Полина Жеребцова родилась в 1985 году в Грозном и прожила там почти до двадцати лет. В 1994 году начала вести дневники, в которых фиксировала происходящее вокруг. Дневники охватывают детство, отрочество и юность, на которые пришлись три чеченские войны. Рассказ «Один день на войне» — из новой книги Полины «Тонкая серебристая нить» — о том, как мирные люди выживали в осажденном Грозном.

Мы встретили ее у колодца. Старая седая чеченка сидела на земле, держась за голову и раскачиваясь из стороны в сторону. Платок из козьей шерсти сполз на спину, обнажив другой, более тонкий, который прикрывал волосы женщины. Коричневая кожаная куртка местами порвалась и запачкалась копотью. Неудивительно — мы все готовили еду на дровах под обстрелом. На ногах женщины были калоши и теплые носки. А под курткой я разглядела длинный красный халат.

Мы пришли к колодцу, выждав момент, когда русские и чеченцы временно прекратили воевать, и наступило короткое затишье. Даже самолеты, нагруженные бомбами, улетели в другой район, и к нам пришло волшебство тишины.

— Ой, ой! — твердила седая чеченка. — Аллах, Аллах!

— Вы ранены? — спросила моя мама.

Поняв, что произошло нечто ужасное, я стала шептать молитву, а мама бросила ведро на длинной веревке в пожарный колодец. Но вместе с коротким «всхлипом» послышался удар о бетон. Воды почти не было.
Мы сунулись в колодец. Лестница была сломана, поэтому никто так и не достал дохлую кошку. Она упала в колодец и лежала там уже давно.
Мама вытянула грязной мутной воды чуть меньше трети ведра.
А женщина рядом с нами все раскачивалась, не переставая призывать Аллаха.
На моих часах был февраль 2000 года. Черный снег лежал на серых руинах, бывших некогда нашими домами. Кажется, копоть проникала в летящие с неба снежинки, и они достигали земли, тотчас же сливаясь с ней.
Мама подошла к сидящей на камнях женщине и, набрав горсть снега, приложила к ее рукам.

— Не бойся! — сказала мама, продолжая обтирать старуху снегом. — Все хорошо! Мы отведем тебя домой.

Когда серый комочек коснулся лба женщины, она вздрогнула, посмотрела на меня и заплакала. Вдали послышались залпы «Града», словно кто-то накачивал примус. Нужно было уходить.

— Нет! Нет! — твердила женщина, мотая головой.

Земля под ногами дрогнула и качнулась от близкого разрыва.

— Уходим! — крикнула я, потащив маму за рукав пальто.

— Без нее не пойду! — огрызнулась в ответ мама, отмахнувшись от меня.

Ловко подхватив старуху, она заставила ее встать. И сказала:

— Бежим!

Взяв ведро, где на самом донце плескалась мутная вода, я бросилась прочь с пригорка и каким-то чудом, под свист и грохот начавшегося обстрела, сумела добежать живой до подъезда.
Шесть ступеней, и вот она, спасительная коридорная ниша.
Мама и старуха забежали за мной. Старуху мы посадили на матрас, который служил нам постелью. Он лежал в коридоре на досках.

— Где живут ваши родные? — спрашивали мы незнакомку.

— В Микрорайоне! — ответила женщина, приходя в себя. — Я не ранена, не беспокойтесь. Меня Хадижей зовут.

Запах гари и едкого дыма наполнил дом: где-то на верхних этажах полыхал пожар. Разумеется, никто его не тушил. Часть квартир давно рухнула вниз, и в перекрытиях образовались провалы, из которых торчали диваны, кресла или останки шкафов, «вцепившиеся» в уцелевшие части стен…

— Поставим чай, — предложила мама.

— Мне бы воды, — сказала старуха, покосившись на принесенное мной ведро.

— У меня есть! — сообщила я. — Возьмите!

Снег, набранный ранним утром, растаял в кастрюльке, и получилась чашка воды, слегка горьковатой на вкус.

— Спасибо! — поблагодарила наша гостья, выпив пару глотков.

— Вы попробуйте поспать, — посоветовала мама. — А там видно будет…

Свернувшись калачиком, женщина закрыла глаза. Края досок, на которых лежал матрас, уходили в пролом бетонного пола, поэтому было похоже, что человек дремлет на дрейфующей льдине. Мы накрыли ее отсыревшим от холода одеялом.

— Тихо сиди! Дай несчастной поспать! — строго сказала мне мама.

Я кивнула и, поймав луч холодного света, сочившегося из пробоины в борту нашего корабля, открыла книгу, взятую в домашней библиотеке. Наша библиотека была собрана несколькими поколениями моих родственников и хранила в себе около десяти тысяч томов. Рядом с моим местом в коридоре всегда лежала стопка книг — это было последнее, что я хотела бы видеть перед смертью.
На этот раз мне попался рассказ Жана Гривы «Ноктюрн» о гражданской войне в Испании. Каждая его строка была короткой тропой, уводившей мою душу из одного ада в другой, где тоже страдали и любили, пытали и спасали, смеялись и плакали. Там тоже не было убежища, но был яркий свет сострадания, и, окунаясь в него, я забывала, что война бушует сейчас под моими окнами.
Город неспешно падал на дно ночи, буквы на странице втиснулись в ее мрак и исчезли. Я отложила книгу. И услышала тишину. Второй раз за день!
Мама и Хадижа тихо перешептывались, словно боясь спугнуть это чудо.

— Приготовь чай! — сказала мне мама.

Выйдя из подъезда, я взяла пару досок, разрубила их топором и принялась разжигать огонь. Из кирпичей у нашей двери в подъезде была сложена маленькая печка. Флажки огня лихо заплясали, когда я сбрызнула сырые дрова керосином.
Вода, которую я процедила через марлю, начала нагреваться в кастрюльке. Бросив туда щепотку чайной заварки, я смотрела, как вода окрашивается в золотисто-коричневый цвет.
Внезапно воздух вздрогнул и завибрировал, и мы сразу узнали этот сигнал. Метнувшись в коридор, я обняла маму и старую Хадижу. Мы прижались к полу, но взрыв был такой силы, что волна воздуха подбросила нас, а затем ударила о матрас. Это была мина, которую мы окрестили «бабочкой». На подлете она издавала звучание, подобное шелесту тысячи крыльев.
Только минут через десять мне удалось встать на четвереньки и выползти из подъезда за кастрюлькой чая. Огонь уже потух.

— Чай! — радовались мы, разливая его в пиалы.

— Согреюсь, а затем уйду, — сказала Хадижа.

— Куда вы на ночь глядя? — удивилась мама. — Оставайтесь!

— У меня сестра рядом живет. Внуки! Искать будут.

— А что с вами утром случилось? — спросила я.

— Замолчи, бесстыжая! — махнула рукой мама.

Хадижа посмотрела на маму, а потом сказала:

— Страшно жить. Почему нас сразу не убьют? То, как мы живем — жизнью назвать нельзя!

— Расстреливают по нескольку раз в день и нас, и наши жилища, — поддержала мама.

— Я хлеб пекла, — начала рассказывать Хадижа. — И приносила ребятам, которые жили через улицу. Они воевали с русскими. Потом, когда обстрелы усилились, уже не могла приходить. Думала — в село уехать, да дорога была закрыта. А ребята стали сами печь хлеб и мне сказали больше не рисковать, а сидеть в подвале у сестры. Моей сестре тоже за семьдесят. Дочь погибла. Четыре внука остались с ней. Старшему — десять лет!

— Никто не ранен? — спросила я, зажмурившись от боли. Осколки ракеты, уже несколько месяцев живущие в ногах, дали о себе знать.

— Нет, слава Аллаху, — сказала Хадижа. И продолжила. — Мука закончилась. Там, в отряде боевиков — семь человек. Двое старших, уже за пятьдесят, четверо молодых, а один — мой двоюродный племянник, ему только семнадцать исполнилось. Тоже пошел! Говорила, дома сиди, но он побежал родину защищать! Так вот, мука у них закончилась, а идти за мешком надо в дом напротив. Стреляли страшно. Дом трясся весь! Старшие сказали младшему: «Принеси мешок!» Он направился к дверям.
А с ним еще один паренек пошел. И он возьми да скажи: «Сами не идете, потому что боитесь!» Пошутил так. Некрасиво.
Старший чеченец вскипел, приказал: «Сидите тут! Я сам сейчас принесу!» Но другие возразили, мол, никто не боится. Любой пойдет. Спор начался. Поругались даже. В конце концов, решили вместе идти.
Я говорю им: «Не оставляйте меня одну. Не идите!», а они: «Через две минуты вернемся!» Вышли. Зашли в дом напротив, а я у окна стояла.
И такой взрыв! Бомба попала! Когда очнулась — лежу на полу вся в опилках. Как только смогла встать, сразу бросилась туда. А там… Никого в живых. Все погибли. Все семь человек. Понимаете?
Старуха рыдала.
«Так не бывает, чтобы все сразу погибли», — вспомнила я слова русского старика. Мы вместе с ним пережидали обстрел зимой 1995-го. Но, оказывается, бывает. Война на то и война, чтобы опровергать все прописные истины, скалясь из своего черного капюшона.
В нашу дверь постучали.

— Открыто! — крикнула мама.

— Бабушка Хадижа у вас? — спросил мальчик, а за ним показалась пожилая женщина в большом платке. — Мы у всех спрашиваем, сказали, что на первый этаж зашла.

— У нас! Заходите! — обрадовалась мама.

Хадижа, увидев родных, перестала плакать. Засобиралась.

— Завтра попробуем через Старую Сунжу в село попасть, брат приехал! — сообщила Хадиже сестра.

Они ушли.
За окнами продолжалась канонада.

Рассказ напечатан в "Этажи" №3 июль 2016

«Тонкая серебристая нить» – это книга о чеченской войне. Тридцать три рассказа о том, как мирные люди выживали в осажденном Грозном. Это сильная глубокая проза, герои которой рассказывают свои истории: как среди ужасов войны сохранить любовь и волю к жизни, как не порвать при этом "тонкую серебристую нить", связывающую душу и тело.

Купить книгу «Тонкая серебристая нить»

Полина Жеребцова. Родилась в 1985 году в Грозном и прожила там почти до двадцати лет. В 1994 году начала вести дневники, в которых фиксировала происходящее вокруг. Дневники охватывают детство, отрочество и юность, на которые пришлись три чеченские войны. Учеба, первая влюбленность, ссоры с родителями – то, что знакомо любому подростку, – соседствовали в жизни с бомбежками, голодом, разрухой и нищетой. C 2003 стала работать журналистом. Была принята в союз журналистов России, в финский ПЕН-клуб. Лауреат международной премии им. Януша Корчака сразу в двух номинациях на (за военный рассказ и дневниковые записи). Финалист премии А.Сахарова: "За журналистику как поступок". В 2013 году получила политическое убежище в Финляндии. Автор трех антивоенных книг: "Дневник Жеребцовой Полины", "Муравей в стеклянной банке", "Тонкая серебристая нить".

Проза Полины Жеребцовой переведена на двенадцать языков.