литературно-художественный журнал «ЭТАЖИ»

[email protected]

Татьяна Веретенова

Трагедия несоветского человека

11.11.2023
Вход через соц сети:
29.06.20223 328
Автор: Коллектив авторов Категория: Литературная кухня

«Я был всевозможный писатель…»

Алексей Цветков. Фото Анны Голицыной, 2012 

12 мая ушел из жизни поэт, прозаик, эссеист, критик и переводчик Алексей Цветков. Специально для «Этажей» своими воспоминаниями о поэте поделились его близкие друзья и знакомые: Бахыт Кенжеев, Илья Шехтер, Евгений Коган, Андрей Грицман, Александр Стесин.

 

Бахыт Кенжеев

Подарок судьбы

 

С Алексеем Петровичем мы близко дружили более полувека. Познакомились в Москве на занятиях литстудии «Луч» — наша общая подруга Маша Чемерисская вручила мне рукописный блокнотик со стихами (которые я нашел гениальными) и тут же представила мне их автора. В Москве Цветков, правда, жил урывками, уезжая то в родное Запорожье, то на журналистскую работу (Тюмень, Аркалык), однако мгновенно присоединился к нашей компании, впоследствии получившей некоторую известность под названием «Московское время». Его ранние стихи были действительно прекрасны — легки, умны и изящны. Поздние оказались еще лучше, хотя и были совершенно иными, куда более трагичными. Первая (и, кажется, единственная) публикация Цветкова появилась в январе 1972 года в журнале «Юность». Потом ему стало душно в Советском Союзе, и он подал заявление на выезд. На несколько лет мы расстались, однако часто переписывались, потом уехал в Канаду и я. Леша тогда преподавал в американской глубинке, затем поступил на «Голос Америки», потом — на радио «Свобода». На несколько лет переехал в Мюнхен, а оттуда — в Прагу. В конечном итоге вернулся в Америку и более того — оказался в Нью-Йорке практически одновременно со мной. Таким образом, около 10 лет мы прожили в одном городе, и это был прекрасный подарок судьбы для вашего покорного. Ну а потом, как когда-то из СССР, он уехал и из Америки в город с поэтическим названием Бат-Ям (т.е. дочь моря, по-нашему русалка). Встречались в третьих странах, а когда мы с женой, наконец, собрались его навестить в Израиле, то застали уже больным, а потом и схоронили.

Алексей Петрович — поэт поразительной мощи. Думаю, что со временем это станет ясным даже широкой читающей публике. Интеллект, страсть и непримиримость в его стихах сочетаются с безукоризненным вкусом и тонкой гармонией. Впрочем, не обижен он был и чувством юмора. Оставленное им блестящее творческое наследие не примиряет с уходом близкого друга, однако может служить некоторым утешением.

 

Илья Шехтер

«Уже и год и город под вопросом»

 

О поэте Цветкове я узнал из книги Петра Вайля «Стихи про меня» (2006 год). Вайль собрал свои любимые стихи — от Анненского и Мандельштама до Бродского и Гандлевского — и снабдил каждое коротким эссе, размышлениями на тему. Так я узнал, что после стихотворно-прозаической книги «Эдем» Цветков не написал — с 1986-го по 2003 год — ни строчки. Что он купил в Вашингтоне говорящего попугая. Что из Запорожья проделал путь в Москву, Сан-Франциско, Пенсильванию, Вашингтон, Мюнхен, Прагу... Ну и, конечно, стихи...

Стихи в исполнении самого автора я услышал на фестивале «Киевские Лавры» Александра Кабанова в 2013 году, собственно, в Киеве. Днем были выступления, чтения, круглые столы, а вечером — долгие застолья на берегу Днепра, с водкой, чачей, фаршированным поросенком — с головой и глазами, и, конечно, снова читали стихи, не только свои, читали всех подряд — и Северянина, и Ахматову. Тариэл Цхварадзе произносил цветистые тосты, Бахыт Кенжеев читал избранные стихи, Цветков с Юлией Веретенниковой-Каденко затягивали дуэтом грустные украинские песни, их голоса разносились над рекой, смешиваясь с ночью, водой, душистым летним воздухом. Мы подпевали как могли. Особенно помню «Ще не вмерла Украина».

Цветков сердился, когда убивали комаров, выговаривал: «Ну чем ты лучше него?» Он вообще долгие годы был вегетарианцем и «одушевлял» зверей — тараканов, комаров, мушек, белок... Даже имена им давал. 

Неудивительно, что он написал детскую книгу «Бестиарий»:

Различаю без помарки
Волка, тигра и змею.
Всех животных в зоопарке
Без ошибки узнаю.

На этой книжке выросла наша дочь Хая, которую Цветков называл домашним прозвищем Сюся. Они познакомились в ее шесть месяцев в Нью-Йорке, в Квинсе, куда мы зашли к нему в гости. Жил он уединенно, в небольшой холостяцкой квартире. В крохотной гостиной на зеленом диване расположилась коллекция игрушечных медведей — он собирал их (вольно или невольно?) на протяжении многих лет. Привезли и мы ему израильского мишку-сиониста, который спустя несколько лет репатриировался вместе с Цветковым в Израиль, а после его смерти вернулся к нам.

На подоконнике снаружи его квартиры прыгала белка, в ванной жила мушка, мы гуляли по Квинсу, по Манхеттену, сидели в барах...

 

бог давно живет в нью-йорке 

нам не делает вреда

в длинной узенькой каморке

где-то возле fdr 

 

он с утра заварит кофе

дождь увидит за окном

на стене мария в профиль

рядом сын на выпускном

 

После он приезжал в Израиль, дважды останавливался у нас в Тель-Авиве, был замечательным гостем и соседом — с ним было не только интересно, но и удивительно комфортно сосуществовать в одном пространстве. Мы устраивали вечера, застолья, опять читали стихи. В ноябре 2016-го Цветков написал в нашей домашней гостевой книге по следам этих вечеров шутливые лимерики, которые, само собой, нигде не опубликованы. 

 

***

Один господин из Италии

Решил приналечь на хинкалии

Он с презрением к риску

Съел их целую миску

И слегка увеличился в талии.

 

***

Другой господин из Армении

Нашел в морозилке пельмении

Он их съел весь запас

После выпил весь квас

и был в полном недоумении.

 

***

Мелкий лавочник из Алматы

Полюбил алкоголь и манты

Мигом в гору судьба его

Стал он зять Назарбаева

И ко всем обращался на ты.

 

В конце декабря 2017-го Цветков репатриировался в Израиль. Не знаю, горько шутил или взаправду — из-за победы на выборах в США Дональда Трампа. В компании кто-то сказал, мол, Украина, Россия, Прага, Америка, теперь Израиль — где в следующий раз увидимся? «Я сюда умирать приехал», — мрачно ответил Алексей Петрович. Здесь на кладбище в Реховоте похоронена его мать Бэлла Цыганова, на могилу которой я его каждый приезд сопровождал... 

В Израиле мы встречались реже, чем хотелось бы, но тем не менее... Несколько раз побывали у художника Михаила Гробмана и Иры Врубель, помню их спор — кто лучше как поэт: Мандельштам или Пастернак? Так ни до чего и не договорились. Мы переехали, устроили в мае 2019 года квартирник Цветкову и Герману Лукомникову, казалось бы, совсем разным поэтам, но вечер получился душевный, пришло человек семьдесят —много  читали и не хотели расходиться... В декабре 2021-го устроили еще один квартирник с Игорем Иртеньевым. Застолья, поездки, даже небольшие путешествия на север Израиля, ну и, конечно, водка и стихи, стихи... 

У Цветкова была еще одна особенность — он любил ультрасовременные гаджеты и щедро одаривал ими друзей. Какие-то фотоаппараты, флешки, зарядки. Мне он подарил почему-то телефон Нексус. «Бери, у меня их два», — отрывисто пробасил он. Телефон этот подрезали воры на бульваре Хар Цион в Тель-Авиве, но память так легко не подрежешь... 

Внезапно прочитал его пост на «Фейсбуке»: «Вот лежу в палате, как чайничек. С другом кислородом. Температур 39,6». Поехал в больницу, спросил, что привезти. Он попросил апельсиновый или ананасовый сок. Казалось, это просто пневмония, его вылечат, и мы еще посидим вместе. Но оказался острый лейкоз. В последний раз мы увиделись за две минуты до его смерти, он был уже без сознания. В последние дни с ним были многие его друзья, по воле случая приехавшие из Америки — Лена Микаэлян, Лена Мандель, Бахыт Кенжеев, очень помог Феликс Хармац.

Похоронили его в Петах-Тикве, в стене, как принято в Израиле. Бахыт Кенжеев и Наум Вайман прочли над могилой стихи. 

Наша шестилетняя дочь Хая, та самая Сюся, вечером рыдала: «Мне что, до смерти ходить в детский сад с этим рюкзаком?» Жена: «Детского сада остался месяц в твоей жизни». Хая: «Как месяц?!» (Рыдания усиливаются). Вторая дочь Лили, 4 года: «Вы что, не понимаете, она рыдает не из-за детского сада, а потому что Алексей Петрович умер». Хая: «Молчи, этого нельзя говорить вслух, это как Яхве».

 

Евгений Коган

Удовольствие от услышанного

 

Однажды — мы совсем недавно познакомились — я попросил Алексея Петровича написать мне несколько слов на обложку моего первого (и, подозреваю, последнего) поэтического сборника. Цветков ответил: «Ох, ну смотрите. Потому что я, признаюсь сразу, человек достаточно свирепый и принципиальный и стараюсь не делать поблажек по дружбе. Если не боитесь — высылайте». Я не испугался, отправил ему сборник — и он пропал на две недели. Я тогда написал ему — дескать, я совсем безнадежен? «Все не так плохо», — ответил он и прислал пару предложений, которыми я буду гордиться до конца своих дней.

Нас познакомил мой старинный друг Илья Шехтер, не перестаю благодарить его за это. «Приезжает Цветков, — написал он мне как-то, — хочешь его вечер?» Я, понятное дело, хотел. «Но вам надо сначала познакомиться», — написал мне Илюша, и мы пошли к нему в гости, потому что Цветков у него жил. Пришли, познакомились, выпили бутылку водки. Мы совершенно влюбились. Алексей Петрович тоже, кажется, отвращения не испытал. А потом у нас прошел гениальный его вечер, это было лет, думаю, пять назад.

Потом он окончательно обосновался в Израиле, и так получилось, что мы стали его куда-то возить — когда собиралась компания, в которую были званы и мы, и он, мы заезжали за ним и ехали выпивать и разговаривать. Ездили, смеялись, вечерами почему-то все время заканчивался бензин, один раз поехали на ближайшую — по навигатору — заправку и оказались в чистом поле. Потом каждый раз смеялись — вот, мол, опять бензин заканчивается, — а он пару раз, действительно, заканчивался. Но всегда выбирались.

Казалось, что мы много общаемся — но мы, конечно, общались непростительно мало, сейчас особенно понятно. И вечера его стихов делали не так часто, как хотелось бы. На вопрос о том, не хочет ли он почитать у нас что-нибудь, Алексей Петрович обычно отвечал: «Ну, в принципе, можно». И вообще отвечал односложно, вряд ли я когда-нибудь опубликую нашу переписку. Зато вот общение с ним было упоительно. Он и сам говорил, что в диалоге смотрится лучше, чем в монологе, хотя лукавил конечно, он и в монологе был блистателен, ум сочетался в нем с невероятной эрудицией, обширные знания — с умением ими пользоваться, а язвительность и чувство юмора — с умением слушать собеседника. Сейчас пишу это — и слышу, как он смеется по-настоящему смешным анекдотам, и вижу, как он внимательно слушает других поэтов, не только друзей, но — поэтов вообще, ему по какой-то причине неизвестных, и с каким восторгом отзывается о тех, которые ему действительно понравились. Я не раз наблюдал это его удовольствие от услышанного. 

Как-то так получилось, что за три с лишним года, которые он прожил в Израиле, он стал очень близким человеком — мне были важны его реакции, его оценки и суждения, мне было важно иногда слышать этот его смех. Я обожал, как он читает свои стихи — казалось, почти без эмоций, но совершенно завораживающе. 

Мы издали его книжку, которая оказалась последней. В середине февраля, после его вечера, договорись выпить с ним чачу. Выпили уже без него.

Я очень люблю стихи Алексея Петровича, это понятно. А вот что мне не очень понятно, это как теперь нам всем без него жить.

 

Андрей Грицман

«Я здесь вдвоём с собой и в одиночку»

 

Ушел от нас Алексей Цветков. Лёша. Великий поэт. Поэт, который, так получилось, пишет на русском, как он сам себя определял. Цветков создал свой собственный поэтический язык. В принципе, невоспроизводимый, затягивающий. Всегда хочется читать и читать, до конца. Что не всегда чувствуешь с другими великими. Его невероятная игра — не слов!, а мысли, юмора — завораживает.

Алексей Цветков говорил: «Что бы и когда бы я ни писал, я всегда пишу о смерти». Конечно, искусство есть искусство, ты облекаешь произносимое в метафорическую форму. В этом была невероятная сила поэзии Цветкова — всегда о самом главном, то есть глубинном и темном, но блестяще метафорически и с неповторимой игрой слов и смыслов.

Манера чтения: с одной стороны, чеканная, четкая, с другой — все равно естественная речь, как будто рассказывает. У Цветкова — невероятное слияние поэзии и личности.

Все мы, близкие, знаем: Леша вдумчиво сидит, рассказывает, выпивает, а вдруг, если не согласен или собеседник что-то неточно сказал, и он заметил (что было несложно в присутствии Цветкова при его ошеломляющей эрудиции) — может за столом и палкой своей начать махать и орать. 

У него очень своеобразно получались англоязычные стихи: блестящие, тот же Цветков, только на английском, который он глубоко знал. Тот же поэт на другом языке, не перевод русской силлабо-тоники, а естественный переход на иной язык, с безошибочным использованием возможностей этого языка.

Цветков, как говорится, «чистый случай» — поэт мира. Лучше и не скажешь, чем он сам это определял: «Когда мы говорим о родине, важно не употреблять заглавной буквы, тогда все становится на свои места. Моя родина идентична моей биографии, из которой я выпрыгнуть не могу, частью Украина, частью Россия и уже давно США, но я ни из одной страны стараюсь не делать культа. Родина — это улица в Запорожье или рюмочная в Тюмени, а не претензия на Курилы или гордость победами. Все победы, какие я еще вспоминаю в нынешней функции ветерана, были большей частью сексуального характера, в хрестоматию или учебник истории никак не просятся. И память, и язык — мои собственные, я их не брал в аренду ни у какого государства».

О поэзии, о творчестве Цветкова ещё будет много, хорошо и умно написано. 

А сейчас, мы, близкие друзья Лёши, как мы называем в Нью-Йорке «семья», просто охвачены горем, тоской по этому человеку: блестящему, глубокому, внешне резкому, бесконечно доброму, с колючим чувством юмора и пугающе широкой эрудицией.

  

Лёша всегда поддерживал наш журнал «Интерпоэзия», приведу его премиальное стихотворение 2013-го года:

 

холодильник

 

отслезив глаза в сигаретном дыме
в том краю стократ
после всех котлет мы садились к дыне
мать с отцом и брат

 

за спиной фреоном бурлил саратов
из тщедушных сил
и магнитофон с польским роком братов
из-за стенки выл

но еще услышу о чем народ мой
если весь замру
говорила мать что воды холодной
пить нельзя в жару

 

потому об этом весь день с утра я
что в кругу планет
больше нет на свете такого края
никакого нет

 

где со зноем один на один машинка
как в болотах танк
ресторан днипро сигареты шипка
желтизна фаланг

 

каждый день если небо придавит тонной
псу под хвост труды
каждый божий раз когда вдруг студеной
отхлебнешь воды

 

Александр Стесин

Сogito ergo sum

 

Семнадцать лет назад, в период страстного увлечения философией Гуссерля и подробного ее обсуждения с Алешей, мне пришло в голову, что и цветковская поэтика частично вытекает из «Картезианских размышлений» (недаром «Я в руки брал то Гуссерля, то Канта/ и пел с листа...»). Я поделился своими размышлениями (отнюдь не картезианскими) с Цветковым, они пришлись ему по душе, и я законспектировал их в коротком эссе для журнала «Интерпоэзия». Вот что там говорилось:

«Поэтическую родословную Алексея Цветкова проследить нелегко: его стихи «растут из самих себя». Однако, если поискать за пределами поэзии как таковой, можно обнаружить некоторые параллели между поэтикой Цветкова и «интенциональной» философией Брентано и Гуссерля. В основе этой философии лежит поиск аподиктической точки отсчета; за скобки выносится все, в чем можно усомниться: «объективная» реальность, религиозная догматика, устоявшиеся нормы поэтической речи. После такой феноменологической редукции, остается лишь существование мыслящего субъекта (картезианское cogito ergo sum), но это существование предполагает не только саму мысль (сogito), но также и то, на что направлен ее вектор — горизонт интенциональных объектов. Этот горизонт Цветков и выстраивает в своих стихах. Введение интенциональности отменяет дихотомию «реальный объект — объект в уме»: визуально воспринимаемый образ и образ, восстанавливаемый в памяти, — две стороны одного многогранника. По мере того, как тот или иной образ конституируется в сознании, количество граней стремится к бесконечности. С точки зрения наблюдателя (мыслящего субъекта), в определенный момент эти грани начинают как бы стираться (многогранник становится шаром). Отсюда — стихи без пунктуации и присущая Алексею Цветкову двойственность синтаксиса. Интересно, что отказываясь от синтаксических ограничений, Цветков полностью сохраняет жесткую ритмическую структуру: подавляющая часть стихотворений написана размерами традиционной силлабо-тоники или, в крайнем случае, строгой силлабики. Иными словами, когда в процессе редукции вычленялось аподиктическое «ego» поэзии, эта классическая ритмика оказалась его неотъемлемой составляющей. Или — по аналогии с порфириевым древом — самим «стволом». Для Гуссерля феноменология была попыткой вернуть к жизни основы философии, давно ставшие условностью (недаром он возвращается к «эйдосам»): что бы ни говорили релятивисты всех времен, абсолюты (абсолютная красота, абсолютная истина) существуют, но их нужно заново определить — «начинать тебе отче с аза». У Цветкова это способ вернуть к жизни традиционную поэзию, заново изобретая ее язык».

Сейчас, перечитывая это давнее эссе, я понимаю, что упустил один ключевой момент. Я пишу о сложной продуманности цветковского подхода к поэзии, о фундаментальности задач, которые он перед собою ставил. Но я не беру в расчет другую, не менее важную составляющую его поэтики: легкость. Причем речь не только о легкости, с какой написаны его стихи, хотя и она впечатляет (он писал «залпом», в один присест, и практически никогда не правил), но и о той легкости, с какой он расставался со своими творениями. Выбрасывал, терял и никогда по этому поводу особенно не расстраивался. «Мне проще выбросить и написать новое, чем редактировать уже написанное». Казалось бы, серьезность и масштабность задуманного им проекта («феноменологическая редукция», обновление поэтического языка) никак не вяжутся с этой чуть ли не дилетантской легкостью. На самом же деле, она, легкость, стройно вписывалась в общую концепцию. «Помнишь, у тебя/ (у нас, пожалуй) был прием/ самооценки: если перечтя/ свои стихи по истеченье года/ с момента авторства, находишь их/ хотя бы сносными — затей другую/ карьеру...»

Серьезность проявлялась по отношению к сверхзадаче, сформулированной им еще в самом начале творческого пути, а не к отдельным произведениям. Чрезмерная привязанность к частностям мешает видеть целое; тот, кто придает слишком большое значение промежуточным результатам, рискует застрять на полпути. Отсюда же и отношение к литературной славе: погоня за славой плоха не потому, что «быть знаменитым некрасиво», а просто потому, что она отвлекает от более серьезных задач. «Вот скажи, Алеша, ты считаешь себя знаменитостью?» — спросил его в ходе шутливой застольной беседы кто-то из нашей компании. «Знаменитостью — нет, но вообще я причастен к миру селебрити, — похвастался Цветков. — Сейчас я вас всех ошарашу. Мой дядя — Иосиф Кобзон. Теперь вы знаете, с кем сидите за одним столом».

Алексей Цветков. Фото Анны Голицыной, 2012 

 

 

29.06.20223 328
  • 0
Комментарии

Ольга Смагаринская

Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»

Павел Матвеев

Смерть Блока

Ольга Смагаринская

Роман Каплан — душа «Русского Самовара»

Ирина Терра

Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»

Ирина Терра

Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»

Елена Кушнерова

Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже

Эмиль Сокольский

Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца

Михаил Вирозуб

Покаяние Пастернака. Черновик

Игорь Джерри Курас

Камертон

Елена Кушнерова

Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»

Людмила Безрукова

Возвращение невозвращенца

Дмитрий Петров

Смена столиц

Елизавета Евстигнеева

Земное и небесное

Наталья Рапопорт

Катапульта

Анна Лужбина

Стыд

Галина Лившиц

Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder

Борис Фабрикант

Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»

Марианна Тайманова

Встреча с Кундерой

Сергей Беляков

Парижские мальчики

Наталья Рапопорт

Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи

Уже в продаже ЭТАЖИ 1 (33) март 2024




Наверх

Ваше сообщение успешно отправлено, мы ответим Вам в ближайшее время. Спасибо!

Обратная связь

Файл не выбран
Отправить

Регистрация прошла успешно, теперь Вы можете авторизоваться на сайте, используя свой Логин и Пароль.

Регистрация на сайте

Зарегистрироваться

Авторизация

Неверный e-mail или пароль

Авторизоваться