Ловец снов

знать, не так плела я сети, 
видно сильно торопилась, 
нет добычи для рыбачки, 
нет утехи сердцу в скорби,

 
только тина средь ячеек, 
нет ни хвостика от рыбки, 
только свет дневной гуляет 
средь ячеек и смеется.

 
вот пойду на берег снова, 
опущу сережки в воду, 
пусть звенят они печально, 
пусть дельфины плач мой слышат!

***

Наш королевич болен, 
вкруг него 
садятся молча 
царственные кошки. 

Одна рыжа, 
и ярче, чем рассвет, 
в её глазах янтарных

мира радость. 

Другая, чёрная, 
воронья масть её 
как ночь крылата 
и тебе защита. 

Зелёная

сияет как листва, 
в её глазах

просвечивает солнце.

А эта, голубая – 
небеса. 
Свет голубой впусти, 
она полечит. 

Сапфировая, красота сама, –
прозрение и ясность. 

И как море, последняя, 
меняются цвета, 
она мурлычет тихо: 
поправляйся.

Трилистник печали

1.
Лорелея

А в потоке-то головастики.

Не рассказывай мне ужастики.

А в потоке том – лица, лица.

Разбудите меня, мне снится

Александр, Николай, Марина,

Иннокентий, Иосиф, имя,

имя, имя, как будто плачут,

а тебе ничего не значит,

что их было сто миллионов,

нет ни истины, ни законов.

А теперешние, с Донбасса,

уже сверх половника, масса

с верхом, горочкою, как каша

та, что пшённая, та, что наша.

Не горит она, пузырится,

просыпаются лица,

лица.

Это ветер гуляет кругом,

и встают они друг за другом.

Ты их знаешь, и я их знаю –

все родные мы друг для друга,

голосами звенит округа.

2

как бы поймать последний вздох
цветка
так розу обовьёт рука
а роза руку обовьёт
не верится что это сталь
перил летящих красота

отброшена с границы сна
лишь я одна
отправлена в глубокий тыл
шуршать листвой среди могил

3

пропала ворона
ручная ворона
кто увидит ворону
по телефону
позвоните
и распахнуто в ночь окно
открыто окно весь день
это сон или явь
крылья расправь
черные белые
что я наделала
крылья же всё равно

Из других стихов

Алия

Эль Аль.
Так. 
На крыло подымаясь,
В глубине растворяясь –
Неоглядная даль.

В твоей комнате пусто,
Постигаю искусство
Жить в разорванной сфере.
Эль Аль.

Она словно за кадром звучит,
Та, что сильнее всего на земле,
И рифмуется с ней неспроста
Эль Аль

Мой птенец непоседливый, выкормыш
Бедной и утлой души.
Как ты там, я хотела сказать, напиши.
Не пробиться.
Эль Аль. 

К морю

Кем бы хотела я,

чтобы вечно глядеть на Тебя?

Чайкой? Они голодные, злые.

Рыбкой маленькой в струях,

но как я увижу Тебя,

как под тканью переливается мускул,

бежит и бежит.

Это дыхание, трепет, жизнь сама –

солнца блики в потоке.

И ветер, и камни – все здесь.

Может, цикадой хотела б я стать,

длинной, пушистой, крылатой,

сидеть на шершавой коре

и стрекотать, стрекотать, стрекотать

для Тебя.

Днем и ночью, без устали.

Слышишь? Неустанно как море.

Кем бы? Тобой?

Из ранней лирики

* * *

Скажи, зачем бреду, пути не узнавая,

Застывший полусвет похож на полутьму,

Не трогая себя, других не задевая,

И звон такой в ушах – ни звука не пойму?

Чтобы не биться так, себя не узнавая,

Как птица о стекло, о смерть, а видеть так,

Как воздух входит в грудь, груди не разрывая,

Не раня никого, а как мне сделать так?

А как мне сделать так, стекла не разбивая,

Унылый Твой покров, не брезгуя, сносить,

Твой купол голубой, баюкая, качая,

Развязывая плоть, увязывая нить.

Лелеемые мной, округлые, тугие

Ложатся имена, ложатся в колыбель,

Как первые стихи, такие дорогие,

Воркуемые мной, как парой голубей.

Их шёлковая плоть ложится на колени,

Спина моя торчит в звенящее стекло,

Глуха, слепа, плоха, как будто в полутени,

Я делаю как все, чтоб их не разнесло.

Дыхание моё, дыхание их душит,

Чтоб слух не преклонить, не проронить словцо,

Ветшая, к тени тень тугую кожу сушит,

Так дай же мне Твой хлеб, я не люблю стекло!

Дай хлеб Свой, дай Свой свет, я ветхая, нагая,

Нагие на руках моих мои слова

Истаивают все, когда я слов не знаю –

Ни звуков, ни имён, – введи меня в права!

В. Кривулину

Нечаянно ли двор крысиный
Три раза повернув, открылся
Фанерной дверью, в крестовине
Окна подпольный свет ютился.
Художник слова, председатель,
Заложенный в своём жилище
Коллекцией в разводах пятен,
Как крылья бабочек, делился:
– Где юные, что всласть лютуют,
Уроками пренебрегая,
Что залпом пьют и слухом чуют,
Я что-то их не примечаю, –
Сказал, оборотясь. – Наверно
Всю взяло наше поколенье
Энергию.
Из мглы фанерной
Упорно прогрызалось тленье.

Памяти Лены Шварц

Поэты
умирают весной,
не дожив до Пасхи,
как герань на окне,
не дождавшись света:
слишком мало любви,
слишком мало лета,
слишком много дождей
в череде напастей,
в заскорузлой низости и в удаче,
в перестройках, романах,
шикарных пьянках,
и поэтому небо по-бабьи плачет,
обложив нас всех –
стрелков и подранков.

Родилась в 1960 г. в Ленинграде. Окончила филологический факультет Ленинградского университета. Работала экскурсоводом в музее истории города, в Петропавловской крепости. Подборки стихов в сборниках «В Петербурге мы сойдемся снова», СПб, 1993, в журналах Зинзивер, «Плавучий мост» и др., сборники стихов «Прощание», СПб, 1994 (Библиотека альманаха «Петрополь», серия «Петербургское соло»), «Переход», СПб., 2015. Стихи в оригинале и в английском переводе вошли в антологию In the Grip of Strange Thoughts: Russian Poetry in a New Era, ed. and transl. J. Kates, foreword Mikhail Aizenberg. Zephyr Press: Brookline, Massachusetts, 1999. Кроме этого, переводы стихов, выполненные Дж. Кейтсом (J. Kates), печатались в журналах и антологиях: Bread for this hunger; Crab Creek Review, The Moscow Guardian, Plum Review и Poetry International. Живет в Санкт-Петербурге.