Сколько раз я начинала писать об Игоре Фокине и каждый раз меня что-то останавливало, слова не подбирались. Но в сентябре, когда приближается печальная дата, Игорь возвращается ко мне, оживают воспоминания.

Впервые я увидела Игоря в Кембридже, университетском городке под Бостоном на Гарвардской площади — Гарвард-сквер. Было начало девяностых, я только недавно переехала из Союза и часто приходила сюда. То, что происходило на этой площади, меня завораживало. Вечный праздник, ощущение свободы, выступления уличных артистов, вокруг которых собирались зрители.

В тот день творилось что-то необычное. В центре площади собралась толпа. Я даже подумала — что-то случилось, подошла поближе — и до меня донеслись хрипящие звуки старой пластинки. Я ушам своим не поверила: поёт Пётр Лещенко, популярный певец в России 1930-х годов, и поёт он частушки! Подумать только! Частушки — в Кембридже! И самое любопытное: толпа американцев при этом хохочет.

Я начинаю пробираться, орудуя локтями. Подобралась поближе, и вижу двух маленьких человечков на мостовой: они поют, играют и пританцовывают. Один в зелёном камзоле и старинной треуголке, в светлых штанишках до колен, белых чулках и забавных чёрных остроносых туфлях с заклёпками. У него длинный красный нос и большой смеющийся рот. Вид хитрый и насмешливый, как будто он что-то задумал. Он подыгрывал себе на маленькой семиструнной гитаре и, подпрыгивая, выделывал ногами смешные кренделя и напевал куплеты голосом Лещенко. Этот человечек с гитарой был длинным и тощим, а рядом приплясывал круглый и маленький, с гармошкой, большой лысой головой и чубом, лопоухий и в косоворотке. Пока длинный пел стоя, круглый садился и мотал головой в такт. После каждого куплета он выдавал соло на гармошке. Звали парочку Петруша и Егор. Это были марионетки! Зрители, дети и взрослые, хохотали и аплодировали.

Частушки были дико смешные. Лещенко распевал:

«Моя жинка по хозяйству очень беспокоится,

три часа козла доила, а козёл не доится.

Тринце-бринце-ананас, красная калина.

Не житьё теперь у нас, а сама малина».

А толпа веселится, как будто понимает, о чём речь.

И этим действом управлял один человек — Мастер. Это и был Игорь. Он стоял, слегка раскинув руки, и с улыбкой перебирал длинные подрагивающие ниточки, струившиеся между пальцами. Чуть взлохмаченные волосы, добрая улыбка. Он поглядывал вниз на своих актёров. Петруша с Егором вовсю развлекались.

Весёлая парочка допела частушки, и на импровизированной сцене один за другим стали появляться новые персонажи: Петя — Тутти-Фрутти, скачущий под Элвиса, весь как на шарнирах; Сачмо — Луи Армстронг в белом костюме со своей неизменной трубой, смахивающий со лба капли пота и исполняющий «Мэкки-Нож»; большой, немного грустный Ваня, мечтающий о девушках под песню Ивана Скобцова; малютка Самурай, размахивающий мечом под лезгинку... Они общались со зрителями, заигрывали с детьми, переходя от одного маленького зрителя к другому. Куклы можно было потрогать, погладить. Дети радовались, включаясь в игру.

Гвоздём программы был Ду-Ду — первое творение Игоря, ставшее любимцем публики. Ду-Ду отбивал чечётку, быстро перебирая ножками в крошечных башмачках, а потом вдруг останавливался, хватал себя за нос и начинал играть на нём, как на дудочке.

После каждого номера Игорь театрально кланялся под аплодисменты и извлекал на сцену следующего исполнителя.

Это было удивительное зрелище. Движения рук Мастера завораживали. Он с необыкновенной лёгкостью управлял своим театром. Казалось, что куклы двигаются сами, совершенно независимо.

Представление закончилось. Благодарные зрители охотно бросали деньги в корзину. Игорь стал бережно распутывать нити на деревянной жерди, на которой висели его куклы, внимательно осматривал своих актёров, поправлял им костюмы, воротнички, шляпы. И закурил. Я подошла к нему.

Мы быстро разговорились. Хватило пары минут, чтобы подружиться. Оказалось, что сам он из Петербурга, что уже бывал в Бостоне — приезжал как актёр на гастроли с небольшим драматическим театром пару лет назад. Тогда случайно и оказался на Гарвард-сквер, вдохновился и решил обязательно вернуться сюда со своим кукольным театром «Деревянная лошадь». Кукол он придумывал сам, мастерил из дерева и шил им одежду. И в Бостоне, видимо, ненадолго: снимает комнату у каких-то новых знакомых, а в Питере у него жена и ребёнок. Вот, мол, подкоплю денег и вернусь к ним. У Игоря был низкий глубокий голос, прямо оперный бас. Такой голос забыть трудно. Я и сейчас его иногда слышу.

С тех пор я часто прибегала к Игорю на площадь. Смотрела представление, а потом мы заходили в бар. Он втаскивал свой громадный чемодан-сундук, в котором отдыхали после работы марионетки, ставил в угол, мы садились за стойку и болтали допоздна. Иногда бродили по Бостону, Кембриджу. Его уже тогда начинали повсюду узнавать: прохожие приветствовали с улыбками, а дети подбегали и обнимали.

Я познакомила его со своими друзьями. Мы часто бывали у Жени Померанцевой, дочери белоэмигрантов, покинувших Россию в 1920-е. Она любила приглашать на обед к себе новоиспечённых эмигрантов. Женя называла Игоря на французский манер «Фоки́н», как знаменитого хореографа, с ударением на «и». Он стал всеобщим любимцем.

Игорь выступал на площади каждый день и становился всё популярней. Люди приезжали издалека, чтобы взглянуть на Мастера-кукольника. Он часто говорил, что кукольный театр родился на площади, там и должен находиться и приносить радость всем, кто приходит на представление.    

Весь свой заработок Игорь складывал в большую сумку и уносил с собой. Я уговаривала его, что пора уже завести счёт в банке. Он сопротивлялся, не понимал, как можно отдать какому-то банку свои кровные деньги, но, когда сумки переполнились, он в конце концов согласился, и мы потащили их в банк. Увидев кучу мелких купюр, банковские служащие стали изумлённо переглядываться — они приняли нас за нищих, которые просят милостыню на улице. Потом Игорь долго разглядывал пластиковую карту и вдруг страшно загордился, почувствовав себя капиталистом. Учился пользоваться банкоматом, долго тренировался и очень радовался, когда получалось.

Через пару месяцев Игорь вдруг сказал: «У меня болит зуб. Надо к доктору». — «Хорошо, будем искать подходящего». — «Да нет, у меня есть свой зубной». — «Прекрасно. Я тебя отвезу». — «Не-е-е. Я сам. Он далеко, в Питере».

И стал собирать вещи. Никто не понимал, как это вдруг: раз — и улетает. Но Игорь пообещал, что вернётся, хотя виза заканчивалась. Ася, его жена, потом говорила, что он просто по ней соскучился, потому и приехал.

А вскоре и я прилетела в Петербург вместе с моим другом Али Фархуди, режиссёром-оператором из Бостона. Я тогда снимала свой дипломный фильм. Мы остановились у Игоря в огромной студии, принадлежавшей отцу Аси. Здесь и расположился весь его театр «Деревянная лошадь». За это время труппа марионеток увеличилась, прибавились новые персонажи.

Тогда и родилась идея сделать документальный фильм об Игоре и его театре. Снимали дня три. Он подробно рассказывал о своей жизни, замыслах. Показал нам мастерскую, где создавал своих деревянных актёров, виртуозно вырезал их ножом из дерева — тонкая работа. Он тогда делал зелёную птичку Киви с большим носом и Бабу-Ягу. Там же висела симпатичная парочка скелетиков, которых он только что закончил.

Потом Игорь продемонстрировал нам один из своих первых театров — «Балаган» с перчаточными куклами. Главным героем была кукла, изображавшая самого Игоря с усами и в костюме джигита. Он представлял спектакль в таком же костюме. Потом показывал притчу из вертепа, который он построил по всем правилам рождественских традиций. Маленький сын Женя помогал ему.

Когда я вернулась в Штаты, послала им приглашение в Америку, и, к удивлению, вся семья получила визы. Вскоре они прилетели в Бостон — Игорь, Ася и маленький Женя.

Я встречала их в бостонском аэропорту. Игоря увидела издалека. Он тащил свой чемодан-сундук с куклами. А по дороге из аэропорта вдруг объявил радостно: «А мы беременны!» — и все заулыбались. Ничего себе! Как это? Приезжают в новую страну, понятия не имеют, что к чему, и — беременны! Я пролепетала что-то вроде «Поздравляю», а сама с ужасом представляла картины их будущего существования и думала, что помочь им, видимо, не смогу. Сначала они поселились у меня, потом в одной американской семье, а потом сняли квартиру. И Игорь вернулся на Гарвард-сквер. Это был 1994 год.

Он обосновался на пятачке перед магазином одежды, которого сейчас уже там нет, — это место станет постоянным для его театра.

Тогда, в начале девяностых, на Гарвард-сквер выступали жонглёры и музыканты, фокусники и акробаты, канатоходцы и человек-оркестр. К вечеру народу становилось всё больше: это была уже не просто толпа любопытных, а зрители, которые приехали специально, чтобы посмотреть на своих любимых артистов.

Игорь каждый день приходил на площадь и открывал свой чемодан-сундук. Беременная Ася и маленький Женя помогали распаковывать кукол, устанавливать колонки. Марионетки, болтающиеся на жёрдочке, привлекали внимание прохожих. Все останавливались с любопытством. И включалась музыка.

На сцене вдруг появлялась Баба-Яга — смешная старушенция с большим крючковатым носом, лукавой улыбкой, в чепчике, фартуке, широкой юбке и с метлой. Она оглядывала публику, задрав подбородок, подпрыгивала и деловито начинала подметать сценическую площадку. Потом подскакивала к тем, кто стоял поближе, и стряхивала пыль метлой с их башмаков. И начиналось представление.

В спектакле уже участвовали новые актёры — и та самая птичка Киви, и неразлучная парочка, Mr. и Mrs. Skeleton, и другие. Новые персонажи быстро включались в работу. Влюблённые скелетики лихо пускались в пляс под «Светит месяц, светит ясный». Птичка Киви стремительно обегала сцену, тыкаясь своим большим острым носом в ладошки детей. Скрипач Яша с бакенбардами и в жилетке выходил вместе с поющим Петрушей и наигрывал на скрипке залихватскую мелодию. Я предложила надеть ермолку на его лысую голову. Игорь задумался, и на следующий день Яша уже в ермолке пилил на скрипке, приплясывая. А при появлении неизменного Ду-Ду все, конечно, ликовали.

Позже Игорь приобрёл маленькие коврики и укладывал их полукругом для зрителей, которые смотрели представление, сидя прямо на мостовой. На ковриках обожали сидеть дети. После спектакля они подбегали к куклам, чтобы их потрогать.

По соседству выступал канатоходец-жонглёр по имени Питер Паник, он тоже собирал большую толпу. Они с Игорем договорились, что пока один выступает, другой берёт паузу, и теперь их поклонники могли переходить от одного артиста к другому. Меня восхищала эта атмосфера дружбы и уважения. Кстати, многие из этих уличных артистов общаются и дружат до сих пор.

После возвращения Игоря на площадь мы продолжили работу над фильмом. Снимали и его, и кукол, и Асю с Женей. Самые удачные кадры получились, когда Али ложился на мостовую и снимал кукол снизу, — казалось, что они ростом с человека.

В ноябре 1994-го родилась Аня. Ася и Женя появлялись на площади уже с коляской, и Аня с первых дней жизни стала постоянным зрителем представлений «Деревянной лошади».

Игорь стал местной знаменитостью: часто давал представления в том самом костюме джигита, а его кукол приглашали в школы, университеты, они выступали в церквях, синагогах, частных домах, детских садах. Заявок было так много, что Игорь завёл специальный блокнот для расписания, боялся перепутать даты.

Как-то родители одного из маленьких зрителей попросили его пожелать спокойной ночи их малышу — иначе он не ложился спать. Игорь потом часто звонил ему перед сном, разговаривал. Вечный добрый волшебник.

Весной 1996 года Игорю пришло извещение, что ему предоставлен вид на жительство в Америке — «За исключительный талант в области искусства». Он этого очень ждал. Оставалось только получить грин-карту.

Как это ни удивительно, но выступления на площади приносили приличный доход. Игорь смог содержать семью и даже приобрести машину. Он работал каждый день, практически без перерыва. Потом не мог уснуть, часами бродил по ночным улицам, курил, долго не мог успокоиться. Придумывал новых персонажей и часто жаловался, что времени не хватает на их создание. Он изматывал себя, волновался, беспокоился о домашних, оказавшихся в незнакомой стране. При этом строил планы и не мог остановиться.

Я переехала в Нью-Йорк, но в Бостон продолжала ездить регулярно — и каждый раз приходила на площадь. Как-то Игорь приехал в Нью-Йорк со своими куклами и с большим успехом выступил в кафе Anyway — народу набилось, не протолкнуться. Многие до сих пор помнят это представление. Тогда Игорь начал поговаривать, что тоже хочет переехать в Нью-Йорк, сообщил об этом Асе, и мы уже представляли его на Вашингтон-сквер среди местных артистов и шахматистов, думали, какой же это будет успех у эксцентричной нью-йоркской публики.

Неожиданно планы поменялись: Игорь и Ася сообщили, что снова ждут ребёнка. Игорь обожал своих детей, и перспектива рождения ещё одного радовала его — только работать пришлось ещё больше. И он работал, не отказываясь ни от одного приглашения.

В июле 1996 года в Атланте проходила Олимпиада. Игорь загрузил в машину свой знаменитый чемодан-сундук с куклами и поехал туда. Они выступали в Сентенниал-парк с большим успехом. А через несколько дней неподалёку от площадки, где гастролировала «Деревянная лошадь», раздался взрыв. Это был террористический акт, который потом наделал много шуму. Пострадали более ста человек, один погиб. Всё это произошло почти на глазах Игоря. Его это совершенно потрясло. Он позвонил: «Я собираюсь домой! Складываю всех своих и уезжаю! Не хочу рисковать». Тут же собрался и уехал. Могла ли я тогда подумать, что ему, избежавшему такой трагедии, жить оставалось совсем недолго?

Через месяц они сняли дом в Белмонте, симпатичном городке под Бостоном, купили машину побольше, чтобы могла поместиться вся семья и, конечно, весь театр.

А седьмого сентября в трубке раздался его бас: «Ну во-от, у меня родился сын. Сегодня. Гри-и-шка. Григорий. Давай приезжай поскорее, отпразднуем».

Я собралась через две недели, позвонила из Нью-Йорка, сказала, что еду. У них тогда гостили Асина мама и сестра — помогали с малышом.

Двадцатого сентября я была в Бостоне, остановилась у Жени Померанцевой. Двадцать первого собираюсь к Игорю с утра пораньше. Побежала за цветами. Возвращаюсь. Посреди кухни стоит растерянная Женя и ещё двое её знакомых. Женя что-то говорит, и это что-то звучит совершенно нереально.

— Умер… умер… Он умер…

— Что случилось, Женечка?

— Кукольник… Фоки́н… Игорь… Умер.

— Что? Я туда сейчас собираюсь! Они нас ждут.

— Умер… Жена вот только что звонила… Сказала, что сегодня ночью… Попросила тебе передать.

Ноги ватные. Говорить не могу. Хватаю трубку, руки трясутся, набираю номер. Голос у Аси потерянный. Безжизненный.

— Да, умер… Ночью… Нашли его на ступеньках. Вот. Вышел покурить. Долго не было. Открыла дверь, а он лежит.

Ася говорит всё это так, будто и сама в этом не уверена. Я пытаюсь что-то сказать, но горло сдавило.

— Ася…

Кажется, что кричу, а голоса нет. Выдавила, что еду. Ася звучит тихо. Совершенно без эмоций:

— Ты только осторожно, потихоньку…

Звоню Али. С трудом прохрипела:

— Игорь умер.

Через полчаса мы были около их дома. Вот они, эти ступеньки. Поднимаемся по ним. Куча разного народу. Посреди всего этого стоит растерянная Ася, к ней прижался Женя. Как двое испуганных детей. Асина мама возится на кухне с маленькой Аней и двухнедельным Гришей. Все к ним подходят, жалеют.

Мне говорят, что Игорь жаловался на сердце ещё три дня назад. А к доктору не пошёл. Конечно, зачем доктор, когда тебе всего тридцать шесть? Ты молод, у тебя малыши, новый дом, успех и вся жизнь впереди. Ночью он сказал, что стало немного хуже. «Пойду покурю, и пройдёт». Не прошло. Сердце не выдержало. Упал и умер прямо на ступеньках.

Эти ступеньки я снимала через несколько лет. Нашла дом по памяти. Остановилась и прямо из машины сняла на видео. Потом в фильме на них наложила кадр: кукла Игорь-джигит лежит на ступеньках своего нового дома.

Двадцать первое сентября 1996 года превратился в день траура на Гарвардской площади. На том месте, где обычно выступали Мастер и его куклы, появилась надпись крупными буквами: «Игорь Фокин. 1960—1996». Свечи, цветы. И корзина.

Зрители пришли на представление. Но не было ни марионеток, ни музыки, ни самого Игоря. Пустое, осиротевшее место. Люди подходили, застывали. Трое его друзей-артистов, и среди них Питер Паник, стояли обнявшись и плакали, глядя на опустевшую площадку. Потом эти кадры легли в фильм. С тех пор каждый год сюда приходят друзья Игоря, кто-то приносит цветы.

Через неделю на площади был мемориальный вечер и концерт. Собрались артисты, музыканты и все, кто хотел что-то сказать, спеть, сыграть. По решению мэрии Кембриджа улицы были перекрыты. Сотни людей пришли в тот вечер почтить память Игоря, протолкнуться через толпу было невозможно. Ася с Женей стояли в сторонке в окружении друзей, к ним подходили, выражали соболезнования.

***

Через несколько месяцев семья Игоря вернулась обратно в Петербург. Ася, Женя, Аня и Гриша. И чемодан с куклами.

Спустя три года я приехала к ним снимать продолжение фильма. В этот раз в студии было полное запустение. Вертеп и «Балаган» стояли сиротливо, накрытые холщовой запылённой тканью. А театр с марионетками переехал в квартиру Асиной мамы, где поселилась вся семья. Куклы лежали всё в том же громадном чемодане. После переезда никто к ним не прикасался. Их достали специально для нас.

***

Через пять лет после смерти Игоря на Гарвард-сквер поселился маленький бронзовый Ду-Ду, играющий на дудочке-носу, — работа скульптора Константина Симуна, близкого друга семьи, — памятник Игорю и его театру. И под ним надпись: «Памяти любимого кукольника Игоря Фокина». И ниже: «Всем уличным артистам посвящается».

Елена Демиковская, режиссёр-документалист, с 1991 года живёт в Нью-Йорке. Режиссёр документальных и короткометражных игровых фильмов: «История о Финисте», «Счастливы быть такими», «Вера. Интимный набросок», «Раковина», «За дверью». Выступила в качестве продюсера в организации симпозиума (1997), посвященного Рудольфу Нурееву на фестивале, организованном World Financial Center. В 1997 году принимала участие в совместном режиссёрском проекте — постановке «Братьев Карамазовых», организованном Lincoln Center Directors Lab. В 1994 году окончила Эмерсон-колледж в Бостоне по специальности режиссёр «видео/ТВ» (Магистр). Окончила режиссёрский факультет Московского института культуры, где преподавала режиссуру, а затем ассистентуру ГИТИСа (ныне Российский институт театрального искусства).