На нем заканчивается русский Серебряный век.

З. Шаховская

Владимиру Набокову было 40 лет, когда в Европе началась война. Писатель с женой и шестилетним сыном покинул Францию за три недели до того, как немецкие танки вошли в Париж.

Денег на переезд в Америку у семьи не было. Каюта на пароходе с беженцами, зафрахтованном еврейской благотворительной организацией, была предоставлена в память об отце писателя В. Д. Набокове, известном русском либеральном деятеле, убитом черносотенными монархистами. В дни отъезда в Америку у сына Набоковых Дмитрия была высокая температура, и врачи даже советовали подождать до следующего рейса, но Набоковы решили не откладывать... В тот, следующий раз пароход с беженцами был потоплен немецкой подводной лодкой.

Позади остались двадцать лет берлинской и парижской эмиграции, когда занятия литературой сочетались с постоянным безденежьем. Писатель зарабатывал на жизнь частными уроками английского и французского, преподаванием бокса и тенниса, составлением шахматных задач. Автор романов «Защита Лужина», «Камера обскура», «Приглашение на казнь», «Дар», блестящий поэт и эссеист, был в то время известен (под псевдонимом В. Сирин) лишь узкому кругу русской эмигрантской интеллигенции.

Впереди ждала неизвестность. Очевидным было лишь одно: писателя В. Сирина больше нет. Русскоязычная литература в США не пользовалась успехом. Оставалась надежда лишь на преподавание в каком-нибудь колледже и литературный труд на английском языке.

Первые знакомства Владимира и Веры Набоковых были, естественно, с эмигрантской общиной. В Нью-Йорке возобновились их контакты с Рахманиновым, Керенским, Алдановым, Добужинским. Особенно теплые взаимоотношения установились у Набоковых с семьей Карповичей. В 1917 году профессор Санкт-Петербургского университета Михаил Михайлович Карпович был послан в США как представитель Временного правительства. После большевистского переворота он остался в Америке и преподавал историю в Гарвардском университете.

В эмигрантских хлопотах прошло около года, когда Набоков получил приглашение прочесть курс русской литературы в Уэлсли, частном женском колледже неподалеку от Бостона. После шумного Нью-Йорка для Набокова была притягательна тишина и уединение Массачусетса. Живописный кампус Wellesley College напомнил ему собственные студенческие годы в Англии.

Семья поселилась по адресу 19 Appleby Road, рядом с колледжем. Именно здесь, в зеленой тиши Уэлсли, рождались тонкие набоковские наблюдения  американской провинциальной жизни. И не случайно завязка сюжета его знаменитой «Лолиты» начинается словами главного героя: «...Я решил приискать себе деревушку в Новой Англии или какой-нибудь сонный городок (вязы, белая церковь), где я бы смог провести литературное лето, пробавляясь коробом накопившихся у меня заметок и купаясь в ближнем озере».

В Уэлсли имелось шесть кафедр европейских языков, но не было русского отделения. Таким образом, Набоков стал внештатным преподавателем одного из филологических отделений, и каждый год был вынужден продлевать свой контракт. К тому же оплата его курса была явно недостаточной для семейного бюджета. На выручку пришло одно из увлечений разносторонне одаренного писателя. Через всю жизнь Набоков пронес страстный интерес к лепидоптерологии – разделу энтомологии, изучающему бабочек. С осени 1942 года Владимир Набоков стал работать ассистентом Музея сравнительной зоологии Гарвардского университета. Энтомология, в отсутствие постоянной преподавательской должности, служила существенным источником семейного дохода.

Чтобы жить поближе к Музею, той же осенью Набоковы сняли квартиру в Кембридже, по адресу 8 Cragie Circle. В предисловии к американскому изданию романа «Bend Sinister» Набоков так описывал свою тогдашнюю жизнь: «Здоровье мое было отменным. Ежедневное потребление сигарет достигло отметки четырех пачек. Я спал по меньшей мере четыре-пять часов, а остаток ночи расхаживал с карандашом в руке по тусклой квартирке на Крейги-серкл, Кембридж, Массачусетс, где я обитал пониже старой дамы с каменными ногами и повыше дамы молодой, обладательницы сверхчувствительного слуха. Ежедневно, включая и воскресенья, я до десяти часов проводил за изучением строения некоторых бабочек в лабораторном раю Гарвардского музея сравнительной зоологии, но три раза в неделю я оставался там лишь до полудня, а после отрывался от микроскопа и от камеры-люцида, чтобы отправиться (трамваем и автобусом или подземкой и железной дорогой) в Уэлсли, где я преподавал девушкам из колледжа русскую грамматику и литературу».

Кембриджская квартира Набоковых состояла из двух крошечных спален и гостиной. За сто долларов купили подержанную мебель. Одна из преподавательниц Уэлсли-колледжа и друг семьи писателя Вилма Керби Миллер вспоминала: «Я никогда не знала семьи, так мало заботящейся о пожитках, еде, чем-либо. Их единственной роскошью был Дмитрий».

Сын Набоковых ходил в престижную частную «Декстер-скул» (за пятнадцать лет до него эту школу закончил Джон Ф. Кеннеди), и значительная часть семейных средств уходила на оплату школьного обучения Дмитрия.

Писатель полюбил Кембридж. Неспешные прогулки в редкие свободные часы по тихим улочкам старого университетского города становились источником вдохновения для него. Здесь рождались завораживающие набоковские строки: «Ноябрьские деревья – тополи, я полагаю, – два из них растут, пробивая асфальт: все они в ярком холодном солнце, в яркой роскошно мохнатой коре, в путаных перегибах бесчисленных глянцевых веток, старое золото, – потому что там, вверху, им достанется больше притворно сочного солнца... Листья немного мерцают, легкий приглушенный тон, солнце доводит их до того же иконного лоска, что и спутанные триллионы ветвей. Бледные облачные клочья пересекают обморочную небесную синеву».

Наверное, сам Владимир Набоков посмеялся бы над всеми попытками сотен исследователей воссоздать впоследствии реалии его жизни. «Ни один биограф никогда не заглянет в мою собственную жизнь», – произнес как-то писатель. Между тем в каждом из его романов есть автобиографический элемент, зашифрованный и полный особых набоковских символов. В одном из многочисленных интервью, данном уже в 1960-е годы, Набоков так скажет о своей судьбе: «Я американский писатель, родившийся в России и получивший образование в Англии, где я изучал французскую литературу...»

За время жизни в Америке Набоковы сменили десятки адресов. Однако в «тусклой квартирке» на Крейги-серкл писатель прожил дольше всего – почти шесть лет. Именно здесь, в Массачусетсе, определился стиль его жизни на дальнейшие годы. Набоков (как и Бунин в эмиграции) не завел своего угла. Он не купил дома или квартиры, предпочитая платить ренту за жилище профессоров, находящихся в академическом отпуске. Последним пристанищем в его жизни стала швейцарская гостиница.

Писателя часто видели на даче друзей на мысе Кейп-Код, где он появлялся с томиком Пушкина, сеткой для бабочек и недописанной статьей о мимикрии в природе. В мире, созданном им самим, находилось место напряженным энтомологическим исследованиям (восемнадцать научных работ) и преподаванию в колледже, литературному труду на английском языке и переводам из русской классики. Несмотря на все испытания, посылаемые ему судьбой, он умел радоваться жизни, и лишь изредка в письмах самым близким писатель мог посетовать на скудный заработок, мучительный переход в творчестве на второй язык и безвестность.

И все же годы, проведенные в Массачусетсе, Владимир Набоков назовет «особенно безоблачной и полной ощущения силы порой жизни». В эти годы Набоков создал на английском языке книгу «Николай Гоголь», сборник «Три русских поэта» (стихотворные переводы Пушкина, Лермонтова и Тютчева), роман «Bend Sinister» (в русском переводе «Под знаком незаконнорожденных»), книгу «Девять рассказов», литературные эссе. Только стихи он позволял себе писать по-русски. Тогда же Набоков начал работать над автобиографией «Убедительное свидетельство» и сделал наброски ко многим своим будущим романам.

Образы Новой Англии отныне будут присутствовать в целом ряде его произведений. Изысканно-сложный набоковский пейзаж станет важным художественным приемом, оттеняя душевный мир героев его романов. «Печально, будто в степи, свистнул далекий поезд. Тощий бельчонок метнулся через облитый солнцем снежный лоскут, где тень ствола, оливково-зеленая на мураве, становилась ненадолго серовато-голубой, а само дерево с живым царапающим скрипом возносило свои голые сучья в небо...»

В Бостоне и его окрестностях осело много русских эмигрантов первой и второй волны. Была большая русская колония в Челси, многих привлекал университетский Кембридж. В те годы в Гарварде преподавал целый ряд выдающихся ученых из России – М. Карпович, социолог и философ Питирим Сорокин, лингвист Роман Якобсон. Владимиру Набокову, работавшему в Гарварде и имевшему уже некоторое литературное признание, было обидно, что знаменитый университет не приглашает его преподавать русскую литературу. Одной из причин тому были натянутые отношения Набокова с главой отделения славистики Романом Якобсоном. Известный литературовед и языковед, почетный член многих национальных академий, научных обществ и университетов, Роман Якобсон считался создателем современной структурной лингвистики. Несколько раз Набоков и Якобсон обменивались резкими суждениями в профессиональных дискуссиях, что переросло в личную неприязнь. Признавая писательское мастерство Набокова, Якобсон не замечал его способностей к преподаванию.

В эту «безоблачную», по определению самого писателя, пору его жизни произошли два события, которым Набоков придавал большое значение: в 1945 году он получил американское гражданство, а также стал членом Кембриджского энтомологического общества.

В самом конце своего «массачусетского» творческого периода, в апреле 1947 года, Набоков сообщил Уилсону, что начал писать небольшой роман, который именоваться будет «Королевство у моря». Название было заимствовано у Эдгара По; впоследствии писатель заменит его на «Лолиту».

Владимир Набоков покинул Массачусетс летом 1948 года, когда писатель получил приглашение преподавать в Корнельском университете. Он не хотел уезжать из Новой Англии. Но все попытки переговоров с руководством Уэлсли-колледжа лишь убедили его в том, что постоянную работу здесь не получить.

Однако в 1951-1952 годах Набоковы вновь вернулись в Кембридж. Дмитрий поступил в Гарвардский университет, а сам писатель был приглашен прочесть здесь курс лекций о русской и европейской литературе (впоследствии его лекции будут изданы в 4 томах). На этот раз пристанищем Набоковых в Кембридже стал дом по адресу 9 Maynard Street.

Академическая жизнь Уэлсли, Гарварда и Корнельского университета была показана Набоковым в романе «Пнин». Трагикомический образ – Тимофей Пнин – русский преподаватель в американском университете, содержит много как автобиографических ассоциаций, так и широких обобщений. Столкновение двух разных культур в романе выявляет внутренние творческие истоки русскоязычного писателя В. Сирина и англоязычного В. Набокова.

Литературная слава пришла к мастеру спустя шестнадцать лет после переезда в США. «Лолита», воспринятая поначалу лишь как скандальный эротический бестселлер, явила миру калейдоскопическую картину американской жизни, культуры и нравов. Образ Лолиты превратился в символ Америки, какой ее воспринял Набоков: юной и раскованной, соблазняющей и вульгарной. За океаном его роман был оценен критикой как книга об открытии Америки европейской интеллигенцией, как «современный миф» о Европе, влюбленной в Новый Свет, и Америке, разрушающей свой романтический ореол.

Все дальнейшие произведения, созданные Набоковым, теперь печатались и принимались безоговорочно; писатель стал литературным мэтром, классиком при жизни. Огромными тиражами были переизданы его прежние произведения, переведенные на множество языков. А в литературоведении прочное место – сотни солидных монографий, диссертаций, научных исследований – заняло набоковедение.

Словно предвидя это, писал Набоков в своем романе «Дар»: «Россия будет прямо изнывать по тебе, – когда слишком поздно спохватится...»

Леонид Спивак, выпускник Нью-Йоркского университета, родом из Санкт-Петербурга. С 1993 года живет в Бостоне. Автор многочисленных статей о русско-американских культурных связях XVIII-XX столетий. Документальные повести Л. Спивака «Истории города Бостона», "Меж двух берегов", «Иуда» и «Одиночество дипломата» посвящены малоизученным страницам американской и европейской истории.