихли. Прислушался — со стороны Даугавпилса докатился призрачный отзвук грома, далёкий и глухой, как ворчание огромного зверя.

— Гроза, — раздалось за спиной.

Я обернулся — Инга.

Подошла бесшумно, я даже не услышал шагов. Покусывая длинную травинку с метёлкой на конце, она пристально смотрела на восток. Оттуда, будто повинуясь её немому приказу, снова донёсся утробный рокот.

— Милиция приезжала, — повернулась. — Тебя ловят?

Спросила насмешливо, протянула руку к моему лицу.

— Брат? — тронула пальцем подбородок.

От боли я вздрогнул. Про драку совершенно забыл, но челюсть ныла, да и синяк наверняка был хорош.

— Красиво? — спросил с вызовом.

Она пожала плечом, равнодушно, мол, мне то что. Она снова стала чужой. Холодной и настороженной Ингой, которую я почти ненавидел. Точно не было у нас вчерашнего — вот тут, на этой самой траве. Ведь вчера, только вчера! Трава не успела даже распрямиться! Цаца в кедах! Очень хотелось сказать ей что-то обидное, сделать больно, но я сдержался. Не из благородства, нет, просто от злости не смог найти хлёстких слов. Похоже, я такой же псих как она: то у ног готов ползать, пятки целовать, то…

— Кто там? — она смотрела поверх моего плеча на тот берег.

Смотрела не отрываясь. Я помедлил, буркнул хмуро:

— Пацан. Утонул. Потому и милиция.

— Ты видел?

Я кивнул. Мне вдруг пришло в голову, что Инга знает утопленника, он же местный. Может, с соседнего хутора, они тут все друг друга знают — латыши. Инга стянула через голову платье, не расстёгивая, вывернув наизнанку. Сбросила тапки.

— Ты что? — я сглотнул, меня замутило как от предчувствия надвигающейся беды. — Туда?

— Чего стоишь? — она быстро сняла трусы. — Плывём!

— Ты… — запнувшись, я уставился на рыжеватый пук волос на её лобке. — Туда…

Оттолкнув меня, Инга быстро пошла к воде. Я попытался поймать её за пальцы, она вывернулась. Вбежала в воду, взмахнув руками, сходу нырнула.

— Чокнутая… — сел в траву, стянул, не расшнуровывая кеды. — Ведь по берегу же… по берегу можно…

Она вынырнула метрах в пятнадцати, размашисто, по-мужски, поплыла к тому берегу. Я быстро снял штаны вместе с трусами. Зашёл в воду.

Догнать Ингу не удалось, хоть я и старался — грёб как на значок ГТО. Она уже выбралась на берег, я только подплывал к мелководью. Сбавил скорость, с кроля перешёл на брасс. Подплывая, разглядывал мертвеца. Не хотел, но смотрел не моргая.

Утопленник лежал на песке; худой и строгий, вытянув руки по швам и выставив вверх подбородок. Инга обошла труп, крадучись, точно боялась разбудить. Села на корточки, вглядываясь в лицо.

— Иди сюда, — негромко позвала меня. — Ближе.

Я остановился метрах в двух. Парень выглядел старше, чем мне утром, показалось. Когда он помахал мне, проезжающему мимо на велосипеде.

— Ближе… — Инга подняла глаза. — Ты что, боишься?

Да, боюсь, ответил я про себя. Боюсь.

На вялых ногах сделал шаг, другой. Никогда не видел мертвеца так близко, даже когда деда хоронили. К тому же этот был голый. Редкие волосы на груди казались седыми, седыми казались и брови, и ресницы, а под глазами лежала тень, словно плохо смытая тушь.

— Странно… — тихо начала Инга и замолчала.

— Что? — голос мой осип.

Она не ответила, указательным пальцем дотронулась до острого кадыка утопленника. Медленно провела вниз по сизому горлу, остановилась на острой ключице.

— Мёртвый совсем не похож на спящего, — произнесла почти шёпотом. — Какая чушь, когда говорят… Он похож на неодушевлённый предмет. Предмет. Как камень. Или песок.

Она посмотрела мне в глаза.

— Правда. Он теперь как камень. Не бойся — потрогай. Это просто камень.

Её мокрые волосы, закинутые назад, казались совсем тёмными. Раньше я не замечал, что уши у неё чуть вытянутые, острые и совсем без мочек. Что-то рысье появилось в лице — то ли эти уши, то ли острые скулы. Может, взгляд — не знаю.

— Ближе! — сухо повторила Инга.

Она смотрела на меня пристально, совсем не моргая. Её смуглые руки покрылись гусиной кожей, от холода соски сжались и потемнели. Против своей воли я сделал ещё шаг. Не глядя на труп, медленно опустился на корточки.

— Видишь — совсем не страшно, — произнесла она тихо. — Потрогай его.

Я прерывисто вдохнул и дотронулся до мёртвого плеча. Оно было гладким и холодным как кость. Мёртвая кость. Только тут до меня дошёл смысл слов — неодушевлённый предмет. Тело, лежащее на песке, никакого отношения не имело к тому мальчишке, который смеялся и махал мне сегодня утром. Куда он исчез — тот, живой? Как странно, как нелепо. Действительно, мертвец совсем не похож на спящего, он уже не человек, он — неодушевлённый предмет. Тело, мёртвое тело. Но что такое тогда человек?

Я перевёл взгляд на Ингу. Скользнул по лицу — от её холодных глаз хотелось удавиться; остановился на груди, потом посмотрел ниже. Голое женское тело — а во мне даже намёка на вожделение не шевельнулось. Меня мутило. Мне почудился запах тины, так воняют забытые вазы с цветами — сладковатой гнилью. Я снова разглядывал лицо утопленника.

— Обними меня, — Инга поднялась.

— Что? — я тоже встал.

— Холодно. Обними.

Я обнял. Она тут же уткнулась лицом мне в шею, уютно пристроилась в ключице. Её нос был как ледышка, плечи мелко дрожали. Я сгрёб её в охапку, обхватил руками. Прижал к себе, крепко-крепко, стараясь унять дрожь.

— Теплей?

Кивнула, потёрлась ледяным носом. Мы молчали, она едва слышно сопела, прерывисто, в такт дрожи. Когда она моргала её ресницы щекотали мне шею. Было в этом что-то трогательное, интимное — почти тайное.

Потом она начала говорить. Тусклым голосом, тихим и монотонным, как сквозь сон.

— Совсем не помню лица. Солдаты забрали фотографии, мать одну спрятала, а дед нашёл и сжёг. Помню того офицера, запах помню — знаешь, этот одеколон русский, и ещё ремни его воняли новой кожей… Слово какое-то смешное есть… Портупея, да. Он кричал, кричал и ругался на мать. Ещё помню зуб у него был железный — блестел во рту, когда он кричал. В Сибири сдохнешь, всех вас туда, паскуды… а пацанку в Даугавпилс, в приёмник. Интернат детский… В Даугавпилсе.

Так говорят загипнотизированные. Из Риги к нам приезжал гипнотизёр, выступал в доме офицеров. Сперва фокусы показывал, а после гипнотизировал желающих. Римму Павловну из военторга, кого-то ещё.

— После я почти год не разговаривала. Но этого совсем не помню. А потом заикалась, в Резекне возили к врачу. Сильно заикалась — вот это помню. Я уже в школу ходила, в ту, старую, которая за Еврейским кладбищем. А новая за рынком, там где раньше…

Инга замолчала, выдохнула, точно выбилась из сил.

— Но не мать рассказала им. Дед. Я знаю.

В возникшей тишине грохнул раскат грома. Бухнуло с оттягом, как из гаубицы. Гроза приближалась. Восточная половина неба уже налилась чернильной синью, из-за макушек сосен выползала чёрная туча, чумазая и растрёпанная как клуб паровозного дыма. Инга вывернулась из моих рук.

— Поплыли!

От покорности не осталось и следа. Кроткая беззащитность превратилась в безразличную решимость, причём, без перехода — моментально. Будто и не она мгновенье назад таяла в моих объятьях, жалась ко мне как бездомный кутёнок. От таких перепадов с ума сойти можно.

— Инга!

Она не ответила, перешагнула через утопленника, не оглядываясь, пошла к воде. Перешагнула, словно через бревно. Тут, на этом берегу, ничто её больше не интересовало. Ни мёртвый парень, ни я. Какого чёрта мы вообще сюда плыли?

— Какого чёрта! — крикнул я. — Гроза!

— Да-да! Гроза! — Она зашла в воду, ответила, не обернувшись. — Поплыли!

Над лесом зигзагом полыхнула молния. Озеро и бор застыли контрастным снимком в ртутной вспышке. Тут же шарахнул гром, ударило с треском, точно кто-то огромный ломился сквозь чащу, круша сосны как хворост.

— Молнией же убьёт к чёртовой матери!

Она оглянулась — стеклянные глаза, пустой взгляд. Зашла в воду уже по пояс.

— Валет бы молнии не испугался.

Сказала и нырнула, не дала мне даже ответить.

— Дура! — крикнул я в пустое озеро. — Истеричка!

Но тут она была права — Валет бы точно не струсил. Такой же психопат. Сиганул бы под гром и молнии, и глазом бы не моргнул.

Первые капли, увесистые и редкие, застучали по листьям и траве, по песку. На неподвижной воде озера появились круги. Их становилось всё больше, шум нарастал, приближался. Постепенно всё озеро покрылось стальной рябью. Я подошёл к кромке воды. Инга не появлялась.

— Дура, — пробормотал я, вглядываясь в пустую поверхность озера. — Вот ведь дура…

Ливень быстро набирал силу. Противоположный берег растёкся как мокрая акварель, камыши и ивы ещё виднелись, а вот лес слился в мутную полоску, похожую на лиловую горную гряду. Стало темно как в сумерки. Внезапно ослепительная молния, шипя и извиваясь, раскроила ландшафт и воткнулась прямо в середину озера. Раздался треск, словно небо разодрали пополам, как гнилую тряпку. Я непроизвольно пригнулся. Пахнуло озоном — стерильный холодный запах.

— Инга… Инга…

Я повторял её имя и метался по мелководью, заставить себя нырнуть я не мог. Надо нырнуть, найти и вытащить. Ведь я отлично ныряю и могу ещё вытащить её. Найти и вытащить. Спасти. Откачать. Искусственное дыхание — очень просто: ладонями обеих рук на грудную клетку… Вдох и выдох. И в рот, так же. Только нос надо зажать. Чтоб лёгкие начали работать. Ведь прошло всего минуты три. Или пять. Сколько там человек может под водой… сколько… Следущая молния угодила в макушку могучей сосны на том берегу, косматая крона качнулась и рухнула вниз. Я выскочил на берег.

— Зачем? Ну зачем?!

Упал на колени, кулаками бил в мокрый песок. Ревел. Всё было кончено. Кричал кому-то — нет-нет-нет. Обзывал сволочью — кого? Себя? Её? Бога? Поверить в реальность происходящего я не мог, но это было единственная реальность — озеро, ливень, песок. И моя трусость. Теперь мне казалось, что всему виной стала именно она —моя трусость. И если бы я поплыл с ней, то ничего бы не случилось. А теперь, теперь всё кончено.

— Чиж! — раздалось за спиной.

Инга стояла, уперев кулаки в бёдра. Один-в-один как тогда на острове, будто кто-то вырезал картинку из того июня и вставил в нынешнее лето.

— Ты как… — промямлил я, стоя на четвереньках.

Инга пальцем прочертила полукруг от озера до прибрежных камышей. Над бором полыхнула молния, шарахнул гром: за эти несколько секунд меня прошибла целая гамма эмоций. От почти религиозного экстаза, вроде того, что испытал апостол Фома, вложивший персты в рану воскресшего учителя, до лютой звериной ярости. Между ними уместились радость, удивление, благодарность и восхищение. Наверное, что-то ещё, но я не запомнил.

— Ну, ты… Ты…

От гнева я заикался, все оскорбления казались недостаточно обидными. Вскочив, бросился к ней. Подбежал со сжатыми кулаками. Она не двинулась с места.

— Не ори. Лучше скажи спасибо.

— Спасибо? За что?!

— Теперь ты точно знаешь, как тебе будет плохо, когда я умру.

— Что?!

Меня просто трясло от злости. Соображал я тоже неважно.

— Когда я одна, всегда представляю как мне будет плохо, если ты вдруг умрёшь.

— Ты чокнутая… — начал я, до меня вдруг дошёл смысл фразы. — Ты… ты думаешь обо мне?

— Конечно. Часто… — запнулась, добавила. — Почти всегда.    

Я остолбенел. Дождь хлестал по лицу, по плечам. Инга засмеялась.

— Ну что ты стоишь как дурак? Обними хотя бы.

Мы повалились на песок. Она хохотала, запрокинув голову. Это было похоже на истерику, скорее всего, это и была истерика. По лицу текли то ли слёзы, то ли ливень — из-за дождя я не понимал смеётся она или рыдает. Обвив меня ногами, впившись ногтями в плечи, она выкрикивала что-то по латышски, стонала и снова хохотала. Она не отдавалась мне — о нет! — она властно брала.

Молнии били одна за другой, яркие вспышки и сизый отблеск на мокром теле, порой её лицо делалось некрасивым, почти уродливым. Я ловил себя на мысли: господи, кто это? Что я тут делаю? Как меня угораздило влюбиться, да что там — втюриться по уши, втюхаться, втрескаться до умопомрачения — в эту сумасшедшую латышку? С дальней окраины моего сознания долетал безнадёжный голос, слабый голос разума. Вернее, того, что от него там осталось. Но от грома гудело в голове, молнии раздирали чернильные тучи, капли лупили по спине, в трёх метрах лежал утопленник — я был счастлив.

 

Читайте также в ЭТАЖАХ рассказы Валерия Бочкова:

Томочка

Канарейка

 

Валерий Бочков — русский прозаик, лауреат «Русской Премии» (роман «К югу от Вирджинии», 2014). Роман «Харон» стал победителем премии имени Эрнеста Хемингуэя (2016).  Ведущее издательство России «ЭКСМО» выпускает персональную серию Валерия Бочкова «Опасные игры».

 

 

Десятая книга серии «Латгальский крест» выходит в мае 2019 года.

Латгалия — восточная область Латвии. Среди лесов и озёр стоят древние замки крестоносцев с подземными лабиринтами, легенды о ведьмах и оборотнях переплетаются с историями о «лесных братьев», последняя антисоветская группировка была уничтожена в 1956 году. Город Кройцбург поделён Даугавой пополам — на западной стороне живут латыши, на восточной базируется советский гарнизон и военный аэродром стратегической авиации. Между русской и латышской стороной лежит остров, именно на этой нейтральной земле пятнадцатилетний сын лётчика и встречает девчонку с того берега. Встреча, которая должна была стать началом первой любви, стала прологом семейной трагедии, изменившей судьбы героев и их близких раз и навсегда.

07.12.20183 587
  • 7
Комментарии

Ольга Смагаринская

Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»

Павел Матвеев

Смерть Блока

Ольга Смагаринская

Роман Каплан — душа «Русского Самовара»

Ирина Терра

Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»

Ирина Терра

Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»

Елена Кушнерова

Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже

Эмиль Сокольский

Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца

Михаил Вирозуб

Покаяние Пастернака. Черновик

Игорь Джерри Курас

Камертон

Елена Кушнерова

Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»

Людмила Безрукова

Возвращение невозвращенца

Дмитрий Петров

Смена столиц

Елизавета Евстигнеева

Земное и небесное

Наталья Рапопорт

Катапульта

Анна Лужбина

Стыд

Галина Лившиц

Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder

Борис Фабрикант

Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»

Марианна Тайманова

Встреча с Кундерой

Сергей Беляков

Парижские мальчики

Наталья Рапопорт

Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи

Уже в продаже ЭТАЖИ 1 (33) март 2024




Коллектив авторов Самое важное — в нюансах
Галина Калинкина Текст найдёт писателя и задушит
Михаил Эпштейн Зияние, или Заклятие кистью
Николай Грозни Признак Будды
Юлия Медведева Роман с Индией
Александр Курапцев Кумаровские россказни
Ефим Бершин С чистого листа
Дмитрий В. Новиков Волканы
Марат Баскин Жили-были
Павел Матвеев Встреча двух разумов, или Искусство парадокса
Ефим Бершин Чистый ангел
Наталья Рапопорт Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи
Алёна Рычкова-Закаблуковская Взошла глубинная вода
Анна Агнич Та самая женщина
Юрий Анненков (1889 – 1974) Воспоминания о Ленине
Елизавета Евстигнеева Яблочные кольца
Владимир Гуга Миноги с шампанским
Этажи Лауреаты премии журнала «Этажи» за 2023 год
Галина Калинкина Ольга Балла: «Критика — это служба понимания»
Михаил Эпштейн Лаборатория чувств. Рассказы о любви.
Наверх

Ваше сообщение успешно отправлено, мы ответим Вам в ближайшее время. Спасибо!

Обратная связь

Файл не выбран
Отправить

Регистрация прошла успешно, теперь Вы можете авторизоваться на сайте, используя свой Логин и Пароль.

Регистрация на сайте

Зарегистрироваться

Авторизация

Неверный e-mail или пароль

Авторизоваться