«Мальчик с моцартовскими данными», — так говорила о Вадиме Руденко его педагог по ЦМШ при Московской консерватории Анна Даниловна Артоболевская. Он блистательно подтвердил ее слова. Вадим Руденко — лауреат крупных международных конкурсов, в том числе имени Чайковского в Москве и королевы Елизаветы в Брюсселе, выступает с ведущими оркестрами и дирижерами по всему миру. В Воронеже Вадим Руденко вместе с Академическим симфоническим оркестром под руководством Владимира Вербицкого сыграл знаменитый фортепианный концерт № 23 ля мажор Моцарта. Быстрее, громче, сильнее — это не про Руденко. В моцартовском концерте он демонстрирует свободу и ясность мысли, фирменный мерцающий звук благородного серебристого оттенка и необъяснимую легкость дыхания, о которой так хорошо написал Бунин. Уравновешенный, немногословный, проницательный — в разговоре Вадим Руденко такой же, как за роялем. После выступления пианист рассказал о том, что общего между спортом и фортепианной игрой и почему трудно играть Моцарта.

Моцарт — это сложно исполняемая простота. Для меня, по крайней мере, — говорит Руденко. — Если его долго не играть в течение какого-то времени, скажем, десять концертов подряд, ты выходишь и понимаешь, что совершенно обнажен в нем, как под рентгеном. Я люблю и Рахманинова, и Шопена, но там есть за что спрятаться. А у Моцарта так все написано, что все видно.

Сколько раз вы уже играли Двадцать третий концерт?

Совсем немного. В Воронеже — третий раз в жизни.

Вас в прессе часто сравнивают с Моцартом.

Честно говоря, я о себе мало читаю.

Нет времени?

Было бы глупо так говорить: всегда есть время, когда куда-то едешь или летишь. Просто не читаю.

В детстве вы занимались у легендарного педагога Анны Даниловны Артоболевской. Чему она вас учила?

Мне трудно говорить об этом, потому что я учился у нее ребенком, а в шесть лет трудно отдавать себе отчет со стороны: в чем уникальность какого-то, условно говоря, метода, если он вообще существует. Это было всегда интересно. И никогда не было уроком, зубрежкой, долбежкой. Все было в форме игры, детям это необходимо. Я не знаю, как девочки, а любой нормальный пацан в детстве хочет играть в хоккей или футбол, а не этой глупостью заниматься по нескольку часов. А вот Анна Даниловна как-то умудрялась все это устроить в форме игры, с призами. У нее дома стояло два рояля. И я совершенно легко мог, скажем, в первом классе играть первую партию концерта Гайдна ре мажор, и мне аккомпанировал семиклассник. Потом нас пересаживали, и уже я ему аккомпанировал. Это было интересно, на уровне соревнования. То, что любят все дети. Я думаю, в этом был ее метод. Ну и, конечно, то, что она давала нечеловеческое, как я сейчас понимаю, количество этюдов. То есть занималась той базой, технологией, которая необходима.

Постоянной тренировкой, как в спорте?

На каком-то этапе — безусловно, потому что без фундамента дом не построишь. И одной только музыкой заниматься без понимания того, как это делать, нереально. Никто не играет «Хаммерклавир» Бетховена в двенадцать лет. И никто в семьдесят из нормальных людей, если это не сверх-какие-то люди, не играет «Исламей» Балакирева или «Трансцендентные этюды» Листа.

А почему? Так же, как в балете: с каждым годом все короче прыжок?

Принцип-то один, срок немножко разный. Олимпийскими чемпионами не становятся в сорок или пятьдесят лет. Это дело молодых. Так или иначе, все связано с мышечной системой. Даже в шахматах не становятся чемпионами мира в семьдесят лет. То же самое и в фортепиано: с возрастом у нас уже не те руки, не те мышцы, не та реакция, не тот слух, не та память. Учится все уже медленнее. Это нормально. Люди изнашиваются в любой профессии.

Зато с возрастом понимают, как играть Моцарта.

Да, уже не всегда могут, но понимают.

С чем можете сравнить игру на рояле?

Я вообще не считаю, что игра на рояле — это сложное дело. Мне кажется, здесь основополагающее слово — игра. Люди приходят в зал тебя слушать, и ты не должен трудиться на их глазах, даже если за этим стоит труд. В данном случае труд — синоним неестественности.

Если продолжать спортивные аналогии, слушателям хочется, чтобы пианист был быстрым и выносливым: этаким силачом и гимнастом в одном лице. Это не раздражает?

Мы же все равно играем на публике. И только очень избранная публика может оценить какие-то вещи, которые не имеют отношения — не будем называть это цирком — к невероятным пассажам, тому, что заводит людей на каком-то физиологическом уровне. Как на рок-концерте. Это очень разные части одного и того же дела. С одной стороны — это искусство, с другой, поскольку оно так или иначе связано с публикой и публика бывает самая разная — эмоции. Поэтому если на одинаковом уровне сыграть, предположим, тот же самый Двадцать третий концерт Моцарта и Третий концерт Рахманинова, то девяносто девять процентов публики все-таки больше энергетического заряда и эмоций получит от Третьего концерта. Не потому, что он лучше. По всей видимости, от него при одинаково хорошем исполнении, равно как и при одинаково плохом, эмоциональная отдача у большинства людей будет больше.

Может, просто потому, что он больше на слуху?

Ну, это вообще природа всех в хорошем смысле шлягеров. Все знают то, что знают. Трудно объяснить, почему. Многие пианисты, и я в том числе, играют четыре фортепианных концерта и Рапсодию на тему Паганини Рахманинова. Но все равно все знают только Второй, Третий и Рапсодию. Гораздо меньше людей знают Первый, очень немногие знают Четвертый, он редко исполняется. Притом когда за него берешься и начинаешь играть — это совершенно феноменальная музыка! Я не могу объяснить природу популярности того или иного произведения. Просто не знаю.

У вас есть какие-то несыгранные вещи? Из тех, что все знают?

Огромное количество! Я никогда не играл Первый, Второй и Пятый концерты Прокофьева, леворучный Равеля, я и концертов Моцарта играл не много. И это связано не только с искусством, а с тем, на что купят билет. Ведь покупают не только на имя, но и на программу. Двадцать третий, Двадцать первый, Двадцатый, может быть, Двадцать четвертый и Семнадцатый — вот концерты Моцарта, которые ждет публика. Мы любим то, любим.

Вы преподаете в ЦМШ. Используете методы Артоболевской?

У меня нет никаких методов. Я стараюсь не заниматься с маленькими. Это надо уметь, любить, и для меня это сложнее. У меня девять учеников в классе. И я стараюсь, чтобы их было как можно меньше.

На конкурсы их посылаете?

Сейчас такие дети, что их не надо посылать, они туда сами рвутся. Я не понимаю, зачем им такое количество конкурсов, тем более в детстве. Из огромного количества детских конкурсов, наверное, только два-три в реальности могут что-то дать. Детям, что бы они ни выиграли, всегда есть чему учиться. С одной стороны, хорошо, когда ты начинаешь ездить, тебя узнают, но есть обратная сторона медали. Ты недобираешь чего-то, что было нужно в школе. Тебя выжимают, как губку. Потом появляется новый фаворит, потом следующий. А твое время ушло. Раньше, чтобы попасть на какой-то конкурс, сначала нужно было пройти кафедральный отбор, потом консерваторский, потом городской, потом республиканский, потом всесоюзный. И когда человек уже проходил все это чистилище, были очень веские основания, что на любом конкурсе — будь то конкурс Клайберна в Америке, Шопена в Польше, королевы Елизаветы в Бельгии, если он это прошел, то там получит одно из призовых мест. Сейчас видео записал, взнос отправил — и все. По большому счету все немножко девальвировано.

Вы часто выступаете вместе с вашим другом Николаем Луганским. Даете друг другу профессиональные советы?

Да. Можно сказать, используем друг друга (смеется). Конечно, как нужно играть, не знает никто, кроме композитора. Но услышать мнение человека со стороны всегда полезно. Особенно если мнение этого человека тебя интересует.

В шахматы друг с другом играете?

Играть с Колей в шахматы совершенно бесперспективное занятие. Он играет на уровне мастера спорта, а я просто умею ходить. Это все равно что выставить на ринг шестилетнего ребенка против Майка Тайсона. Шанс выиграть у Коли — один из тысячи, я у него только один раз в жизни выиграл.

У вас репутация артиста, который нечасто общается с журналистами. Бережете свое личное пространство?

Нет. Я просто не отвечаю на вопросы, на которые не хочу отвечать. Есть люди, которые любят быть публичными. Я не могу сказать, что ненавижу это. Головой понимаю, что, наверное, это нужно, но заставить себя не могу. Не люблю быть на виду. Не получаю от этого никакого удовольствия.

А от чего получаете?

Практически от всего. Все зависит от настроения. Люблю театр, общение с друзьями, люблю путешествовать, и это не всегда связано с гастролями, хотя чаще всего так и есть.

Ваши дети вами гордятся?

Любым папой можно гордиться, если это нормальный папа.

Вы нормальный?

Надеюсь.

Беседовала Елена Фомина,

Воронеж, январь 2018

Фото Натальи Коньшиной

Вадим Руденко начал играть на рояле в четыре года, в семь дал первый сольный концерт. В 1975 году поступил в ЦМШ при Московской консерватории в класс выдающегося педагога А.Д. Артоболевской. В ЦМШ также учился у В.В. Суханова и Д.А. Башкирова, в Московской консерватории и аспирантуре (19891994, 1996) — в классе профессора С.Л. Доренского. В 14 лет Вадим Руденко стал лауреатом международного конкурса «Концертино Прага» (1982). Впоследствии многократно занимал призовые места на престижных международных состязаниях, в их числе конкурс имени бельгийской королевы Елизаветы (Брюссель, 1991), имени Паломы О’Ши в Сантандере (Испания, 1992), имени Дж.Б. Виотти в Верчелли (Италия, 1993), имени П.И. Чайковского в Москве (1994, III премия; 1998, II премия), имени С. Рихтера в Москве (2005, IV премия). Активно концертирует по всему миру, занимается камерной музыкой. Известен его дуэт с Николаем Луганским, сложившийся еще в годы учебы в Московской консерватории.

Елена Фомина окончила отделение теории музыки Воронежского музыкального училища и филологический факультет Воронежского государственного университета. Работала корреспондентом службы радиовещания ВГТРК. Обозреватель интернет-журнала "Культура ВРН", специальный корреспондент радио «Орфей» в Воронеже. С 1996 года публикуется в местных СМИ с материалами о музыке и театре. Сотрудничает с такими изданиями, как "Петербургский театральный журнал", "Музыкальная жизнь", "Музыкальное обозрение", "Музыкальные сезоны".