Я сделал ей предложение потому, что она хорошо пела. В основном подпевала магнитофону в "Тойоте Камри", взятой недавно в рассрочку, но делала это звонко и с душой. Минут на пять она вполне могла завладеть вашим вниманием. А сколько нужно времени, чтобы решиться на женитьбу?

— l've got the power, — орала Сельма, колотила кулачками по рулю и заливалась истеричным смехом.

Мы проезжали черные пригороды Нью-арка, исчирканные символикой дворовых банд; невзрачный муниципальный городской фонд из дешевого красного кирпича, опровергающий любые американские мечты. Мечтатели здесь встречались все реже: в основном из новоприезжих. А что касается нас, то ко всему можно привыкнуть. Мы научились наслаждаться урбанизмом эстетически и сносно ориентироваться на ландшафте из бензозаправок и Макдональдсов.

Сельма Вирт своей жизнью была недовольна. Заканчивала университет (она училась в Радгерсе), но замуж не вышла, а работа после диплома не светила. После смерти отца они жили с матерью и сестрой в Южном Оранже и кое-как сводили концы с концами. Общалась в основном с еврейской молодежью, которую люто ненавидела. Мужчины с доходом в пятнадцать тысяч долларов в год в круг ее интересов не входили, но круг ее общения представляли. Она была в ужасе, что каждый из них считал возможным после ресторана пригласить ее в постель.

— А куда еще? — спрашивал я удивленно. — В другой ресторан?

— В кино, — отвечала она издевательски. Пожрать она любила.

Познакомился я с ней на Пасху. На русскую Пасху в Нью-Йорке. Один боголюбивый литератор сообщил мне, что если я считаю себя русским человеком, то должен этот праздник отмечать. Был час ночи. Я по своему обыкновению уже порядочно разговелся. Полистал телефонную книгу, выписал адреса русских церквей, поймал такси и отправился в город. Последней точкой моего турне оказался православный храм где-то в Бронксе, но и он был закрыт. Машину я отпустил. Вокруг было темно и страшно. Золотые купола в отблесках лунного света меня не грели. Приемами самообороны в пьяном виде я не владел.

Я стал вспоминать всех, кого знаю в этом районе. Я дружил с Анькой Белопольской в возрасте шестнадцати лет и очень по ней скучал. Дружил с Ленкой Левинской девятнадцати лет и очень скучал по ней тоже. Ленка жила ближе, и я направился к ней. Праздник она не отмечала, но и не спала. У нее гостила подруга. Маленькая, вертлявая, нарочито громко хохочущая. Они хорошо смотрелись на контрасте. Меланхоличная, немного располневшая Ленка и этакий попрыгунчик в виде Сельмы Вирт. Она примерила на себя роль чертенка, и несмотря на слабость образа хорошо в него вжилась. Кокетничала, капризничала, нарывалась на комплименты. Я не относился к мужчинам, способным этому умиляться. Подсел к Левинской, пытаясь вернуть ее прежнее расположение, но она прикинулась усталой.

Вино кончилось, я засобирался до дома. Метро вот-вот должно было открыться. Я уже надел ботинки, как Сельма неожиданно воскликнула:

— Как домой? А любовь? — и вновь истошно захохотала.

Я догадывался, что рассчитывать мне не на что, но почему-то остался. Сельмочка промариновала меня часа два на горбатом диване в гостиной и отпустила, оставив телефонный номер. Особой настойчивости я не проявлял, почувствовав, что она не по этой части. Вроде и по этой, но не по этой. Я был в нелепых белых трусах, которые надел по причине праздника и сейчас их с непривычки стеснялся. Не мой стиль. Издержки рекламы.

— Ты всегда в таких?

— Да, это моя принципиальная позиция.

— А другие принципы есть?

— Нет.

Я сводил ее в ресторан в Манхэттене, проводил до дома. Мы стали много говорить по телефону, ходить на мероприятия, но роман не клеился. Не хватало взаимной заинтересованности. Ни в чем.

Иногда она приезжала в гости, сошлась с моими друзьями. Появившись, требовала заказать ей пекинскую утку из китайской харчевни. Любила прилюдно обнажаться, фотографироваться. Народ это поначалу радовало, но потом надоело. Она с удовольствием позировала, но динамила ухажеров направо и налево. На интим с Сельмой я давно махнул рукой. Что я, маньяк, что ли? Она сперла у приятеля пачку эротических журналов, которые он нашел в подвале. Сводила нашу компанию на потный негритянский стриптиз. Ее жизнь была исполнена какого-то странного эротизма. Я подразумевал под ним что-то другое.

На время каникул заявилась ко мне, и попросилась пожить. Ненадолго, на недельку. Это стало апогеем маразма.

Женщин я обычно выкуривал пьянством. Когда они уходили, объявлял сухой закон. С Сельмой прием не работал. Она восторгалась моими возлияниями, видя в них пример невоздержанности, возведенной ей в идеал. За пивом не бегала, спиртного не употребляла. Поддерживала беседу, рассказывала анекдоты. Заимела странную привычку приходить в душ, когда я там мылся, и вдумчиво на меня смотреть, отодвинув штору. Вода брызгала ей в лицо, я швырялся в вуайеристку мыльной пеной, но она продолжала хохотать. По дому ходила голой. Выпячивала иногда свои округлости из окна и кричала прохожим о своей красоте. Иногда ей приветливо махали рукой, иногда плевались.

Спали мы вместе. На полу. На матрасе, который я нашел на улице. Выматывали друг друга изощренным петтингом. Что ее останавливало от секса, непонятно. Она жила в порнографическом пространстве, но быть его реальным учеником не хотела. Заниматься психоанализом я не хотел. Никогда в эту хрень не верил. Не мои проблемы. Я — не доктор. Не врач, но и не боль. Я вжился в другие литературные традиции.

Безрезультатно повозившись с размякшей ото сна Сельмой на рассвете, я окончательно обозлился и ушел из дома в гостиницу у Голландского туннеля. Коньяк там продавался через дорогу, жизнь в мотеле кипела. За три доллара пакистанцы включали в номер до десятка эротических каналов для заезжающих парочек. Я слушал вопли и вздохи со всех сторон, пил коньяк и радовался свободе. Нашла Сельма меня из-за случайного звонка домой: я хотел удостовериться, свалила ли моя приживалка из дома. Номер на определителе высветился. Эти дивайсы только что вошли в моду, я к ним еще не привык. Вирт приехала за мной с нашим знакомым бандитом, и они вернули меня на местожительство.

Сегодня давние мытарства забылись. Я только что вернулся из Москвы, был рад старым знакомым. Мы обмыли встречу у меня в Джерси Сити. Сельма тоже приехала. Вела себя для своего темперамента сдержанно. Сообщила, что обзавелась машиной и, украв меня у собутыльников, повезла на квартиру, которую снимал ее бойфренд, профессиональный карточный игрок.

— Все, что ему от меня надо, чтоб я погладила его по спинке, — жаловалась Сельма. — Я не массажистка. Я заслуживаю большего.

— Ты замечательно поешь, — отвечал я. — Мы будем петь вместе. Сначала на Брайтоне, потом — в Тадж-Махале.

Мы приехали на квартиру, которая оказалась просторней и пустой. Сельма показала несколько ярких платьев, купленных ее приятелем и соболью шубу.

— Это на вырост, — сказала она. — Он отдаст мне их, если я буду такой, как надо.

— Он – зануда. За-ну-да, — протрубил я. — Ты вляпалась.

На холодильнике стояла литровая бутылка ликера Cahlua. Я радостно приложился к ней, продолжая развивать свою мысль.

— Мы сживемся. Ты красивая. Я перспективный. Отличная пара.

Сельма ухмылялась, но по выражению лица были видно, что моего предложения, несмотря на комичность ситуации, она на отклоняет.

— Жить будем у меня. Ближе к городу. Ты получишь работу. Станешь экономистом в какой-нибудь фирме. Я вернусь в мою контору. Ну как?

— Тоска. Особенно про экономиста.

Я подлил еще ликера.

— Тогда станем знаменитыми. Ты поможешь мне, я — тебе. Семья это — сотрудничество. Будь моим соратником, Сельма Владимировна.

Со мной случалось нечто подобное в молодости, когда я за ящиком пива обзванивал подруг по всему Союзу и предлагал выйти замуж. Друзья веселились. Я старался звучать душевно. Для меня это было не только розыгрышем. Это было так сказать русской рулеткой. Утром мне стало не до смеха. К счастью, никто из дам всерьез моей затеи не принял.

На этот раз поездка на родину получилась знатной. С ночевками в милиции, разбитым лицом и сломанным носом, любовью на лавочках в Нескучном саду и на Марсовом поле. Душа просила покоя. Тело жаждало, чтоб его погладили по спинке. В отчаянии я кинулся к Сельме Вирт. Я был пьян и безумен.

— Пойдем к твоей маме, — сказал я. — Я буду свататься.

Мы остановились в ближайшей лавке, где я купил две кастрюли по двадцать пять долларов, чтобы внести посильную лепту в наш будущий семейный быт. Изложил теще суть своих намерений. Мама вздыхала и вздрагивала. Сельма продолжала нервно хихикать. Женщины взялись отпаивать меня кофе. Я с горем-пополам уговорил Сельму довести меня до Джерси Сити потому, что к тому времени стал сильно затруднен в передвижении.

— Ты чек от кастрюль сохранил? — спросила она, когда мы подъехали к моему дому. — Зачем нам такая дешевка?

— А маме твоей кастрюли понравились, — сказал я обиженно.

Через пару дней я позвонил Алле Викторовне и извинился за появление в ее обществе в искаженном виде.

— Я ведь только с самолета — и к вам. Разморило. — Я перешел к главной теме. — Глупо как-то все получилось, — сказал я. Мне кажется Сельма за меня замуж на хочет. Любит другого человека. Он подарил ей два платья и шубу. Снял жилье. Я постараюсь пережить этот удар судьбы.

Мамаша соглашалась, отмечая при этом, что мы были бы хорошей парой. Она красивая. Я — перспективный. Может быть, все сложится. Я обещал ждать, надеяться и верить.

Вечером позвонила Сельмочка. Тон ее изменился. Смеялась она пореже. Рассказывала о делах в институте, материла своего картежника. С тех пор он ни разу не появился, не позвонил. Я сказал ей, что говорил с ее мамой.

— А, это... Она мне сказала. Ты умеешь произвести впечатление. И вообще ты, сука, умный. Выкрутился гениально. Свадьба отменяется?

Я призадумался. Ни выкручиваться, ни производить впечатления в мои задачи не входило. Я был рад, что женитьбу удалось замять. Я вроде как женился и тут же развелся. Обе радости в одном флаконе. Вскоре Сельма объявила бой моему пьянству, купила какие-то похмельные таблетки. Я понял, какую ошибку чуть было не допустил. Таких женщин надо обходить за версту. Да и на житье в гостиницах мой бюджет бы не потянул. А как без этого? Не мог же я находиться с ней до конца своих дней в одном помещении…

Вадим Месяц родился в 1964 году в Томске. Окончил физический факультет Томского государственного университета, кандидат физико-математических наук. В 1993-2003 годах – куратор российско-американской культурной программы при Стивенс-колледже (Хобокен, Нью-Джерси). Лауреат премии New Voices in Poetry and Prose (1991, USA), Бунинской премии (2005), премии им. П.П. Бажова (2002), финалист Букеровской премии (2002) и др. Член союза Российских писателей, союза писателей Москвы, Международной федерации русских писателей (Мюнхен), американского отделения ПЕН клуба "Писателей в эмиграции" (Нью-Йорк), «Межднародного ПЕН-центра» (Москва), председатель комиссии «Центр современной литературы» научного совета РАН. Организатор «Центра современной литературы» (2004) в Москве и руководитель издательского проекта «Русский Гулливер». Стихи и проза переведены на английский, немецкий, итальянский, французский, латышский, румынский, польский и испанский языки.

Рисунки Вари Кулешенко