литературно-художественный журнал «ЭТАЖИ»

[email protected]

Татьяна Веретенова

Трагедия несоветского человека

11.11.2023
Вход через соц сети:
11.04.20175 050
Автор: Нелли Абдуллина Категория: Мастерская Татьяны Щербины

Повелитель пчел

 

Ибо этот сын был мертв и ожил,

пропадал и нашелся.

От Луки 15:24

 

«Одноглазый черт, шайтан!» — называли его в деревне. Им пугали детей: «Не будешь слушаться — Шайдулла-бабай заберет!» И прятали от его черного взгляда младенцев и телят.

— Еще повезло, что правый глаз ему вышибли! — говорила Кафия шёпотом, — Обоими он и взрослого бы приложил! Оттого у него младшие перемерли! Любил их, вот и засмотрел. Тимура только берегла Мадина, да и того не сохранила!

А сама в страхе поглядывала из низины на крепкий светлый дом на пригорке: вдруг шайтан рядом и все услышит.

В деревне жалели Мадину, которую девочкой выдали замуж за вдовца-инвалида с тремя детьми, но обходили их дом по другой стороне улицы. Поэтому Мадина не стала никого собирать у себя, как все делали, когда к ним жаловали городские гости, как ей хотелось с тех пор, как уехал Тимур. — Сама пошла по соседям показывать единственного родного внука.

 

И ни слова не понятно. Ворот рубашки колол шею, хотелось чесаться. Руслан чесался украдкой, пока они не смотрели. Спина была вся потная, и живот, и ноги под штанами. Он хотел надеть футболку с надписью «Москва-80» и шорты из настоящих джинсов, обрезанных выше колена. Но бабушка не дала, замотала головой: «Юк, юк!» и вытащила из сундука штаны и рубашку. «Отасы! Отасы!» — это он понял, значит, штаны и рубашка папины. Про то, что в шортах по деревне ходить не принято, он не знал.

Говорила бабушка, а соседка только цокала. Руслан дважды услышал «Света». Он насупился: звуки, в которые вплелось мамино имя, показались ему недобрыми. Руслан разозлился. Мадина гордо кивнула, улыбнулась ему и встала.

Они вышли в сени — мгновенье освежающей тьмы — и снова на жару. По пути бабушка протянула руку пригладить чуб на его мокром лбу. Руслан отстранился от чужой шершавой ладони. Бабушка покачала головой и открыла еще одну калитку. Там его опять трепали по голове, сажали пить чай с молоком и медом. Пить эту сладкую жирную жижу с непривычной травяной горечью было невозможно, а как попросить воды Руслан не знал. Он потел, изнывал, злился. А Мадина пересказывала все по порядку. Получили телеграмму от Светы. Послала Джебраила в сельпо купить рожки и городского сыра, сварила рожки. Мидхат забрал Руслана на станции. Руслан рожки не ел. Чем его теперь кормить? Что там русские едят? А Света будет учиться в Москве два месяца, в самой Москве.

— Москеу! — повторила Мадина мечтательно.

В следующем доме вовсю похвалиться ей не удалось. Муслима ставила тесто, крутила фарш на учпочмак — сама ждала сына с семьей из Ташкента. Русланом она, как следует, не восхищалась, слушала подругу вполуха. Мадина от чая отказалась, вскинула подбородок, взяла внука за руку и ступила за порог. Там она повернулась к Муслиме. Руслан взглянул на бабушку и, пока она сухо и отрывисто что-то говорила, с любопытством смотрел, как холодная тень обнимает ее лицо, зеленые глаза блестят от обиды — сочные, красивые, каких не бывает у старушек.

 

Дома Руслан зачерпнул из бочки воды и стал пить большими глотками, облизывая гладкий алюминиевый край ковшика. Дверь распахнулась, заметались и заквохтали куры, пыля крыльями. Вошел дед. Руслан от неожиданности посмотрел прямо в его лицо и угодил в глубокий кратер, окаймленный тонкими складками, над самой щекой — вместо правого глаза, и в черную дыру левого, почти без белка. Мальчик поперхнулся, выпустив полглотка обратно в бочку.

— Здравствуйте, — сказал он, откашливаясь.

— Исян бул! — усмехнулся дед и разочарованно вздохнул: — Урус!

Руслан, не поднимая взгляда, взял с лавки свой приемник и вышел во двор.

Тонким лиловым шрамом перерезал бледнеющую щеку неба длинный след самолета. Его запоздалый гул понёсся из-за леса, но был заглушён усталым кудахтаньем, печальным мычанием и сонным блеяньем. В низине собиралась дымка, а двор на пригорке, с курятником и сараем, полным засыпающих животных, плыл над ней, как ковчег над пустынной, бездыханной водой.

Руслан совсем затосковал. В городе сейчас самый разгар вечера. Телевизоры шумят из окон. Колька ставит проигрыватель на подоконник и заводит пластинку Джо Дассена. Черниковская банда заняла скамейки, составив у забора свои мопеды. А ребята будут гонять футбол до самых поздних сумерек. Небось, Марат занял его место в воротах.

Руслан покрутил ручку приемника, пытаясь поймать Маяк, между досками забора втиснулось пыльное маленькое лицо и стало что-то тихо тараторить и крутить глазами.

— Что? Я не понимаю!

—Ты что башкирский не знаешь? — спросило лицо.

— Нет! А ты говоришь по-русски? — обрадовался Руслан, подбежал к забору и сел на корточки у самого лица,—  Я думал, здесь никто не говорит!

— А приемник на каких батарейках?

— Хочешь, покажу? Заходи — калитка открыта.

— Что я дурак заходить?! Во двор к шайтану! Нет уж!

— Что? — переспросил Руслан.

— Твой картатай — колдун, черт! Ты разве не знаешь? На кого долго посмотрит — сразу плохо! И пчел заговаривает, потому у вас много меда…

Лицо исчезло, Руслан увидел только убегающие серые пятки. Мадина, вышедшая на крыльцо, мягко позвала его:

— Улым, айда ашырга! — и завертела горстью в воздухе, будто черпает ложкой суп.

«Улым! Родной мой!» — ласково думала Мадина, угощая внука. Как мелко, как деликатно он ест, как осторожно отщипывает лепешку, не спешит поднести кусочек ко рту. Поди, совсем не помнит отца, а все делает также. Одесную Шайдуллы — плечистые Джебраил и Мидхат — старшие сыновья, как пара архистратигов, поглощают кстыбы крупными кусками, величественно и громко, масло блестит на губах, — муж хлопает их по плечу, довольный, а в сторону Руслана даже не смотрит. Барана не заколол, меда не собрал, будто внук приезжает каждые выходные. Неужто совсем забыл Тимура? Мадина закусила губу и зажмурилась, удерживая подступившие слезы. И все же Шайдулла не подпускает ни Джебраила, ни Мидхата к своим ульям, только Тимура брал на пасеку, а теперь ходит один.

 

Руслан долго вертелся в кровати. Он должен был спать почти сидя: бабушка хорошо взбила подушки, они стояли высоко, как пирожное безе, и даже пахли яйцом. Было еще много незнакомых запахов, не дававших ему уснуть. Он не знал, что так дышит изба, пропуская лесной холод через теплую смолистую древесину, а едва слышный дымок — это легкий вздох гаснущей печи.

Даже когда сны, наконец, подступили, и он увидел маму, их уфимскую квартиру, очертания книжных полок напротив своей тахты, он с тревогой осознавал, что находится не там, а в деревне, в чужом доме. Оттого и проснулся в самую рань, как только бабушка засуетилась у электроплитки разогревать лепешки к завтраку. Серый свет уже начал наливаться розовым, и Мадина спешила.

Руслан лежал и притворялся спящим, пока она ходила по комнате, пила чай, собирала на покос узел с хлебом, луком и бутылкой воды. Когда бабушка ушла, он встал, посмотрел на занавеску, за которой спал дед — тихо. Руслан вытащил из-под вафельной салфетки лепешку, взял свой приемник и побежал за избу на луг, где стояли большие разноцветные ящики — много ящиков за домом деда, и несколько ящиков под пригорком, у дома соседки Кафии-апы.

Встало солнце. Даже ранние лучи были жаркими. Они быстро растопили ледяную дымку, поднимая спавший под ней медовый дух. Морковный запах мелких белых зонтиков сныти, ванильный привкус желтых лодочек донника, кислинка васильковых корзинок, терпкость розовых гречишных соцветий — мёд уже рождался в этом пестром сладком воздухе, скоро его подхватят пчелы и понесут в ульи, чтобы переплавить в тягучий золотой сок.

Руслан глубоко вдохнул его и облизал губы, как после сиропа. Городское утро пахло гораздо скучнее: пшенкой, сырой штукатуркой и душным тополиным пухом. Вот бы ещё найти речку, чтобы купаться и удить рыбу, тогда, пожалуй, можно пережить эти два месяца в деревне.

Руслан поймал Маяк, и его позывные покатились с пригорка. Из сарая вышел дед в брезентовом комбинезоне и шляпе, к полам которой была пришита сетка. Дед был похож на космонавта и в руках держал какой-то инопланетный металлический прибор. Руслан испугался, побежал в траву, оступился, угодил в яму, споткнулся и кубарем скатился в низину. Он вовремя сгруппировался, чтобы спасти приемник. Тот остался цел и продолжал тем же спокойным тоном передавать новости. На всякий случай Руслан отстегнул кнопки и вытащил его из черного чехла толстой кожи: уф, ни царапины. Повесив его на плечо, он отряхнулся от травы и трухи, отодрал от футболки репей.

 

Пчелы разлетелись на медонос. Шайдулла медленно открыл крышку улья, взял дымарь, сжал меха и пустил тонкую струю поверх рам — внутри почти никого не осталось. Тогда он поставил дымарь на соседний улей. Одному работать тяжело: некому подстраховать дымом голые кисти рук, а в перчатках он работать не любил. «Эх, был бы Тимур! Был бы жив Тимур!» — в который раз подумал старик. Но Тимура с ним больше не было. Напрасно корила его Мадина за чёрствость. Шайдулла и без её увещеваний знал, что ранимый и чуткий Тимур погибнет вдали от жизни, для которой он предназначен. Но он слишком любил сына, чтобы насильно удерживать его подле себя. Потому снял со сберкнижки все, что скопил для него, и отпустил.

«Эх, был бы со мной Тимур!» — сказал он вслух и вытащил раму. Она оказалась тяжелой, соты крепко запечатаны воском — самое время для сбора.

Шайдулла поставил раму в таз и стал срезать серый забрус: обнажились искрящиеся золотом ячейки, янтарными волнами заструился мед. Он было принялся за следующую раму, но с медоноса вернулось несколько пчел. Шайдулла снова завел дымарь, потянул носом воздух и огляделся. Так и есть! Со стороны леса ползла незамеченная им тяжелая туча, ветер набирал силу. Нужно было сворачиваться.

Как раз в это время следившая за ним из окна Кафия уже облачилась в комбинезон и разожгла дымарь:

— Перехитрю тебя, шайтан! — прошипела она, — все буду за тобой повторять, и соберу меда не меньше твоего!

Она вышла на свою пасеку и решила сперва снять все рамы, чтобы обогнать завозившегося Шайдуллу. Старуха уже открыла крышки ульев и стала, пыхтя, вынимать рамы, как ее рой полетел с медоноса в улья — спасаться от наступающего дождя.

Кафия ахнула, бросила в сторону дымарь и побежала в дом. А стоявший в траве неподалеку Руслан, завопил и побежал, прижав к груди приемник. Если бы он затаился и тихонько отполз лесом — пчелы бы его не заметили, но он устремился к улице через саму пасеку. И без того разозлившиеся пчелы взбесились от шума и движения и полетели за мальчиком.

Поняв, что случилось, Шайдулла закричал внуку: «К дому! К дому давай!» Но кричал по-башкирски, Руслан его не понял, испугался еще больше и припустил в противоположную от деда сторону. Тогда Шайдулла побежал за внуком.

— Глядите! Глядите! — скликали друг друга соседи, — Шайдулла совсем с ума сошел, старый черт! За внуком гонится! Убить хочет!

Все побросали огороды, высыпали из домов на улицу смотреть, как шайтан будет расправляться с мальчиком. Пчел, летевших тонкой струйкой между внуком и дедом, никто не заметил, пока Руслан не добежал до их калитки, и шальная пчела, не утерпев, не впилась в нос, глаз, руку или щеку любопытных. А уж после разгневанные соседи присоединились к погоне, потрясая кулаками в воздухе.

Скоро Руслан добежал до самого края деревни. Навстречу ему от шоссе шли с новенькими клетчатыми чемоданами родственники Муслимы, вернувшиеся из Ташкента.

— Пчелы! Пчелы! — успел прокричать Руслан и свернул в поле, на косище.

Родственники из Ташкента заметили рой и бросились обратно к шоссе.

Толпа деревенских, бежавших за внуком и дедом, едва не споткнулась о новенькие клетчатые чемоданы, оставленные посреди дороги, и не устроила кучу-малу.

Погоня продолжалась. Руслан проскакал через все косище. К числу покусанных преследователей примкнуло еще несколько мужчин и женщин, прихвативших с собой кто вилы, кто косы, кто серпы. Пчелы рассеялись, но все продолжали мчаться, как дураки, превозмогая одышку, утирая пот с глаз. Останови любого — никто не смог бы толком объяснить, зачем бежит. Никакого смысла в этом не было с самого начала. И все же неосознанное желание поквитаться с соседом несло толпу за ним, как телегу за конем. В общей ярости и досаде отступил всякий страх перед стариком. У них, наконец, появился повод выместить накопившуюся злобу и зависть хотя бы на внуке ненавистного шайтана.

Руслан обежал все поле и вернулся в деревню с другой стороны, из последних сил прыгнул в избу. В сенях он сбросил сандалию с левой ноги, но никак не мог справиться с застежкой на правой. Услышав шаги на крыльце, он понесся в комнату, чередуя стук-шлеп-стук-шлеп босой и обутой ступнями, и спрятался под кроватью. Вошел дед и запер дверь на засов.

Он сорвал с лица сетку, осторожно вытащил внука из-под кровати, сел рядом с ним на пол и внимательно осмотрел. Ни одного укуса! Пчелы его не тронули!

— Простите! Простите! — зашептал перепуганный Руслан.

Шайдулла обнял мальчика, стоявшего на коленях в одной сандалии.

— Улым! Улым! — Сынок! — узнал он, наконец. — Все хорошо!

«Заколю барана, — подумал он. — Станем есть и веселиться!»

Соседи забарабанили в дверь. Они возмущенно требовали Руслана на ковер. Шайдулла вышел на крыльцо.

— Смотри, что натворил твой бессовестный внук! — накинулись они на старика, предъявляя ему свои набухшие волдыри. — Накажи его! Не то мы сами его накажем!

— Кто хочет наказать моего сына — будет иметь дело со мной! — сказал Шайдулла спокойно и оглядел мгновенно стихшую толпу своим черным глазом.

  

Нелли Абдуллина. Родилась в Уфе, после школы переехала в Москву. Окончила МГЛУ. Работала переводчиком, преподавателем. Учится в школе «Хороший текст». Пишет повести, рассказы и эссе.

 

11.04.20175 050
  • 11
Комментарии

Ольга Смагаринская

Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»

Павел Матвеев

Смерть Блока

Ольга Смагаринская

Роман Каплан — душа «Русского Самовара»

Ирина Терра

Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»

Ирина Терра

Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»

Елена Кушнерова

Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже

Эмиль Сокольский

Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца

Михаил Вирозуб

Покаяние Пастернака. Черновик

Игорь Джерри Курас

Камертон

Елена Кушнерова

Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»

Людмила Безрукова

Возвращение невозвращенца

Дмитрий Петров

Смена столиц

Елизавета Евстигнеева

Земное и небесное

Наталья Рапопорт

Катапульта

Анна Лужбина

Стыд

Галина Лившиц

Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder

Борис Фабрикант

Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»

Марианна Тайманова

Встреча с Кундерой

Сергей Беляков

Парижские мальчики

Наталья Рапопорт

Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи

Уже в продаже ЭТАЖИ 1 (33) март 2024




Наверх

Ваше сообщение успешно отправлено, мы ответим Вам в ближайшее время. Спасибо!

Обратная связь

Файл не выбран
Отправить

Регистрация прошла успешно, теперь Вы можете авторизоваться на сайте, используя свой Логин и Пароль.

Регистрация на сайте

Зарегистрироваться

Авторизация

Неверный e-mail или пароль

Авторизоваться