* * *
практика лёгкой руки, тяжёлого сердца.
армии имени красного кровяного тельца
ежесекундный подвиг и обновление.
наличное бытие женщины в русском селении:
время ку-ку, конь на скаку, жир на боку,
яблоко в первородном своём соку.
я утверждаю жизнь на собственной шкуре чужого гения,
жизнь собачью, место: живое/мёртвое/для курения.
критику чистого разума, грязного тела
планета земля вертела и нам велела.
— я потому открыта к любому любовному косноязычию.
для рифмы годится и кровь — но обязательно бычья.
языческие обычаи веками в меня врастали,
что ж вы хотели — что я поделаю, тёмная и густая.
крест на моём рождении: чёрта с два, а Господь один.
так и не ясно, куда говорить: господа или господин.
слушай сюда или слушай отсюда: истина не во мне.
лучше давай поживём и увидим с мёртвыми наравне.
* * *
заседаю в сухом остатке
не досадно однако больно
да досадно зато не скучно
сила трения слабость кожи
ранки ссадинки швы заплатки
заверения что поможет
я седею непроизвольно
мне не плохо хотя здесь душно
принимаю как есть и невесть
что когда невесть где устроил
Бог весть кто может даже Трое
но не буду идти за строчкой
вдруг у речи случится ересь
и поди развяжи клубочек
я себе-то не ариадна
а чего тогда ждать помилуй
я невеста легка нарядна
возвращение блудной силы
* * *
избегая звонка и встречи
обнимая себя за плечи
сохраняю фрагменты речи
чтоб последним прикосновением
сжечь их
никакого тебе прочтения
с воскресенья по воскресение
я просила за нас в осеннее
и прощали тебя и Бог с тобой
свечи
зажигать представляясь Его рабой
и твое называть зажимая вой
не пуская кровь не вцепясь за крой
это — время ли, свет ли — тебя, родной
лечит
* * *
— расскажите о тех у кого хорошо
— о нас?
человек к человеку приходит ни дна ни зги
человек человеку не страшен при свете глаз
говоришь помоги а в ответ тебе помоги
это тяжесть и ужас ты чувствуешь же его
хорошо это за руку верно спасибо взял
я тебя не боюсь я боюсь не тебя
того
что со всеми повсюду сейчас и назвать нельзя
* * *
перекрести не дав по щам
пусти пока не поседела
не обязательно прощать
не человечье это дело
оставь его лицом к лицу
с убийцей жертвой очевидцем
точнее — с зеркалом
к концу
борьбы
он даже удивится —
никто не видел не болел
и не следил за счётом матча
алё, и где моё оле?
татьяна! что ж она не плачет!
она тем временем ваш мяч
роняла далеко надолго
не психиатр лучший врач
не дядя бармен —
тётя волга
* * *
в третьем часу просыпается совесть
с мокрой тряпкой и хлороформом
у меня отнимается дар, то есть,
речь лишается устной формы
плеч лишается крышка неба
стен — жилая площадь гроба
здесь никто никогда не был
и не ходил, это просто обувь
обувь есть а шагов не слышно
окна есть а не видно мира
чья ты ночь никудышная
чья ты пустая квартира
чьё ты зло у меня в ладони
я совершаю тебя зачем
кто простит меня в этом доме
нам никто не давал ключей
слёзные кости рисуют в атласе —
"душу" обходят десятой дорогой
мало ли кто там за словом спрятался
вдруг ещё заговорят про Бога
я состою из воды и молитвы,
страха, что некому или поздно,
ужаса нижнего палеолита,
мира, который, возможно, создан
что мне со всем этим делать, Боже
как мне забрать у них боль обратно
этой рукой, причинившей её же,
этой рукой, запятнанной
если я всё-таки виновата
что родилась что мне дали имя
в чём измеряется сколько составил как мне вернуть теперь
долг за квартплату
перед Тобой и ими
* * *
булочник говорит: вот это батоны
молочник говорит: вот это бидоны
садовник говорит: вот это бутоны
архитектор говорит: вот это фронтоны
физик говорит: вот это фотоны
ландшафтный дизайнер говорит: вот это фонтаны
парикмахер говорит: вот это салоны
сутенёр говорит: вот это путаны
поэт говорит: вот это катрены
вот это приёмы!
я ничего не говорю.
я алёна.
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи