литературно-художественный журнал «ЭТАЖИ»

[email protected]

Татьяна Веретенова

Трагедия несоветского человека

11.11.2023
Вход через соц сети:
24.04.20173 090
Автор: Елена Георгиевская Категория: Проза

Одна из самых страшных пропаж

1.

 

Zdzislawа Beksi

Лицо как гильотина. Одна из самых страшных пропаж.

Попавшись этому на глаза, ощутить, что твою голову отсекли, и не успеть подумать, за что.

Никогда не надо думать, за что, надо действовать, говорила моя бабушка, из-за бездействия которой мы потеряли банковский вклад. Она читала книги с подробными описаниями интерьеров. На шёлковом диване лежала вязаная подушка. Нет, атласный шлафрок.

Пропало. Я ищу его в деталях интерьера. Складки соберутся и покажут мне взгляд. В ином случае придётся думать. Время тебе дадут, ты успеешь. Во всяком случае, успеет твоя новая голова.

 

2.

 

Пришла девочка в чистое поле, спрашивает, что делать. Ей говорят: сделают тебя вещью — возродишься сырьём. Сделают едой — возродишься растением. Сделают столом — возродишься деревом. Сделают стеклом — возродишься базальтом. 

А чтобы стать чистым полем, кем нужно сделаться, спрашивает девочка, а ей говорят: ишь чего выдумала, думает, ей выбирать разрешат; но ты, главное, потом скажи, что выбирать таки разрешили, а то всё пойдёт насмарку. Пошла она домой и стала стеклом для книжного шкафа, сквозь которое надписи на корешках читают. А она эти надписи нарочно искажает, чтобы человек вместо «забота» читал «загон» и перед людьми позорился. Пришла к ней смерть и говорит: кем будешь после меня? Девочка отвечает: водой, которая камни на дне показывает в искажённом свете, чтобы искатели принимали их за сокровища и тонули. Так и не умерла до сих пор.

 

3.

 

Григорий задержался в вымирающей социальной сети, надеясь, что когда-нибудь останется там один, и древний блогосервис перенесут на новый домен ради таланта Григория, подкреплённого верностью блогосервису, или просто умилившись его верности. Тогда слух о Григории пройдёт по всей трансгуманизированной земле. А когда человечество вымрет или мутирует в невыносимую для литературы форму, в бывшей вселенной останется только Григорий и его социальная сеть — сам он, конечно, тоже изменится, но сохранит отличия от подлой биомассы. Мечтать о прилёте инопланетян, которые переведут рассказы Григория на язык шарообразных овалов и примут за свод сакральных текстов, было уже совсем наивно.

Почему шарообразных овалов? Посмотришь на это создание, в анфас оно шар, в профиль — овал, совсем как Григорий: в быту программист, а с высоты птичьего помёта — писатель. Как же его текстам не стать библией для похожих существ? Почему помёта? Уж больно я хотел обхаять Григория, ни о чём он таком, наверно, не мечтает и забыл само слово «грёзы», да и сам я предпочёл бы его забыть — оно старомодное, пахнет нафталином, как сам Григорий. Я желаю ему добра и придумал ему мечту, чтобы как-то отмазать от ваших нападок. Да-да, нафталином, а не помётом, извините меня.

 

4.

 

Одна женщина увидела во сне, что воду можно вязать. Пришла домой, набрала ванну, опустила туда спицы, тут-то муж её «скорую психиатрическую» и вызвал. Вышла из больницы, никто на ней жениться не хочет, только один отыскался — подумал, что дурой можно вертеть как угодно. Пришла женщина к нему домой, пряжу в мыльной пене постирала, ждёт, когда нитки из мокрых превратятся в водяные, а не тут-то было. Так и прождала до утра. А новый муж её к тому времени напился и под машину попал, потому что она не звонила ему, требуя вернуться. Осталась жена со второй квартирой, с наследством, довольная. Приходит к ней племянница мужа, девушка из дебрей, в каких не живут, поделиться просит, та ей на дверь указывает.  Девушка ушла. Взялась жена свитер вязать, вязала-то она хорошо, если не воду. Вяжет-вяжет — глядь, шерсть в воду превращается, спицы выпустить невозможно, за минуту вся мебель под воду ушла. Так и утонула женщина.       

 

5.

 

Ничего не получится, если мы не превратимся в убогое тошнотворное подобие самих себя. Альтернативный путь — для богатых: они могут просто попросить. Да, мы просили — не дают. На двадцать пятое марта мне подарили карманное колесо обозрения. Что мне делать — врать, что я могу его увеличить, или что я его просила?

Вот Х врёт, что она из камня, и слёзы у неё тоже каменные — если польются, раздробят ваш стол или недружественно-лицемерное плечо, и однажды я слышала, что они раздробили дружественное, нелицемерное — но это могут сделать и обычные слёзы, не надо никакого камня.

 

6.

 

Один мужчина думал, из чего ему сделать жену. Из бумаги? На ней написать можно, что хочешь, но она сгорит. Из камня? Она вынесет что хочешь, но упадёт на тебя и задавит. И сделал жену из ножниц. Друг говорит: ты что, одурел, она же тебя зарежет. А тот: ножницы — не нож, они не для убийства, так в инструкции написано — разве баба против инструкции пойдёт? Пойдёт, говорит друг, ещё как пойдёт. Это у недомужчин каких-то, говорит делальщик, у меня всё ровно будет. Приходит он домой, а у жены лицо как гильотина. Что-то с головой его сделалось: чувствует — вроде он, а вроде не он, а через минуту забыл, только горло побаливает. Однажды возвращается домой и слышит из прихожей, как жена говорит кому-то: «Из чего я им новые головы делаю? Кому из камня, кому из бумаги, только ножницы подходящие найти не могу, протяну руку — и будто в стену упираюсь».

 

Паямять

 

Паямять — это паяльная память. Сначала она удаляет оксидную плёнку, чтобы ты узнал N, а потом ты вспоминаешь его поступки, вытекающие из твоих — да, они были связаны с твоими, а не развернулись на пустом пространстве, будто на стеклянном столе, — и теперь вы с N скручены, как залуженные провода. 

«Не теперь, а вообще», — доходит до тебя. Говорят, это ты вытащил паяльник. Но ты ничего не решал. Молчи, говорят тебе. Ты вспомнишь не только N, а даже нападение польских социалистов на жандармов Охранного отделения.

 

Хрустальная яма

 

Тяжёлые наслоения лучей. N мысленно перебирал их, надеясь, что под белыми непременно спрятан тёмный, только никто его не прятал: он залёг там «без постороннего усилия, сам по себе». Последние — они могли быть срединными, но надежда внушала N другое, — не отдирались друг от друга, слипшись, как макароны. 

Раньше он представлял себе хрустальную яму из романа Муркока — со стенами фасеточного хрусталя, отражавшими свет под столькими углами, что… дальше он не вспомнил. «Это не лучи, — подумал он, — если от них нет пользы, это несъедобные макароны».

Накануне тут растаяла вещь, заодно стерев из его головы свои первоначальные очертания. «Величие осознало свою немоту и самоуничтожилось», — сказал он яме, в полутьме напоминавшей обесцвеченный свиной холодец. На дне — тяжёлые наслоения лучей.

 

Неголовная боль

 

Существующая вне головы. Анна должна разобрать её голос, поместить её в свою голову. Когда шум становится невыносимым, Анна понимает: вот нужный голос, он и есть невыносимость. Она пытается это записать, но вместо «он» получается «они», переходящее в кириллическую транк(?)скрипцию «ash». Неголовная — это неглавная, она ещё ничтожнее пыли: пыль вызывает аллергию, а этой боли будто нет вовсе, пока, нащупав её невредимые очертания, не поместишь её внутри черепа.

Обступившие Анну чумные голоса:

— Я говорил, что ей не надо записывать. Видишь, до чего дошло? Знаешь, каким она запишет меня? А тебя?!

— Отличница должна записывать, это дисциплинирует. Главное — стоять у неё над чумой.

Звуки снова отдаляются, потому что Анна бросила карандаш. 

 

Защита

 

Мёртвые венки собеса, старость не наступает.

Ставь ударение на любом — старость не наступает. Лучшая защита — это падение. Поищи в гугле, не сказал ли кто это до тебя. Гугл подсовывает лучшую любовь. Если мы выше любви — старость не наступает.

Любовь — это чеховское «розовое с зелёным», де-садовские наручники, а не напильники для  наших решёток. Наступай на решётку, будто ты из смолы: ты просочишься сквозь. А они говорят, надо быть из железа, или чтобы тебя не было.

Собес как бес соимённый — будь он таким, он бы тебя защитил, но в перспективе лишь мёртвое здание и мужчины, пишущие преисподнюю как «преисподния».

Они подсовывают свою любовь, зовут её лучшей. Не наступай на меня. Они это прочтут как «наступай на меня», «десткий» как «жесткий», скажут: «Ты сам виноват, что допустил ошибку», — и пока ты расставляешь точки, они углядят тебя в точку, но это не старость.

 

Задача №1

 

Р.К.

Стать человеком, пустым, как обезболенная голова, стать человеком, набитым трёхмерными чёрными пятнами, стать человеком вместо трёхметрового кота. Но когда язвы затянутся, станешь котом, белым, как потолок счастливой больницы, станешь котом, быстрым, как неназываемое, станешь котом, медленным, как неназываемое, станешь котом, неназываемым, ненаказуемым.

 

Елена Георгиевская. Родилась 9 июня 1980 г. в Ярославской области. Училась на факультете философии СПбГУ, в 2006 г. окончила Литературный институт им. Горького. Живу в Калининграде и Москве. Лонг-лист «Дебюта» (2006, 2013, 2015), Биеннале драматургии «Свободный театр» (2015), шорт-лист премии им. Астафьева (2010), «Нонконформизм» (2012) и др. Лауреат премии журнала «Футурум Арт» (2006), «Вольный стрелок» (2010).

Публикации: «Воздух», «Новый мир», «Дети Ра», «Футурум Арт», «Литературная учёба», «Волга», «Волга – XXI век», «Нева», «Урал», «Сибирские огни», «Слова», «Остров», а также – в интернет-журналах «Полутона», «Двоеточие», «Пролог», «Знаки», «Новая реальность», «Новая литература», «Сетевая словесность», «Ergo Journal», «Флюгер», «Цирк “Олимп+TV», альманахе «Белый ворон», в коллективных сборниках и др. Книги: «Вода и ветер» (М.: Вагриус, 2009), «Книга 0» (“Franc-tireur USA”, 2012) и др.

 

24.04.20173 090
  • 1
Комментарии

Ольга Смагаринская

Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»

Павел Матвеев

Смерть Блока

Ольга Смагаринская

Роман Каплан — душа «Русского Самовара»

Ирина Терра

Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»

Ирина Терра

Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»

Елена Кушнерова

Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже

Эмиль Сокольский

Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца

Михаил Вирозуб

Покаяние Пастернака. Черновик

Игорь Джерри Курас

Камертон

Елена Кушнерова

Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»

Людмила Безрукова

Возвращение невозвращенца

Дмитрий Петров

Смена столиц

Елизавета Евстигнеева

Земное и небесное

Наталья Рапопорт

Катапульта

Анна Лужбина

Стыд

Галина Лившиц

Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder

Борис Фабрикант

Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»

Марианна Тайманова

Встреча с Кундерой

Сергей Беляков

Парижские мальчики

Наталья Рапопорт

Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи

Уже в продаже ЭТАЖИ 1 (33) март 2024




Наверх

Ваше сообщение успешно отправлено, мы ответим Вам в ближайшее время. Спасибо!

Обратная связь

Файл не выбран
Отправить

Регистрация прошла успешно, теперь Вы можете авторизоваться на сайте, используя свой Логин и Пароль.

Регистрация на сайте

Зарегистрироваться

Авторизация

Неверный e-mail или пароль

Авторизоваться