***

Смотрю на фотоснимок как в окно

В моё вечнозелёное «давно».

Но прошлое не тухнет, только тухнет.

...Как заливное пересолено,

Как бьёт отец больную мать на кухне.

Весь мир идёт в сплошную никуду.

Соседи воют на канал «Звезду».

А я вкушаю яблочные кольца,

Меняю ангелочка на звезду

И жду, и жду, когда салют начнётся.

Никто не прав, никто не виноват.

Вглядись скорее в этот нежный ад.

Опричь поддельной ёлки нету фальши.

Где наши отражения висят

На ниточках. И жизнь проходит дальше.

***

Четыре строки — как четыре стены.

Две прошлых и будущих — злых тишины,

Больничная комната цвета луны.

Но я же не струшу и вымолю пятою.

И может, не буду такой виноватою.

***

Молчи, но не скрывайся, не таи.

Молчи для пчёл и для лесной хвои.

Молчи для тех, кто не молчит с тобой.

Сказав «судьба», в уме пиши — «покой».

Непросто житие берёз, дубов,

А пруд — как лазарет для облаков.

Пилюли шишек сосны выдают...

Куда ни ступишь — был и есть уют.

Кто болен — тот уже немного свят.

Не плачь о листьях, милый листопад.

Ведь живы листья, хоть идут ко дну.

Им осень прописала тишину.

***

Вот поезд. Вот зима. Вот пассажир

Затерян в балашихинских текстурах.

По пикселям следов плутает мир,

И пассажир глядит сквозь пальцы хмуро.

Он шарит в куртке паспорт и билет.

Галдёж колёс несётся саундтреком...

А за окном компании калек

Подмигивает старая аптека.

Февральский мрак ерошит провода

И вечер до разбитых улиц падок...

Как будто знает — все мы будем там —

Во внутреннем кармане снегопада.

***

Отреченье от осени, холод, чаи.

Вместо хлеба с вином — сухари с валерьянкой.

Сколь октябрь в себе ни врачуй, ни чини —

Осень кажется детской безвкусною манкой.

Прогоревшие мысли, чечётка дождей...

Баба Нина, от старости впавшая в лето,

Вырезает из старых журнальных статей

Деревенские яблоки райского цвета.

Только пальцы трясутся как жёлтый ковыль.

Затонувшее детство в глазах стариковских —

Если детство, то всё ещё, всё ещё — быль,

Если старость — то эхо в колодцах тамбовских —

«Не один!» — ты кричишь. Отвечает: «один».

И деревья на цыпочках листьев уходят.

Баба Нина! Нет луж, нет октябрьских льдин.

Баба Нина, ты слышишь, кузнечики шкодят?

Тишина. Ты застыла умом в хрустале,

И дожди всё бредут — от судьбы до удачи.

А в окне на простом деревянном столе

Гаснут алые яблоки проданной дачи.

***

Ибо время, столкнувшись с памятью…

И. Бродский

Умирать? Аb ovo. Может быть, очень даже,

Я умру и стану смиренней сажи,

И распадусь на дхармы, атомы, словоформы.

Но сейчас я думаю, как верно: шторма или штормы,

Ибо рифма диктует поэту, погружая в иную данность

Его жизнь, города и веси, младенство, старость...

Да, глаза мои, вы видели много:

От абэцэды до пышного некролога,

Но не вернулись ни к родным пенатам, ни к хризантемам,

Разве что в спальный район и к пыльным его антеннам

Над домами, постройками мутно-серого цвета,

К приставкам пост- и, прости господи, мета-.

Город рифмует холод, нимфетку и зека,

Время рифмует потребность и человека.

Я продолжаю выкнуть к дождю и к апрельской стуже.

Кажется, скоро Пасха, и я шнурую душу потуже.

***

Мой друг макаронный, так кем же мы стали?

Когда на прилавках порхают фарфалле,

Ты грезишь о море (рифмуется с mori),

Конкилье шумит и стирается горе,

Кому обратят «аллилуйя» провидцы?

Дух Божий не в гнёздах отныне гнездится, —

В грибных фетуччини, в заморских спагетти.

Мы стали не Божьи, а Кузины дети.

И мы истекаем томатною кровью,

Рифмуя яичницу с Божьей любовью,

В том мире, где всё покупается паствой

И правду считают уже копи-пастой.

Что с Богом? Да бог с ним. С трагическим блеском

Мы с Ним говорили на чистом эдемском,

Но время протухло в планетном бульоне,

Машины и люди — все двинули кони.

Когда разбредёмся в гробы и кастрюли,

Которые дух в нас когда-то вдохнули,

Прикажешь ли, Боже, поспорить с Законом?

Но я — человек. И я друг макаронам.

***

Лилия — на коленях.

Бледнее её — Иосиф.

Мария сидит на ступенях,

Платок на живот набросив.

И нет ещё колоколен,

Гимнов и литургии,

Но храм отныне построен —

Это живот Марии.

И нет никакого братства,

Крестов и святой столицы,

И нет ещё христианства,

Но есть, за кого молиться.

***

Такое бывает: весна, любодействуют мухи.

Семечко прошлого спрячешь во влажный карман,

Придёшь с прогулки, а семечко так набухло,

Что вместо будущего помещается в чемодан.

Летом смотришь на Божью травку, на платья прохожих

И не можешь понять: бирюза или малахит?

То ли дней стало меньше солнечных и погожих,

То ли духовный мучает конъюнктивит.

Такое бывает: осенью — глянь на кошку.

Рыжие лапы, что листья. Куда идёт?

И даже осенняя тишь — это музыка понарошку.

Не разумеешь никак, назад это или вперёд.

А зимою в окошке храма мелькает дорога.

Заметает дорогу предновогодний снег.

А ты стоишь да смотришь в окно на Бога

И не можешь понять, приближается Он или нет.

***

Вкушали «Пит», пекли печенье

И звали ближнего «скотина»,

А раз неделю в воскресенье

Мы причащались капучино.

Так жили, медленно старея,

Всё тыкая про Бога в Вики,

И кнель была милей елея

И ад был не страшней аджики.

Елизавета Евстигнеева — поэт, хайдзин. Родилась в 2003 году в Москве. Училась в Литературном институте им. А. М. Горького, в настоящее время студентка ПСТГУ. Публиковалась в журналах «Новый мир», «Звезда», «Пироскаф», «Наш современник», «Литературная Россия» и др. В 2023 году стала обладателем гран-при, а также приза зрительских симпатий IX Всероссийского фестиваля молодой поэзии им. Леонида Филатова «Филатов-Фест». Лауреат журнала «Этажи» в номинации «Лучшая поэтическая подборка года», 2023.